НАСТАСЬЯ
Когда твоя лучшая подруга гораздо красивее, чем ты сама, – это почти ад. Несколько лет назад я приятельствовала с одной девушкой, Лизой, мы вместе работали манекенщицами. Она была так хороша собой, что на ее фоне даже Моника Белуччи выглядела бы бесцветной серой мышью. Ее можно было бы продать за хорошие деньги в Лувр, накрыть стеклянным колпаком и демонстрировать туристам – уверена, если бы просто Лиза там появилась, то к Моне Лизе очередь была бы куда короче. Притом девушкой она была очень милой и дружелюбной, что уже нонсенс, при таких-то данных. Общаться с ней было одним удовольствием. Но только до тех пор, пока мы не выходили "в люди". Если я шла с Лизкой на вечеринку, то у меня было ощущение, что на меня нахлобучили шапку-невидимку. Все смотрели только на Лизу, я же неизменно оставалась в тени. Все мужчины были увлечены исключительно ею, а ко мне подходили только затем, чтобы узнать, есть ли у нее постоянный бойфренд. В конце концов мои нервы не выдержали, и я просто перестала ей звонить. А тот, кто обвинит меня в слабохарактерности, просто не видел Лизкиного ангельского лица.
Я сказала, что дружить с красавицей – это почти ад.
Ну а настоящий ад – это когда твоя лучшая подружка гораздо менее красива, чем ты. И ты постоянно ощущаешь на себе ее невольную зависть. И, с одной стороны, тебе неловко, а с другой – некая подлая сущность внутри тебя радуется, ощутив превосходство. Иногда на тебя что-то находит, и ты будто бы нарочно стараешься уязвить дурнушку, увести из-под ее носа мужчину. И от этого становится еще противнее.
Мне известно, что Мира не желает мне зла. Скорее наоборот – за то недолгое время, что мы знакомы, она стала мне ближе родной сестры. Случись что – и я побегу не к родителям, а именно к ней, к Мирке.
Но природа была несправедлива в распределении между нами своих щедрот. Мне досталось все, о чем любая легкомысленная девица от пятнадцати до тридцати может только мечтать. А у Мирки, конечно, неплохая кожа и густые волосы, но в остальном она ничем не отличается от толпы среднестатистических москвичек.
Я знаю, что иногда она даже гордится моей красотой. Но бывают моменты, когда Мира была бы не прочь поменяться со мною местами. И я ее понимаю – в ее серой оболочке так сложно кого-то очаровывать.
Валерий был чудо как хорош.
Живое искушение на длинных мускулистых ногах, обтянутых модными джинсами (я разглядела бирку на ягодице – "Кензо" – его продвинутость впечатлила меня не меньше этих самых тугих ягодиц). От его развевающихся на неделикатных шотландских ветрах волос пахло морем. Интересно, какова его кожа на вкус – соленая ли? Непринужденно поддерживая идиотский светский разговор, я еле удерживалась от того, чтобы под каким-нибудь предлогом преодолеть разделяющий нас шаг, коснуться губами его загорелой шеи и вобрать в себя морской запах во всей его густоте.
Я сразу поняла, что нравлюсь ему. Он смотрел на меня как на произведение искусства, он пытался найти предлог, чтобы прикоснуться ко мне плечом или рукой. В его глазах я видела и восхищение, и назревающий вопрос, на который я пока не готова была ответить положительно.
Я знала, что Мира, тихо плетущаяся на метр позади, меня ненавидит. Не оборачиваясь, я могла почувствовать на своей спине ее немигающий взгляд.
– Значит, кругосветное путешествие, – задумчиво повторил мою фразу Валерий, – забавно…
Впервые встречаю девушек, способных на такой шаг.
– На самом деле ничего сложного в этом не было, – легкомысленно рассмеялась я, – если бы все подружки в мире решили бы свои жилищные проблемы, переехав друг к другу, то проблема свободных денег и времени была бы решена.
В этот момент мы подошли к ресторану, который рекомендовал Валерий. Заведение располагалось наверху холма, внутрь вела узкая средневековая лестничка. Валерий подал руку сначала мне, затем Мире. У него были сухие теплые ладони. Протискиваясь мимо него, я смотрела вниз, якобы отслеживая, чтобы каблуки не зацепились о ступени. На самом деле близость Валеры действовала на меня одурманивающе. Я боялась, что он заметит, как мне сладко и неловко одновременно. Может быть, я и не семи пядей во лбу, но точно знаю, что ни в коем случае нельзя показывать мужчине, что ты готова на все. Иначе в него вселятся бесы, и пробудится диктатор в миниатюре.
На то, что ресторан имеет азиатскую кулинарную направленность, намекал только красный бумажный фонарик у входа. В остальном же атмосфера была европейская – дубовые столы, красные скатерти, застоявшийся свечной запах, от которого приятно кружилась голова. Валера заверил, что это один из лучших ресторанов города.
Мы с Мирой не разбираемся в китайской кухне, поэтому свалившийся с небес спутник отобрал у нас меню и сам сделал заказ.
Когда принесли "весенние блинчики" с овощами, он решил вернуться к теме странностей женской дружбы.
– Нет, а мне все же интересно, – нахмурился он, – вот пройдет этот год, деньги вы потратите, так?
– Так, – хором подтвердили мы.
Сумма на нашей кредитной карточке была столь внушительной, что нам пока с трудом верилось, что она может подойти к концу. Так ребенок не верит в то, что у него тоже когда-нибудь появятся седые волосы, вставная челюсть и манера нудно рассуждать о политике за ужином.
– А что, если вы не уживетесь? Поссоритесь? Не захотите видеть друг дружку?
– Нет, – твердо сказала Мира, и я взглянула на нее с благодарностью, – мы – это почти зеркальное отражение друг друга.
– Совсем не похожи, – не понял ее мысль Валерий.
– Не в смысле внешности, – Мира нервно взбила волосы рукой.
Я отвела глаза – в свечном полумраке моя подруга выглядела старше и как-то… суше. Черты ее лица заострились, резче обозначились морщинки. Меня оглушила волна острой жалости – да если бы это было возможно, я бы подарила ей половину своей привлекательности. Чтобы она тоже могла вальяжно распустить хвост перед мужчиной… только не перед шотландским русским Валерием, потому что невидимая нить, связывающая нас с ним, с каждой минутой становилась все крепче.
– У нас одинаковый взгляд на жизнь, – сказала Мира, – одна и та же философия.
– И в чем же она состоит? – улыбнулся Валера, вгрызаясь в блинчик.
– В гедонизме, – не растерялась Мира, – и еще в том, что мы живем настоящим. Над нами не довлеют печальные или, наоборот, слишком радостные воспоминания.
– А это плохо? – провоцировал он. – Если ты любишь вспоминать о чем-то хорошем?
– Одна моя знакомая четыре года назад просочилась в гримерную певца N и сделала ему минет, – расхохоталась Мира, – с тех пор она только об этом и говорит. К несчастью, певец этот сейчас в фаворе, куда ни плюнь – везде его физиономия. Клипы, интервью, а еще он снимается в рекламе. Наша Анька вместо того, чтобы забыть приключение, которое и лестным-то не назовешь, и строить новые отношения, всем знакомым мужчинам рассказывает о члене N. Это хорошо?
– Мм-м… Наверное, нет, – стушевался Валерий.
– Ну вот. А мы с Настасьей живем сегодняшним моментом, так, как хотим. Мы редко вспоминаем прошлое и почти не задумываемся о будущем.
Неслышно суетящиеся вокруг нас официанты заставляли стол невообразимыми закусками. Валерий не пожадничал и закатил нам роскошное пиршество. На шкворчащих маленьких сковородочках приветливо алели сочные креветки, благоухали румяные кусочки баранины в сладком соусе. Я подцепила вилочкой китайский гриб. Тонко-сладкое сливовое вино безмятежным океаном разлилось в моей голове, утопив в томной толще нечеткие островки мыслей. Я смотрела на танцующие тени на стенах и вяло прислушивалась к философскому спору Миры и Валерия. Я была даже рада, что подруга взяла на себя вербальную часть свидания, оставив мне лишь неразбавленную чувственность. Мне хотелось молчать. И хотелось… Валерия. Из-под пришторенных ресниц я смотрела на его профиль. Я подумала: а ведь может получиться и так, что уже сегодняшней ночью его темные губы не оставят на моем теле ни одного нецелованого пятачка. Я просто сидела возле него и медленно цедила третий по счету бокал сливового вина, а в нижней части моего живота тем временем зарождалась обжигающая шаровая молния. В какой-то момент я осознала, что уже не прислушиваюсь к разговору. И попыталась взять себя в руки – а что, если меня о чем-нибудь спросят?
– Но всякое может случиться, – настаивал Валерий, – женская дружба – это коварные отношения. Сегодня они почти сестры, а завтра влюбляются в одного и того же парня и все, будто бы черная кошка между ними пробежала.
Я заметила, что Мира вздрогнула. Неужели она тоже успела в него влюбиться? Пытливо вглядываясь в ее лицо, я отметила разрумянившиеся щеки и особенный зовущий блеск в глазах. Она была маячком, незаметно для себя самой сигнализирующим о том, что стоянка в порту свободна. Только вот вокруг не было корабля, претендовавшего на ее гостеприимную гавань.
Щемящее чувство сестринской нежности заставило меня протянуть руку и коснуться Мириной ладони. Она удивленно на меня взглянула. Ее руки были горячими, мои – отчего-то ледяными. Наверное, я слишком долго сжимала в ладони бокал. В свой взгляд я попыталась вложить многое: да, подруга, я все вижу и понимаю, но мое тело уже зовет меня в известном направлении, и поскольку тебе там все равно ничего не светит, то я не вижу смысла, чтобы отказываться… Но завтра все встанет на свои места, мы отправимся на север, поселимся в заброшенном замке, не будем краситься и брить ноги и снова станем лучшими подружками.
– Ну, это вряд ли, – усмехнулась Мира, – во-первых, у нас с Настей совершенно разные вкусы на мужчин. Во-вторых, я бы никогда не пожертвовала ею ради мужика. Моя бабушка любила говорить, что мужчина – как трамвай. Не надо бежать за ним, потому что через пятнадцать минут подойдет следующий.