- Ну, сейчас у нас, слава богу, нет ни рабынь, ни невольниц, - отвечала Оймулло. - Да и раньше, когда еще был невольничий рынок, все же иногда и рабынь обучали, среди них оказывались такие образованные, что все диву давались… Я вам советую отдать девочку в школу, пусть к ее красоте прибавится грамотность.
- Ученая женщина всегда несчастна, говорят.
- Ну, если считать меня хоть немного ученой, то, слава богу, несчастной нельзя назвать…
Старуха не нашлась, что ответить на это, только покачала головой и шепнула:
- У вас другая дорога…
- Послушайтесь моего совета, пошлите девочку учиться. Младшая жена бая тоже стала уговаривать ее:
- Правда, отдайте Фирузу в школу, она быстро научится грамоте. Сразу видно, что она способная девочка.
- Бедность - горе наше! - вздохнула старуха. - Мы слишком бедны, чтобы платить за ученье.
- Ну, если за этим остановка, - возразила госпожа Танбур, - то я возьму Фирузу к себе в школу и буду учить ее бесплатно. Учебники, Хафтияк я сама ей дам.
- Пошли вам бог здоровья, дорогая госпожа! - воскликнула старуха. - За такую вашу милость я душу за вас отдам! Если Фируза станет учиться, ради этого я еще сто лет проживу.
- Аминь, - сказала Оймулло, - пусть так и будет.
А ты сама, Фируза, что скажешь? Хочешь учиться у меня в школе? Мой дом тут недалеко, в квартале Мирдустим. И не заметишь, как станешь грамотной, доченька.
Фируза от смущения только голову наклонила.
А в это время в кухне и в помещении старшей госпожи шли большие приготовления. Стряпухи резали сало, мясо и потроха. Фатима и Саломат пекли лепешки, госпожа расхаживала по кухне и всем распоряжалась, иногда, раззадорившись, сама брала нож и принималась за дело, а служанке поручала подложить дров в огонь.
Пришла квартальная распорядительница свадьбами, худощавая, суетливая женщина. Пробормотав молитву, она присела на край суфы и спросила:
- А невеста уже здесь?
- Пришла, - ответила старшая хозяйка. - Мои подружки, как полагается, с шутками-прибаутками повели ее в баню. А у вас как дела? Где жених?
- Жених уже тут - в крытом проходе стоит, я сначала сама зашла узнать, что и как, а то, думаю, приведу жениха, а вдруг невеста здесь, увидит - нехорошо…
- Э, чего тут опасаться, сестрица? - сказала стряпуха. - Наша невеста всему готова верить, раз жених в мужской одежде да зайдет за свадебную занавеску, она и поверит!
- Хороша невеста! - засмеялась пришедшая, выбежала и тут же вернулась с женщиной богатырского сложения, высокой и дородной, с огромными руками и ногами, длинным лошадиным лицом, толстыми вывернутыми губами, сплющенным носом и крошечными глазками, совсем незаметными на крупном ее лице. Поклонившись госпоже, она отошла к другим служанкам в кухне и принялась помогать им.
Вечером в большой комнате старшей жены бая было светло как днем: горели свечи в медных подсвечниках и три висячие лампы.
Особенно был разукрашен отделенный свадебным пологом угол комнаты, вдоль стен разостланы тюфячки и одеяла, на них расселись нарядные, в шуршащих платьях гостьи и громко переговаривались между собой. Две музыкантши били в бубен, а посреди комнаты танцевала Тилло, известная бухарская танцовщица. Она танцевала и пела:
Вы цветок, вы соловей,
Да будет праздник ваш благословен.
После танца и песен расстелили дастархан, внесли подносы со сластями и фруктами - виноградом, персиками и абрикосами. Распорядительница свадьбами принимала подносы у служанок, обносила всех, обменивалась шутками с гостями. Старшая госпожа то входила в комнату, садилась у окна и угощала гостей, то выходила отдать распоряжения. Она привела с собой свою девятилетнюю дочку Мушаррафу и усадила ее возле Оймулло Танбур, сидевшей у окна. Как только мать выходила из комнаты, девочка тотчас вскакивала, через окно прыгала во двор и бежала посмотреть, как в маленькой каморке женщины наряжали невесту.
Бибизагору усадили на стул против зеркала, заплели ей волосы в мелкие косички, намазали брови усмой, подвели глаза, над губой и на щеках посадили мушки, грудь и спину надушили розовым маслом, надели на нее всякие драгоценности - серьги, кольца, бусы, браслеты и другие украшения старшей госпожи и ее дочери. Невеста была в кисейной рубашке, в розовом шелковом платье с цветами, поверх него бархатный, шитый золотом камзол, голову повязали вышитым шелковым платком, а сверху накинули белую кисею, которая окутала ее до пят.
Пока гостям подавали жаркое, а потом убирали дастархан, невесту нарядили. Старшая жена бая вызвала госпожу Танбур. Вместе с ней поднялись и еще пять-шесть гостий, самых молодых, - и церемония началась. Впереди выступала Оймулло Танбур с книжечкой в руках, за ней две женщины с большими подсвечниками, за ними невеста, несшая на голове девять лепешек, одна на другой, потом остальные женщины - вся процессия направилась в большую комнату.
Оймулло Танбур пела приятным голосом:
Творцу, тому, кто столь велик, возносим мы хвалу!
Ему, владыке из владык, возносим мы хвалу!
Тому, кто мир из тьмы воздвиг, возносим мы хвалу!
Кто дарит каждый светлый миг, - возносим мы хвалу!
Тому, кто истину постиг, возносим мы хвалу!
Женщины отвечали хором:
- Тысячу раз привет!
Господь, они перед тобой - невеста и жених!
Да будут взысканы судьбой невеста и жених!
Под благостной твоей рукой - невеста и жених!
Тебе, о милостей родник, возносим мы хвалу!
- Тысячу раз!
Когда пышная процессия вошла в большую комнату, все присутствующие, в знак почтения к невесте, поднялись с мест и на каждый возглас Оймулло отвечали так громко, что дрожали окна и двери. Затем сваты со стороны невесты - старшая госпожа и подруги - уселись перед свадебным пологом, а невеста стала за ним. Тогда откинули полог, и распорядительница громко сказала:
- Пусть невеста сядет, мы дарим ей этот дом!
Невеста кланялась, но не садилась.
Тогда закричала стряпуха байского дома:
- Пусть невеста сядет, мы дарим ей сад Кулба!
Опять поклон, но невеста остается стоять.
- Пусть невеста сядет, мы дарим ей базар коконов! - воскликнула самая богатая гостья.
Но невеста не села. Наконец какая-то старуха сказала хрипло:
- Пусть невеста сядет, я дарю ей сына!
Тогда невеста поклонилась и села.
Оймулло Танбур подняла руки, прочла молитву, сказала аминь - и музыканты опять принялись играть. В этот вечер танцовщица Тилло, которая еще была совсем молода, показала во всем блеске свое искусство: она и пела, и танцевала, и била в бубен, да так, что всех расшевелила и развеселила. Жены баев наперерыв совали ей деньги под тюбетейку, музыкантши, видя это, еще больше воодушевлялись, веселье разгоралось вовсю.
Фируза с другими девочками стояла во дворе у окна большой комнаты и смотрела на праздник. Старуха Дилором то была занята стряпней, то, присев на табуретку, указывала служанкам, какое нести блюдо, - жаркое, фруктовый суп и другие блюда. Старуха, много повидавшая на своем веку, даже не подошла к окну посмотреть на той. Пот градом лил с ее лица. Чего ей стоило в такой жаркий вечер стоять у раскаленной печи, готовить плов, раскладывать его по блюдам, распоряжаться служанками… но она была рада, что ее зеница ока Фируза развлекается и веселится. Одного только хотелось - послушать Оймулло Танбур.
Приготовив плов, со спокойным сердцем она вышла во двор отдохнуть, освежить разгоряченное лицо. К ней подбежала Фируза.
- Бабушка, - сказала она, - идем, Оймулло взяла в руки свой танбур.
Старуха приказала служанкам без нее не прикасаться к котлам, а сама с внучкой поднялась на кирпичную суфу перед комнатой и стала у среднего окна. В эту минуту послышались приятные звуки танбура. Все присутствовавшие в комнате, молодые и старые, утихомирились, замолчали.
Оймулло Танбур сидела на почетном месте и, глядя куда-то в пространство, играла на танбуре народную мелодию. Сидя среди этих разряженных богачек, важных и надменных, Оймулло думала, что даже щемящие звуки танбура не могут их тронуть, - они как будто задумались и погрустнели, а кто знает, что у них в мыслях? Вот старшая жена бая, она всем своим напыщенным видом старается показать гостям и особенно своей сопернице, что это ею устроен праздник, это по ее желанию веселятся люди и играют музыканты и Оймулло поет тоже ради нее. Да, Оймулло знала эти мысли госпожи, и все же она не отказала ей, пришла на той. Почему она это сделала? Ей хотелось повидаться с младшей женой бая, которая была ей симпатична, а больше всего хотелось прочитать на людях свои новые стихи, так хорошо ложившиеся на народный мотив. Что ж, может быть, и здесь найдется кто-нибудь, кто поймет ее. Особенно среди тех, кто слушает ее за окнами, во дворе. Подумав об этих людях, Оймулло Танбур свободней вздохнула и, закончив вступление, запела:
Боже, к другу дорогому ты меня скорей доставь!
Весточку ему о боли, о тоске моей доставь!
Возврати мне человека, о котором я грущу,
Иль меня - о милосердный - до его дверей доставь!
Песня эта была нежна и приятна, но печальна, пробуждала неясное чувство томления, покоряла и звала куда-то.