Она позволяет принимать в себя фрагменты любых практик и религий мира – от католицизма до кроулианства. Думаю, даже у Билли Грэхема можно что-то взять – неясно, правда, для чего.
– А ты из Димы сделаешь зомби? – поинтересовался Антон.
– Зачем? – удивился Олег, – просто убью.
Антон вежливо рассмеялся. «Вот человек, с которым я бы кислоту принимать не стал», – подумал он и тут же снова рассмеялся, вспомнив, с кем только ему не доводилось, как выражался Никита, «преломлять марку».
– И давно ты практикуешь? – спросил он.
– Да уж года полтора. Вот, машину себе наколдовал. Правда, она поломалась сейчас… так что надо еще работать и работать. Это тебе не бизнес – тут деньги легко не даются.
– Понятно, – Антон кивнул, – как травы не будет, к тебе приду.
– Ну, не знаю, – протянул Олег, – для других колдовать всегда сложно… совсем другое дело.
– А ты проходил посвящение, стал магом, да? – Антону было с одной стороны интересно, с другой – немного странно. Почему-то ему казалось, что настоящие маги не говорят о своих магических занятиях. Скорее он бы поверил в то, что маг – Горский.
– Меня скорее следует назвать филью-ди-санта , – ответил Олег.
– А что это… – хотел было спросить Антон, но Олег, словно прочитав его недавние мысли, прервал его:
– Чего мы все об умном. Может, дунем на дорожку – и я пойду?
Когда за Олегом закрылась дверь, Антон сказал Горскому:
– Мне вот всегда было интересно: если вуду такая успешная практика, почему вудуисты, как правило, такие бедные люди? То есть я равнодушен к деньгам, но если бы их можно было наколдовать – я б не отказался.
– Давай не будем считать чужие деньги, – сказал Горский, – а лучше вернемся к этой истории про твоих деловых друзей, у которых, вероятно, свои способы наколдовывать капиталы. Ты мне много нового рассказал, но к разгадке мы не продвинулись. Ясно, что кто-то, кто был в курсе истории с цветиком-семицветиком, подкинул этой Жене марку кислоты… то есть не кислоты, а этой отравы. Сделать это мог любой, выгодно это всем… впрочем, все это было и так ясно.
– Почему?
– По требованиям жанра. Герметический детектив. Шесть подозреваемых, одна жертва. В случае топорно сделанной работы убийца – тот, на кого меньше всего падает подозрение.
– В каком смысле топорной работы? – удивился Антон.
– Если автор – халтурщик, – объяснил Горский, – потому что если он не халтурщик, то подозрение падает на всех в равной степени. Хотя, конечно, есть определенные идеологические предпочтения.
– Что значит… – начал было Антон, но Горский, судя по всему, вышел на автономный режим и не нуждался в дополнительных вопросах.
– Что я имею в виду под идеологическими предпочтениями? – спросил он сам себя. – Ну, к примеру, в советских детективах старый большевик никогда не может оказаться преступником. И даже старый заслуженный рабочий. Опять же, если детектив написал англичанин и действие происходит где-то в Европе, среди немцев и французов, то вряд ли единственный затесавшийся в их ряды британец окажется убийцей. Или, возьмем, к примеру, евреев. Ни один уважающий себя русский автор не рискнет делать главным преступником еврея: потому что тогда он сразу попадет под традиционные обвинения в антисемитизме.
– Значит, Поручика и Альперовича можно исключить? – ехидно спросил Антон.
– Можно было бы, если бы ты был уверен, что автор этой истории – русский.
– А кем он, собственно говоря, может быть, если действие происходит в Москве?
– Знамо кем, – сказал Горский, закатывая глаза под веки, – кто у нас автор всех происходящих с нами историй? Вот Он-то и есть. И о его национальности лично мне ничего неизвестно. А ведь автор – главная фигура в детективе.