Теперь она точно разгадала замысел Джанет. Не настолько уж Ингрид глупа. А замысел был следующий. Рассказать Ингрид душещипательную историю, чтобы она прониклась сочувствием к Кену. Затем его голос, полный сексуальной притягательности, очарует Ингрид, и она, конечно, сразу же сдастся. Более того, Джанет подсунула ей фотографию Кена, чтобы та поняла, что такими мужчинами не бросаются. Должно было сыграть свою роль и то, что Кен - ее брат, оторванный от семьи, без связей в обществе. Расчет строился и на том, что Кен, как всякий нормальный мужчина, положительно отреагирует на волнующий голос Ингрид. А Джанет останется только сидеть и ждать желаемого результата.
- Скажите же, - попросил Кен, - я всегда чувствую себя более уверенно, когда знаю, что затевает моя сестра.
Ингрид вздохнула.
- На прошлой неделе Джанет попросила меня позвонить вам, поскольку собиралась уехать и беспокоилась о вас. Я сказала, что смогу включить вас в список лиц, обслуживаемых бюро "Живые голоса", при условии, однако, что сначала она поставит вас об этом в известность. А поскольку вы об этом ничего не знали, то и не могли дать согласие на мой звонок.
- Все правильно… Согласия я не давал. И конечно же, Джанет мне об этом не говорила.
- В таком случае мне очень жаль, что я вас побеспокоила. Мы звоним только тем одиноким людям, которые согласны, чтобы им звонили.
- Одиноким! - Кен перевернулся на бок, зажав телефонную трубку между головой и подушкой. - Это важно. - Он еще не мог понять, какое чувство взяло в нем верх: раздражение или удивление проделкой своей сестры. - Джанет убеждена, что я переживаю депрессию. Но поверьте, со мной все в порядке. - Кен сделал паузу, а затем добавил: - Благотворительность мне ни к чему.
- Вот и прекрасно, - сухо сказала Ингрид. - Я этого и не предлагаю.
Кен повернулся на спину, едва не скинув телефон на пол. Он засопел от возмущения. Конечно. Правильно.
- Тогда скажите мне, что же вы в точности предлагаете? Печенье? Кастрюльки?
- Мы предлагаем время, - отвечала Ингрид. - И беседу. Джанет попросила меня позвонить сегодня. Она на этом настаивала. Хотя и не уточнила, почему.
- Сегодня мой день рождения.
- О!.. Тогда поздравляю вас, Кен, - тепло произнесла она.
- Можно и без поздравлений, - ответил он, нимало не заботясь о своей резкости.
- Что ж, извините.
Кена вывело из себя ее сочувствие. Да еще Джанет зачем-то понадобилось сказать Ингрид, что он - одинокий отшельник…
- Я не нуждаюсь в вашем сочувствии, - со злостью произнес он. - У меня недавно гостила мать. Ей пришлось прилететь из Монреаля - поверите ли! - только для того, чтобы приготовить мне обед и испечь торт. Она собиралась примчаться на мой день рождения, но я быстро пресек эти ее поползновения.
Действительно, одной из причин того, что по окончании лечения он перебрался из Монреаля в Ванкувер, было желание держаться подальше от матери. Здесь, на Западном берегу, постоянно жила его сестра, а это служило серьезным препятствием для того, чтобы мать Кена последовала за ним. Он нежно любил мать, но иногда она бывала просто невыносима. А Кен предпочитал устраивать свои дела так, как хотелось ему, по собственному разумению, без разных телячьих нежностей.
- Это означает только то, что вы весь день пробыли в одиночестве, - заметила Ингрид. - И я не удивляюсь, почему Джанет настаивала, чтобы я вам позвонила, независимо от того, когда я вернусь домой.
- А я и не был один целый день. - Кен не хотел, чтобы Ингрид думала, что он нуждается в поддержке. - Ко мне сегодня приходило много посетителей. Хотя в этом не было необходимости, как и в праздновании моего дня рождения.
- Многие любят семейные праздники. У вас в семье отмечались ваши дни рождения, когда вы были ребенком?
- Конечно, отмечались. Но теперь я не ребенок. И какой смысл праздновать день рождения, когда жизнь сложилась подобным образом?
- Спокойно! Можно подумать, что вы сами себя жалеете.
Кен сердито нахмурился.
- Конечно же, нет! Просто я констатирую факт. Моя прошлая жизнь кончилась. А та, которая впереди, меня не слишком привлекает.
- А почему вы думаете, что ваша прежняя жизнь кончилась?
Кен еще больше нахмурился. Боль у переносицы усилилась, и, чтобы унять ее, он начал массировать лоб. Лучше всего сейчас было бы закончить разговор и поспать несколько часов. Когда он проснется, боли, скорее всего, уже не будет. Но если он положит трубку, Ингрид Бьернсен и ее бархатный голос исчезнут.
- А разве вам не безразлично то, что я воспринимаю все именно так? - спросил он. Она могла ответить утвердительно, но это явно не то, к чему он стремился. И потому он задал новый вопрос: - Так вы что-то вроде психиатра, которого наняла эта контора под названием "Голоса влюбленных"?
- Не "Голоса влюбленных", а "Живые голоса", - поправила она Кена. - И к тому же я не психиатр.
- А вы сами чувствуете себя одинокой сейчас? - вдруг неожиданно для себя спросил он.
- В данный момент нет, - приветливо сказала она. - Пока я с вами говорю. Но часто бывает, что я страдаю от одиночества. А вы?
- Нет.
Ответ его прозвучал не совсем искренне, и Кену стало стыдно за то, что он сказал неправду. Было ли это ложью? Он никогда не считал себя одиноким. Просто в силу обстоятельств часто оставался один. Его душевная уравновешенность основывалась на деловых и прочих контактах с различными людьми. Иногда у него возникала необходимость побыть одному, чтобы расслабиться, что-то обдумать, спланировать. Но сейчас он вдруг почувствовал, что затянувшееся одиночество последних месяцев давало о себе знать. Он ведь знал, что настоящих друзей у него не так много.
Кен откашлялся.
- Вы сказали, что часто чувствуете себя одинокой. Почему?
- Не знаю.
Кен представил себе, как нахмурилось ее приветливое лицо, как сошлись брови на тонкой переносице.
- Видимо, потому, что я часто бываю одна, а мне это очень не нравится. Бывает, что поздно ночью, при задернутых шторах, я завидую тем, у кого есть близкие люди, к которым можно прижаться, поговорить, обсудить то, что произошло накануне, или просто потолковать о новостях. А вот когда такого человека нет рядом, я чувствую себя очень одинокой.
Кен проглотил твердый комок в горле.
- Да.
У него получился какой-то хриплый шепот. Он сам не знал, как у него вырвалось это "да".
Когда Ингрид говорила о своем одиночестве, Кену вдруг страстно захотелось обнять ее, чтобы у нее никогда больше не возникало подобных ощущений. Прижаться и услышать, как она шепчет что-то ему на ухо, ощутить на своей щеке ее мягкие светлые волосы, вдохнуть сладостный запах женской кожи…
- Ну, а вы? - спросила она, и Кен почувствовал, что у него сделалось горячо где-то под ложечкой, будто он хлебнул глоток подогретого бренди.
- Мне было немного… одиноко, перед тем как вы позвонили, - произнес Кен и вдруг застонал. Черт побери! Почему он просто не закончил разговор? Неужели он утратил свою эмоциональную уравновешенность вместе с другими важными качествами? - Но в общем… лучше бы я этого не говорил, - выдавил он, еще более усугубляя положение. Он пытался сдержаться, но продолжал против воли: - Теперь-то вы точно будете думать обо мне, как еще об одном несчастном затворнике.
- Я не считаю вас ни бедным, ни несчастным, - сказала Ингрид. Тон ее снова стал сухим и даже язвительным. - Да и как бы я могла так подумать? У вас есть сестра, которая о вас заботится и даже попросила меня позвонить вам. Существует также мать, которая хотела прилететь к вам на день рождения за несколько тысяч миль. По-моему, вы получаете внимания даже больше, чем сами того желаете. Разве вы можете чувствовать себя несчастным?
- Нет. Конечно же нет.
Он чувствовал себя несчастным, но Ингрид была права. Он не имел достаточных оснований чувствовать себя так. Многие находились в значительно более сложном положении. Он вспомнил о людях, погибших при обвале строительных лесов. После них остались вдовы и семеро детей-сирот. А он уцелел.
Вся сложность состояла в том, что он не знал, как ему жить после того несчастного случая.
- Какие чувства вас обуревают, Кен?
Вопрос прозвучал так ненавязчиво, в нем слышалась такая забота, что Кен поверил: ей действительно хотелось знать это. Ему стало еще больше жаль себя. Он вдруг почувствовал, что не может произнести ни слова. Глаза у него щипало. Что же все-таки с ним? Кен изо всех сил старался подавить жалость к самому себе. Одно время ему казалось, что он уже справился с этим чувством. А на поверку вышло, что это совсем не так. Он делано рассмеялся.
- Я чувствую… смущение.
- Смущение? - переспросила Ингрид и снова посмотрела на фотографию Кена. - Но почему?
Чего ему смущаться, подумала Ингрид, окидывая взглядом широкие плечи и мускулы, которые явственно обозначались под облегающей спортивной рубашкой. В ее вырезе виднелся кусочек волосатой груди.
- Почему? - резко повторил он. Ингрид насторожилась. - Я не имею привычки показывать свои сокровенные чувства перед людьми, которых не знаю, - произнес он жестко. - Возможно, все дело в вашем голосе. Мне кажется, он меня гипнотизирует.
Получалось, что Ингрид пытается очаровать его, а он, как бы сопротивляется.