-Шо у тебя есть запись, где негритянка сосет у гитариста прямо на сцене! - взволнованно уточняет Короленко, вытягивая из коричневого трикотажа горло с кадыком. Судя по тому, как он возбужден, либо у него, как выражаются в брошюрах, эрекция, либо здесь пахнет пари.
-Есть такая. Это Айк и Тина Тернер. Гарриман не брешет, потому что видит в интересе этого мыслящего пролетария свой хлеб, а вернее, его четкую фата моргану.
Лемуры - экономный народец. Бережливость у них в жилах - тех, что подобно дикому винограду опутывают ихние хуйки, аршинные шеи, цепкие, будто на шарнирах, ручищи работяг и рыболовов. Экономность попала в кровь лемуров с военных лет, с послевоенного дефицита, позорной оттепели Хрущева, когда они давились пирожками с горохом, а поспешно реабилитированные вредители перли в Москву к своим каминам и талмудам по семиотике. Хрущева ненавидят; до сего времени можно подслушать и выучить частушки типа:
Ты выходишь на орбиту - захвати с собой Никиту
И на радость всей стране за хер выбрось, на Луне.
Или:
На мосту лежит гитара, а на ней написано
Под мостом ебут Хрущева, пидораса лысого.
Так в чем же именно Гарриман свой хлеб увидал? Да в том, что они, возможно, пожелают переписать концерт Тины и Айка, как нечто наподобие секс-музыки. Где-то рубля по два, потому что это будет уже с ленты, а не с пласта. Однако, вероятность такого гусарства со стороны этих скучных типов была так иллюзорна, словно брызги сиропа на мороженом. Призрачна, как вон тот опустевший скворечник, приколоченный к стволу тополя, и поднявшийся вместе с ростом дерева до готических окон четвертого этажа, где время от времени возникает хитчкоковский силуэт Лифаря, собирателя порно.
- Ну! Шо я тебе говорил! - торжествует Короленко, по прозвищу Коры, и спрыгнув со стола начинает ходить вокруг Мертвоглядова, пританцовывая, словно артропод-богомол. Но вскоре Мертвоглядова осеняет - он, дергая головой, точно это лягушачья лапка под током, придвигает вплотную к Гарриману свое в крупных бусинах лицо амфибии-полукровки, спрашивает срывающимся голосом:
-Сколько? Сколько она это делает?
"Блядь, таким тоном разговаривают одни москвичи", отмечает Гарриман, и отстраняясь от царства мертвоглядовских очей и губ, спокойно отвечает:
- Что значит "сколько"? Ну есть там такой момент в одном месте, правда сама вещь довольно длинная - "I've been loving you too long", минут семь с половиной.
"And the forest shall echo with laughter", - припоминает Гарриман фразу, что долетела до его острых ушей вон из того окна, закрытого в ту пору листвою тополиных верхушек. На подоконнике стоял "Днепр-14". Теперь, когда ветви оголены, видно, что за окном нет ничего волшебного, даже свет не горит, но фраза все равно бывает слышна. Она отпечаталась в его памяти потому, что он услышал ее именно оттуда, как будто десять тысяч лет назад. Каким был этот край в те времена?.. В той квартире живет альпинист Финштейн, ему по возрасту полагается любить Лед Зеппелин.
-Идиот! - подлетает к Гарриману Короленко, и со злобой хлопает его ладонью в бок. - Я ж ему сказал, что восемьдесят!
-Так долго, Коры, диски не играют, - парирует, занятый воспоминанием о "Лестнице в небо" Гарриман, - Даже если там сосут. Он достает из плаща сигарету "Флуераш" и закуривает ее от спички.
В полуденном зное бесконечных и безрадостных летних каникул, в обезлюдевшем на воскресенье дворе - "And the forest shall echo with laughter."
От этого безлюдия и собственного малолетства на него, случалось, нападало такое отчаяние, такая пустота, что он мог сидеть, точно контуженный немец возле своего танка, без мыслей, без слов. К счастью, с годами это прошло, и мысль о том, что похожее состояние мучит кого-то помладше не порождает в его душе сострадания.
-А фо, и американские не играют? - подает голос далекий от поп-музыки Кунц, знающий только Дина Рида.