Поначалу, когда преимущество напавших было очевидным, тысячи и тысячи воинов, хотя и сражались беззаветно, попадали в окружение, обернувшееся для многих пленом. Но напрасно трезвонили завоеватели, будто захватили в плен целиком несколько армий. Они порой сами чувствовали себя в окружении и, находясь далеко от фронта, на ночь занимали круговую оборону у своих комендатур.
Украина была вся в движении и напряжении...
Воины, потерявшие свои части, пробивались по оккупированной территории к фронту небольшими группами, а иные и в одиночку. Другие присоединялись к местным партизанским отрядам или создавали свои отряды, впоследствии переросшие в могучие соединения.
Бегство из плена было не только мечтой. Бежали под огнем пулеметов, недострелянные выбирались из братских могил, штурмовали заграждения из многорядной колючей проволоки, зная, что погибнут многие, а осуществить побег удастся лишь нескольким... Разбегались на марше из колонн, пробивали доски пола увозивших их на запад вагонов и прыгали на ходу.
Смертельная опасность, неслыханная жестокость врага, раны, болезни - ничто не могло служить преградой.
Воспитанные в государстве свободы и воевавшие за его жизнь и независимость на фронте, оказавшись в неволе, советские люди оставались солдатами свободы.
В западной печати в послевоенные времена приводились цифры, сколько человек бежало из лагерей. Разговор идет о сотнях тысяч. Не берусь уточнять: не думаю, чтобы учет велся; трудно сказать, сколько бежавших погибло; были люди, за плечами которых по нескольку побегов.
Но то, что в селах на Украине скрывалось много воинов, что таились они в лесах и оврагах, я видел своими глазами, и мне ссылаться на зарубежные источники нет нужды.
Здесь возникает уже не легенда, а прекрасная песнь об украинском колхозном крестьянстве, взявшем на себя опасную и тяжкую роль укрывателей и спасителей попавших в беду воинов родной армии. Их прятали, кормили, лечили...
В окруженных армиях служили сыновья всех народов Советского Союза. (Состав вооруженных сил отражал многонациональное братство, одно из главнейших завоеваний Октября.)
Всех их Украина приняла, как родных.
Языка украинского они не знали, выдать себя за местных жителей им было почти невозможно.
Расовая политика фашистов строилась на насаждении национальной розни. Столкнуть украинцев с русскими, армян с азербайджанцами, всех других перессорить, чтоб легче было согнуть и покорить. Старый и, казалось бы, проверенный в веках способ!
Но в 24-летней стране социализма он не возымел успеха.
Район Зеленой брамы, соседние с Подвысоким села хорошо знакомы мне по тем временам. Но выбираясь из окружения, после побега из колонны, которую гнали в направлении Винницы, я пешком прошел и по Киевской, Полтавской, Харьковской областям и могу утверждать, что Подвысокое - не исключение и то, что происходило здесь, типично для всей Украины.
Не хочу ничего приукрашивать и гримировать под идиллию: и предатели лютовали, и неопытность наша в конспирации сказывалась, и смертельная опасность таилась на каждом шагу.
А все же братство народов, советское единство оставалось залогом победы, встало над горем и страхом.
Что делали в деревнях красноармейцы и командиры - как бежавшие из плена, так и сумевшие увернуться от этой опасности, но оставшиеся вне строя?
Выздоравливали, залечивали раны.
Готовились к тяжелому переходу - линия фронта сильно отдалилась...
Начинали создавать подполье.
И опять не будем идеализировать: встречались и павшие духом, и слабохарактерные, занявшие выжидательную позицию (чья возьмет?), и отвратительные себялюбцы, воспользовавшиеся добротой колхозников, их святым отношением к Красной Армии вообще. Они получили наименование примаков и жили в свое удовольствие, правда, недолго: потеряли доверие соотечественников, да и у оккупантов его не заработали, даже те, что усердно прислуживали и выслуживались.
Есть страшная и бесповоротная логика в измене, какой бы она ни была - громадной или мелкой. Для суда совести это однозначно.
Приходилось мне встречать бывших русских, разбросанных по белу свету - и в Африке, и в Америке, и на островах Тихого океана.
Разная попадалась публика.
В Сьюдад Гуаяне, городе, широко раскинувшемся в дельте реки Ориноко (меня привел туда маршрут, предложенный венесуэльскими писателями своим гостям), на вечер дружбы явился серый сутулый старик. Протиснулся поближе, но сел сбоку, в сторонке.
По облику, по некоторым непроизвольным движениям его морщинистого лица легко было заметить, что русскую речь он понимает и без перевода.
Когда отзвучали речи и завязалась беседа, подошел вплотную; ощущение было такое, что он хочет поговорить, но никак не решается.
Я был занят разговором с венесуэльцами, но когда он все-таки встретился со мной глазами, задал вопрос:
- После войны здесь оказались?
Он невесело кивнул. Заговорил медленно, с трудом выкатывая каждое слово:
- Сперва немцев испугался, потом наших...
- Есть родственники в Советском Союзе?
- Не знаю... Были...
Сказал и, не оглядываясь, сутулясь, направился к выходу. Говорить нам не о чем. Вдруг он был в Зеленой браме? Но все равно - мы не однополчане...
Колхозники Подвысокого, Копенковатого, Каменечья, Терновки приняли под свой кров и взяли под свою защиту тысячи раненых и больных красноармейцев и командиров.
Все это были люди не старые; если ранение легкое, раны зарубцовывались быстро. Сельские бабушки, никогда не заглядывавшие в аптеку, знали целебные травы, умели готовить всякие отвары, излечивающие дизентерию. Болезнь эта была весьма распространена - ведь мы выпили все окрестные болота.
Увы, немало парней стало инвалидами или по характеру ранений нуждалось в лечении длительном. Хозяева не торопили их, ухаживали за увечными, перепрятывали, готовы были в случае нагрянувшей беды заслонить их собой. И случалось - заслоняли, и хорошо, если дело решалось выкупом,- оккупанты не только грабили, но любили и взятки.
Недавно красные следопыты - учащиеся профтехучилища № 8 Голованевска (к этому городку пробивались многие группы воинов из Зеленой брамы, рассчитывавших, как в песне о партизане Железняке, выйти к Одессе и Херсону) - написали мне о своем земляке Магди Абдуллаеве, ныне докторе наук, профессоре Бухарского педагогического института.
Я только повторяю за ними - земляк, это они его так величают.
Восемнадцатилетним встретил он войну, или война его встретила у самой границы. Отходил до Умани, был ранен, потом пробивался в южном направлении. Вместе с группой раненых оказался в плену. Его заставили рыть себе могилу и расстреляли на краю дороги. К старым ранам прибавились новые, но ни одна пуля не попала в сердце. Он долго лежал среди убитых в этой братской могиле, ночью выполз на обочину, где был найден женщинами хутора Коваливка - Христиной Петричук и Матреной Люльчак.
Долго выхаживали расстрелянного красноармейца, он был вынужден зимовать в Коваливке.
Потом нагрянули жандармы, схватили, отвезли узбекского юношу в Умань, а дальше - в Неметчину. За этим последовал побег, партизанские тропы и армейские дороги по Европе.
После войны доктор наук, профессор Бухарского пединститута коммунист Магди Абдуллаев приезжал в Коваливку, чтобы повидать свою названую мать - Матрену Сергеевну Люльчак. А она называла его сыном, гладила по голове.
Подобных историй наслушаешься на Кировоградчине!
На берегу Синюхи захватчики погнали в поля жителей села Новая Тишковка собирать трупы. Колхозники наткнулись на нескольких еще живых красноармейцев. Их принесли в село, распределили по семьям, обмыли раны, переодели, подкормили и посоветовали, как идти к Днепру. Одного из них звали Ефим Якубович, а фамилия его спасителей была Мариничи.
До Днепра дойти удалось, но уже на переправе красноармейцев задержала фельджандармерия. Ефим Якубович оказался в Уманской яме, оттуда колонну пленных повели в сторону Винницы, но испещренного фурункулами солдата бросили по дороге (конвоиры, на его счастье, были брезгливы). Не стреляли - все равно помрет. Но он остался жив, хотя беспощадный фурункулез одолевал его. И все же он шел, влачился, полз на восток, пока не понял, что дотянуть до фронта не хватит сил. Но ведь у него на пути был родной дом у реки Синюхи - Новая Тишковка, были люди, уже однажды спасшие его,- Татьяна Захаровна и Иван Кузьмич Мариничи. Кое-как, в страшном виде, добрался до них солдат. В Новой Тишковке его долго лечили и почти вылечили, во всяком случае, поставили на ноги.
Вскоре он снова встал в строй и в составе гвардейской дивизии освобождал Украину, Венгрию, Румынию, дошел до Чехословакии, где был тяжело ранен.
Работая над этой книгой, я познакомился с Ефимом Александровичем Якубовичем, видел хранящийся в шкатулке среди его боевых наград памятный знак "За свободу славян", видел грамоту о присвоении ему звания почетного гражданина города Дольна Стрехова.
Может быть, сегодняшнему читателю покажется, что я задним числом сгущаю краски: ведь наши раненые, контуженные, больные воины находились в каждом селе, чуть не в каждой хате. И многие из них выжили, выздоровели, отсюда пошли к линии фронта и вновь встали в ряды армии либо партизанили в лесах или участвовали в подпольной деятельности - так или иначе приняли участие в Победе.
Многие выжили. Верно.
Но скольким воинам и скольким их спасителям не удалось встретить май сорок пятого года!
Вот ведь как получилось!
Местные жители видели, как защищали их землю, их жизни советские воины, отступившие сюда от границы. По праву называли их спасителями.