На этом Марчмонт остановился. Он осознавал, что его глаза расширились, в груди стремительно нарастало странное ощущение, словно его, поджарив на огне, швырнули в глубокую прорубь. Он также отметил густой румянец на её щеках и то, как она развернула плечи, пока он глядел, и то, что это движение привлекло внимание к её фигуре с элегантными изгибами Венеры, статую которую он где-то видел.
Всё произошло настолько быстро, что прервалась и без того зыбкая связь между его языком и мозгом. Даже в лучшие времена ему удавалось вначале говорить и думать позже. В настоящее время, благодаря бутылке, или двум, или трём, его мозг был окутан густейшим туманом.
Герцог произнес:
– О боги, это правда. Эта ужасная девчонка вернулась!
– Марчмонт.
Мужской голос, произносивший его имя знакомым терпеливым тоном, заставил его моргнуть. Он выбрался из глубокой проруби и оказался в настоящем времени. Он оторвал взгляд от девушки и направил его на своего бывшего опекуна.
Выражение на лице Лексхэма сменилось на легко узнаваемую смесь недовольства, привязанности и чего-то ещё, чему герцог Марчмонт предпочёл не подыскивать названия.
– Благодарю, сэр, я бы действительно не отказался от бокала – или десяти – чего-либо, – отозвался Марчмонт, хотя прекрасно знал, что Лексхэм не предлагал ему выпить. Герцог различал все нюансы голоса бывшего опекуна. Когда он говорил – Марчмонт – таким образом, это означало "вспомните о манерах, сэр".
Однако его светлость настаивал, как он это часто делал, на преднамеренно неверном толковании.
– Что-нибудь покрепче, я думаю, – продолжил он. – Я ощущаю потребность в том, чтобы подкрепиться живительной влагой.
Зоя. Тут. Живая. Невозможно. Или возможно, потому что она была здесь.
Он снова глянул на неё.
Девушка рассматривала его в упор, сверху вниз и снизу вверх.
У него закололо в затылке. Он привык к пристальным взглядам женщин. Осмотр такого рода обычно происходил в собраниях полусвета или приватных уголках мнимо респектабельных приемов. Но такого не случалось в безусловно респектабельной домашней обстановке.
Он не был обескуражен. Ничто не обескураживало его. Скорее, сбит с толку. Возможно, ему стоило меньше пить перед приходом сюда. Либо он выпил недостаточно.
– Но, конечно же, ты хочешь чего-нибудь для успокоения нервов, дорогой, – сказала леди Лексхэм. – Я упала замертво, увидев нашу Зою.
Это его не удивило. Беда двенадцатилетней давности привела здоровье леди Лексхэм в серьёзный упадок. Поправившись физически, она так и не восстановила прежнего самообладания и крепости рассудка, хотя он не был убеждён в том, что она когда-либо обладала достаточными запасами того, и другого. Последние дни её лордство проводила большую часть времени в волнении, обмороках и трепете – иногда во всех трёх одновременно.
На какой-то момент он сам ощутил лёгкое головокружение.
– Зоя, в самом деле, – сказал он. – Так и есть.
Он заставил себя снова встретиться с оценивающим взглядом голубых глаз.
Девушка улыбнулась.
Эта была и не была улыбка той Зои, и почему-то ему на ум пришёл образ крокодила.
– Теперь я проиграл тысячу фунтов, – продолжил он, – поскольку был уверен, что встречу очередную принцессу Карабу в вашей гостиной.
– О, Боже! – воскликнула одна из сестёр.
– Они так говорят? – сказала другая.
– Чего ты ожидала?
– Осмелюсь сказать, это ещё не худший из слухов.
Взор Марчмонта обратился в сторону Четырёх Предвестниц Апокалипсиса.
– Вам стоит взглянуть на карикатуры, – сказал он. – Весьма… изобретательные.
– Не напоминайте!
– Без сомнений, Вам смешно до колик.
– Если бы Вы попали из огня да в полымя, как это случилось с нами…
– Не трать слов. Он всё равно…
– Вы герцог, – прозвучал женский голос, не принадлежавший ни одной из квартета. Он был похож на их голоса, но всё же другой.
Марчмонт повернулся от Матрон Судного Дня к девушке у окна: к девушке, бывшей и не бывшей той Зоей, которую он знал когда-то.
Она поднялась со стула. Её тёмно-красная кашемировая шаль выгодно оттеняла бледно-зелёное платье и ниспадала, прекрасно обрамляя её фигуру. Закрытый тесный лиф платья подчёркивал приятные округлости груди. Водопад юбок говорил ему о тонкой талии и полных бёдрах. Она казалась выше своих сестёр, хотя трудно было сказать наверняка, поскольку две из них серьёзно раздались в ширину, и все четыре сидели.
В любом случае, она была не карманной Венерой, но полноразмерным образцом.
Её яркие голубые глаза вспыхнули от любопытства. Или ему показалось? Зрение его не подводило. Он мог легко сфокусировать взгляд. С другой стороны, его мозг был непривычно медлителен.
– Вы говорите по-английски, – сказал он. – Более или менее.
– Поначалу было гораздо хуже, – сказала она. – Лорд Уинтертон нанял для меня компаньонку и горничную. Они не знали арабского. Никто не знал, кроме самого лорда Уинтертона. Всю дорогу мне пришлось говорить на английском. И он восстановился.
Она склонила голову в сторону, изучая его лицо так, словно оно было тоже полузабытым языком.
– Я помню Вас.
В этом голосе, похожем и не похожем на сестёр, он не определил и следа чего-то, похожего на иностранный акцент. Однако она говорила с экзотично звучащим напевом. Это был голос, наполненный полумраком и плавными границами.
– Смею надеяться, – сказал он. – Вы однажды пытались убить меня крикетной битой.
Она кивнула.
– Я крутилась и крутилась, а потом упала назад. Вы смеялись до упаду.
– Я упал? – Он всё помнил слишком ясно. Мысленный шкаф не желал закрываться.
– Я вспоминала об этом, пока находилась далеко, – продолжила она, – часто представляла себе, как Вы падаете, смеясь, и это воспоминание подбадривало меня. – Она сделала паузу. – Но Вы изменились.
– Как и Вы.
– И Вы герцог
– С некоторого времени, – сказал он. – С тех, пор как Вы уехали. – Навсегда. Она уехала навсегда. Но теперь она возвратилась. Он знал её, и, тем не менее, она оставалась незнакомкой. Не все в мире находится в равновесии.
Она кивнула, и её улыбка поблекла.
– Я припоминаю. Ваш брат. Как это было печально.
Печально. Подходящее ли слово?
Что-то было в том, как она это сказала. Он слышал горечь печали в её словах. Он вспомнил, как она тогда плакала, и как он был потрясён, поскольку Зоя Октавия не плакала никогда. И каким-то образом это сделало его собственную скорбь не такой невыносимой.
– Давние дела, – сказал он.
– Но не для меня, – сказала она. – Я пересекла моря, словно пройдя через время вспять. Для всех это выглядит, как возвращение из мёртвых. Если бы я и вправду могла вернуться оттуда, то привезла бы Вашего брата с собой.
Один сногсшибательный момент шока, укол в заново открывшуюся рану – и затем:
– Святые небеса, Зоя! – воскликнула сестра.
– Не обращайте на неё внимания, Марчмонт, – сказала вторая. – Она набралась самых странных представлений в этих языческих краях.
– Какая ему разница? Богохульство его не пугает.
– Это не означает, что её нужно поощрять.
– Его тоже не следует поощрять.
– Но я должна поговорить с ним, – сказала девушка. – Он герцог. Это очень высокий титул. Вы говорили про герцогов и маркизов. Он не подойдёт?
Коллективный вздох предвестниц.
– Подойдёт для чего? – спросил он. Рана, если она вообще была, мгновенно исчезла из его сознания. Он смотрел на сестёр, одну за другой. Все они выглядели так, словно кто-то закричал "Пожар"!
Ярко-голубой взгляд снова устремился на него.
– Вы женаты, лорд Марчмонт?
– Ваша светлость, – поспешно поправила Доротея. – К нему обращаются "герцог" – или "ваша светлость".
– Ах, да, я помню. Ваша светлость…
– Зоя, мне необходимо поговорить с тобой наедине, – сказала Присцилла.
Марчмонт неодобрительно глянул на Присциллу, прежде чем возвратился к младшей сестре.
– Подойдет и Марчмонт, – сказал он девушке, которая была и не была Зоей.
Часть его разума говорила, что это та же девочка, когда-то пытавшаяся огреть его крикетной битой, лазавшая по деревьям и крышам, как обезьянка, падавшая в рыбные пруды, желавшая стать лесником или плотником, игравшая часто в грязи с деревенскими ребятишками.
Но она не была прежней. Она выросла, всё дело в этом, сказал он себе. И сделала это первоклассным образом, как он мог видеть.
Поскольку все остальные очевидно пытались сдержать её, он решил её поощрить. – Вы говорили…
– У Вас есть жёны, Марчмонт? – проговорила она.
– О Господи! – сказала первая гарпия.
– Не могу поверить, – сказала вторая.
– Зоя, умоляю тебя, – сказала третья.
Марчмонт огляделся. Сестёр сотрясали различные спазмы. Лексхэм отвернулся, изучая пламя в камине, как он обычно делал, обдумывая проблему.
Марчмонт покачал головой.
– Ни единой.
Остальные все одновременно заговорили с Зоей. Было много шиканья, всяких "не надо", "пожалуйста, не надо" и "я надеюсь, ты не думаешь" – и прочего в этом роде.
Даже будучи в полностью трезвом состоянии, герцог Марчмонт не мог бы догадаться, о чём они говорили. Ничего удивительного. Он не в первый раз заставал их в необъяснимых семейных ссорах. И, конечно же, они не впервые мгновенно возобновили спор в его присутствии. В конце концов, его считали членом семьи, что означало, что они спокойно оскорбляли его так же, как и друг друга.
Он подошёл к столу с нетронутым графином в окружении бокалов. Он мог бы и выпить, наблюдая за представлением.