Если бы Марсо не был так занят собственными мыслями, он заметил бы на другом конце дороги всадника, ехавшего ему навстречу, который остановился на мгновение, чтобы убедиться, что он не ошибся, и пустился затем в галоп. Почти поравнявшись с ним, Марсо узнал в нем генерала Дюма.
Друзья соскочили с коней и бросились друг другу в объятия.
В тот же миг какой-то человек, весь в пыли, в крови и в поту, в разорванном кафтане, перескочил через плетень, скатился по откосу на дорогу и в полном изнеможении, почти без голоса, упал к ногам друзей, прохрипев лишь одно слово:
- Арестована!..
Это был Тинги.
- Арестована? Кто? Бланш? - воскликнул Марсо.
Крестьянин утвердительно кивнул головой; несчастный не мог больше произнести ни слова. Он пробежал пять лье, пробираясь по полю вдоль плетня, среди крапивы и чертополоха; чтобы догнать Марсо, он пробежал, быть может, еще лье или два, но, догнав его, упал. С открытым ртом и остановившимся взором он смотрел на него.
- Арестована! Бланш арестована! - беспрестанно твердил он, между тем как его друг прикладывал свою полную вина фляжку к стиснутым зубам Тинги. - Бланш арестована! Так вот с какой целью они удалили меня, Александр! - воскликнул он, хватая за руку своего друга и заставляя его подняться. - Александр, я возвращусь в Нант. Мне необходимо быть там, потому что моя жизнь, моя будущность, мое счастье, - все там!
Зубы его стучали, как в лихорадке, тело его конвульсивно вздрагивало.
- Горе тому, кто осмелился поднять свою руку на Бланш! Ты знаешь, я полюбил ее всеми силами моей души, я не могу без нее жить, я или погибну, или спасу ее! О, глупец, безумный! Как смел я уехать!.. Бланш арестована! Где же она помещается?
Тинги, к которому был обращен вопрос, начал понемногу приходить в себя. Жилы у него на лбу надулись, глаза налились кровью, грудь тяжело вздымалась, и все-таки на повторный вопрос: "Где же она помещается?" он смог ответить:
- В тюрьме Буффэ.
Лишь только он произнес эти слова, как два друга галопом пустились в Нант.
IV
Нельзя было терять ни минуты; целью своего пути оба друга избрали дом, в котором жил Каррье, на площади. Когда они прискакали туда, Марсо спрыгнул с лошади, машинально взял пистолеты, лежавшие в кобурах, спрятал их под платье и направился в квартиру того, кто держал в своих руках судьбу Бланш. Его друг следовал за ним гораздо более хладнокровно, хотя готовый защищать его, если бы понадобилось его помощь, и с такою же беспечностью рисковать своею жизнью, как и на поле сражения. Но представитель народа знал слишком хорошо, как сильно его ненавидели все, чтобы не быть недоверчивым, и ни просьбы, ни угрозы обоих генералов не могли им предоставить возможность свидания с ним.
Марсо уходил от него более спокойным, чем мог предполагать его друг. Немного погодя у него, по-видимому, появилась новая идея, и было очевидно, что он на ней твердо остановился, потому что он попросил генерала Дюма отправиться на почту и возвратиться оттуда с лошадьми и экипажем и ожидать его у ворот тюрьмы Буффэ.
Чин и имя Марсо открыли ему двери тюрьмы, он приказал сторожу отвести его в камеру, где была заключена Бланш. Тот остановился в нерешительности, но Марсо повторил свой приказ более повелительным тоном, и сторож повиновался, пригласив его следовать за собою.
- Она не одна, - сказал его проводник, открывая низкую и сводчатую дверь камеры, темнота которой заставила задрожать Марсо. - Но она недолго останется с ним, поскольку сегодня его казнят.
С этими словами он закрыл дверь за Марсо, предупредив также, чтобы тот сократил, насколько возможно, свидание, которое могло скомпрометировать его.
Ослепленный внезапным переходом от света к мраку, Марсо простер вперед руки, словно лунатик, стараясь произнести имя Бланш, которого он не мог выговорить, и не будучи в состоянии пронизать взорами окружающую его тьму. Он услышал крик; молодая девушка бросилась в его объятия. Она сразу же узнала его, ее глаза уже привыкли к темноте.
Она бросилась в его объятия, ибо бывают мгновения, когда люди легко забывают условности. Дело шло ни более, ни менее, как о жизни или смерти. Она ухватилась за него, как потерпевший крушение цепляется за скалу, с молчаливыми рыданиями и конвульсивными объятиями.
- Ах, вы все-таки не покинули меня! - воскликнула она наконец. - Они арестовали меня, бросили сюда; в толпе, следовавшей за мной, я заметила Тинги; я крикнула "Марсо! Марсо!", - и он исчез. О, я была далека от надежды снова увидеть вас… тем более здесь… Но вы здесь… вы здесь… вы не покинете меня больше… Вы освободите меня, не правда ли?.. Вы не оставите меня здесь?
- Ценою крови я хотел бы сейчас же освободить вас отсюда, но…
- О, взгляните на эти мокрые стены, взгляните на эту гнилую солому! Вы - генерал, неужели вы не можете…
- Вот что я могу, Бланш: постучать в эту дверь, размозжить череп тюремщику, который откроет ее, вывести вас на двор, дать вам возможность вдохнуть в себя свежий воздух, увидеть голубое небо и умереть, защищая вас. Но после моей смерти Бланш, вас снова упрячут в этот каземат, и на земле не останется ни одного человека, который мог бы спасти вас.
- Но вы можете?
- Может быть.
- Скоро?
- Через два дня, Бланш; я прошу у вас два дня. Но ответьте, в свою очередь, на один вопрос, от которого зависит жизнь моя и ваша… Отвечайте, как если бы вы отвечали Богу… Бланш, любите ли вы меня?
- Время ли и место ли задавать такой вопрос и можно ли отвечать на него? Неужели вы думаете, что эти стены привыкли слышать объяснения в любви?
- Да, теперь как раз время, потому что мы находимся сейчас между жизнью и могилой, между бытием и вечностью. Бланш, торопитесь ответить мне: каждый миг похищает у нас день, каждый час - год… Бланш, любишь ли ты меня?
- О, да, да…
Эти слова вырвались у молодой девушки прямо из сердца, и она, забыв, что в темноте не видно краски смущения, залившей ее лицо, спрятала головку в объятиях Марсо.
- Хорошо, Бланш, необходимо, чтобы ты сейчас же стала моей женой.
Молодая девушка затрепетала всем телом.
- Какое намерение таите вы?
- Мое намерение - вырвать тебя у смерти; посмотрим, посмеют ли они отправить на эшафот жену генерала-республиканца.
Бланш сразу поняла его мысль; она содрогнулась от ужаса перед опасностью, которой он подвергал себя, чтобы спасти ее. Его любовь придала ей новые силы, но, собрав все свое мужество, она твердо ответила ему:
- Это невозможно.
- Невозможно? - спросил Марсо. - Невозможно? Но ведь это безумие! Какая же преграда может встать между нами и счастьем, после того, как ты призналась мне, что любишь меня? Неужели ты думаешь, что это игра? Но послушай же, послушай, ведь это - смерть! Подумай! Смерть на эшафоте, палач, топор, ведь это - смерть!
- О, сжалься, сжалься! Это ужасно! Но ты, ты, раз я стану твоей женой, и это звание не спасет меня, так ведь ты погибнешь вместе со мной!..
- Так вот причина, заставляющая тебя отказаться от единственного средства спасения, которое осталось тебе! Ну, хорошо, выслушай же меня, Бланш, ведь и я, со своей стороны, должен признаться тебе. Увидев тебя, я полюбил тебя; любовь обратилась в страсть, я увидел, что моя жизнь вся принадлежит тебе, моя судьба неразрывно связана с твоей судьбой; счастье или плаху - я все разделю с тобой; я больше не покину тебя, ничья людская власть не сможет разъединить нас. Или если я покину тебя, то для того, чтобы воскликнуть: "Да здравствует король!" Эти слова откроют мне двери твоей темницы, и мы тогда выйдем отсюда уже вместе. Но ведь это будет только одна ночь в той же камере, переезд в той же телеге и смерть на том же эшафоте.
- О, нет, нет, ступай отсюда: оставь меня, ради всего святого, оставь меня!
- Уйти мне? Берегись, что ты говоришь и чего ты хочешь; потому что, если я уйду отсюда, и ты не будешь моей женой, не дашь мне права защищать тебя, я разыщу твоего отца, о котором ты думаешь и который льет слезы о тебе, и я скажу ему: "Старик, твоя дочь могла спасти себя, и она не захотела, она пожелала, чтобы твои последние дни были омрачены тяжкой скорбью, чтобы ее кровь обагрила твои седые волосы… Плачь, плачь, старик, но не о том, что твоя дочь умерла, а о том, что она не настолько сильно любила тебя, чтобы жить".
Марсо оттолкнул Бланш, и она упала на колени в нескольких шагах от него. Он свирепо зашагал по камере, стиснув зубы, скрестив руки на груди, с улыбкой безумного или приговоренного к смерти. Он слышал подавленные рыдания Бланш; слезы катились у него из глаз, руки опустились бессильно, и он бросился к ее ногам.
- О, сжалься, ради всего, что есть святого на этом свете, могилой твоей матери умоляю тебя, Бланш, согласись быть моей женой. Это необходимо, ты должна!
- Да, ты должна, девушка, ты должна, - прервал его странный голос, заставивший их задрожать и подняться на ноги. - Ты должна, потому что это единственное средство сохранить едва начавшуюся жизнь. Закон Божеский повелевает тебе поступить так, и я готов благословить ваш союз.
Изумленный Марсо обернулся и узнал священника, служившего мессу в ту ночь, когда он напал на собравшихся вандейцев и когда Бланш стала его пленницей.
- О, отец мой! - воскликнул Марсо, хватая его за руку и привлекая к себе. - Заставьте ее согласиться жить.
- Бланш де Болье, - торжественно обратился к ней священник, - именем твоего отца, ибо мой возраст и дружба, соединявшая нас, дают мне право заменить его, заклинаю тебя уступить мольбам этого молодого человека, ведь и твоей отец, если бы он был здесь, поступил бы так же, как я.
Бланш, казалось, была охвачена целой массой противоположных чувств; под конец она не выдержала и бросилась в объятия Марсо.