Для моего дорогого сына Томаса Грея я "купила" маленькую Анну Холланд. Ее мать, герцогиня Эксетер, родная сестра моего мужа, потребовала у меня четыре тысячи марок за эту привилегию; меня устроила цена ее фамильной гордости, и я выплатила требуемую сумму, чтобы Томас впоследствии унаследовал немалое состояние семейства Холланд и стал богаче любого принца христианского мира. Я перехватила у лорда Уорика и этот дорогой приз - он ведь хотел женить на Анне Холланд своего племянника, и дело было уже слажено, оставалось лишь поставить подписи и печати; но я обошла его, предложив на тысячу марок больше - целое состояние, взятое из королевской казны, которой теперь я могла распоряжаться и к которой Уорик доступа не имел. Также Томас благодаря Эдуарду обрел титул маркиза Дорсета, дабы соответствовать перспективе своего брака. И для моего младшего сына, Ричарда Грея, я непременно собиралась подыскать хорошую невесту, которая сделает его богатым; Эдуард между тем посвятил его в рыцари.
Отец мой имел теперь титул графа; а вот Энтони так и не получил титула герцога, насчет которого когда-то так весело подшучивал, зато тоже стал графом и управлял теперь островом Уайт. Остальным моим братьям были пожалованы высокие королевские и церковные должности. Лайонел, как и хотел, должен был вскоре стать епископом. В общем, я вовсю пользовалась положением и властью королевы, вводя во власть своих родных - думаю, что на моем месте так поступила бы любая женщина, и я настоятельно рекомендую любой женщине, поднявшейся "из грязи в князи", вести себя именно так. Я не сомневалась, что врагов у нас будет множество - нам ведь приходилось постоянно завязывать новые связи, приобретать новых союзников, в общем, успевать повсюду.
К завершению всех необходимых процедур, связанных с моим вступлением в брак и на королевский трон, в Англии, я думаю, не осталось ни одного человека, который хоть раз не столкнулся бы по каким-то делам с представителями моего семейства; невозможно было ни торговать, ни пахать, ни судиться, не встретившись с кем-либо из огромной семьи Риверс или ее вассалов. Мы были повсюду, мы были везде, куда захотел поместить нас король. И если бы однажды все в мире обернулось против Эдуарда, он обнаружил бы, что мы, Риверсы, пустили корни весьма глубоко, создав вокруг него укрепления куда более мощные, чем ров с водой вокруг его замка. Даже если бы Эдуард потерял всех прочих сторонников, мы по-прежнему остались бы его друзьями и соратниками; ну а в настоящий момент мы и вовсе пребывали у власти.
Мы хранили Эдуарду верность, и он был нам предан; мало того, он искренне к нам привязался. Я поклялась ему в любви, и он твердо знал, что нет на свете другой женщины, которая любила бы его сильнее, чем я. Мой отец, мои братья и сестры, мои кузины и кузены, а также все те новые мужья и жены, что влились в наше семейство, - все принесли королю клятву верности, пообещав до конца быть ему преданными, что бы ни случилось, кто бы ни ополчился против нас. Мы создали новую семью - не Йорки и не Ланкастеры, мы были семьей Вудвилл, получившей титул графов Риверсов, и эта семья непреодолимой стеной, подобной мощному водопаду, встала у короля за спиной. Разумеется, полкоролевства могло нас ненавидеть, но теперь уже - в том числе и благодаря моим усилиям - мы стали настолько сильны, что на чью-то ненависть мне было наплевать.
Эдуард тоже засучив рукава принялся за дело: ему предстояло править страной, совершенно отвыкшей от королевской власти. На места тех, кто был убит в сражениях, он назначал мировых судей и шерифов и приказывал им вести дела исключительно на основании закона и справедливости. Сотрудников, пытавшихся воспользоваться своей высокой должностью, чтобы затеять, к примеру, ссору с соседями, король незамедлительно отзывал с места службы. Солдат, воевавших как на нашей стороне, так и на стороне противника, король с миром распустил по домам. Он также издал указ об отлове разбойников, которые, воспользовавшись царившей в стране неразберихой, грабили и терроризировали население, и дороги в стране постепенно становились безопасными. Мой муж начал тяжелую работу по превращению Англии в государство, пребывающее в ладу с соседями, и всеми силами после стольких лет непрерывных распрей старался восстановить в стране мир и покой.
Наконец-то был положен конец бесконечным военным действиям, поскольку удалось поймать бывшего короля Генриха, который скитался в безлюдных холмах Нортумберленда, почти утратив разум. Эдуард приказал доставить Генриха в лондонский Тауэр, где он и остался - как ради нашей безопасности, так и ради своей собственной. Увы, Господь нечасто позволял его сознанию проясняться. Оказавшись в Тауэре, Генрих узнал это место, во всяком случае, понял, где находится, и как будто был даже рад оказаться дома после долгих скитаний. Он жил тихо, постоянно общался с Богом, и рядом с ним днем и ночью находился священник. Мы не знали даже, помнит ли Генрих свою жену и того мальчика, которого Маргарита Анжуйская называла его сыном; он никогда о них не говорил и никогда не спрашивал, как им живется в далеком Анжу. Также не было ясно, помнит ли он о своем королевском прошлом. Бедный Генрих, он был совершенно потерян для этого мира и успел позабыть все то, что мы у него отняли.
ЛЕТО 1468 ГОДА
Эдуард поручил Уорику возглавить наше посольство во Франции, и тот ухватился за эту возможность, желая убраться подальше от Англии и королевского двора. Ему было просто невыносимо видеть, как быстро усиливается могущество Риверсов, как рушатся все его планы и надежды. Уорик рассчитывал договориться с королем Франции, суля ему выгоду, и утверждал, что по-прежнему играет в Англии первую скрипку и способен сам выбрать супруга для наследницы Йорков Маргариты - сестры Эдуарда. Но он лгал, и все знали, что дни его власти сочтены. Эдуард прислушивался к моей матери и ко мне, а также к другим своим советчикам, утверждавшим, что герцогство Бургундское всегда являлось надежным другом Англии, тогда как Франция была ее врагом; именно поэтому союз с Бургундией был бы в высшей степени благоприятен для развития нашей торговли. А укреплению родственных связей с герцогами Бургундскими в значительной степени мог бы способствовать брак Маргариты с новым герцогом Бургундским, Карлом, только что унаследовавшим эти богатые земли.
Карл был, если можно так выразиться, ключевым союзником Англии, ведь герцоги Бургундские владели Фландрией, не говоря уже о землях Бургундии, и, таким образом, под началом у Карла оказались все северные Нижние Земли, почти все пространство между Германией и Францией, а также богатые южные территории. Бургундцы являлись основными покупателями английских тканей, они давно вели с нами торговлю и были нашими надежными партнерами. Их главные морские порты смотрели через Английский канал прямо на нас; они, как и мы, издавна враждовали с Францией, всегда стремились к союзу с нами и традиционно пребывали с нами в дружеских отношениях. А теперь еще - благодаря мне - стали родственниками английского короля.
Все планы свадьбы Маргариты с герцогом Бургундским строились без ведома самой девушки, и однажды, когда я прогуливалась в саду Вестминстера, Маргарита подбежала ко мне страшно возбужденная. Кто-то сказал ей, что ее брак с Педро Португальским отменяется и теперь ее "продадут" за более высокую цену: либо Людовику Французскому, и она станет женой одного из французских принцев, либо Карлу Бургундскому, который якобы сам готов на ней жениться.
- Все будет хорошо, - заверила я, беря Маргариту за руку и увлекая за собой.
Маргарите было всего двадцать два года, и воспитывали ее совсем не как сестру короля. Она еще не привыкла к тому, что жениха ей могут запросто поменять в зависимости от потребностей момента; да и мать ее, отдавая все свои силы сыновьям, вечно соперничающим друг с другом, на дочерей внимания почти не обращала.
В детстве Маргарита была уверена, что выйдет замуж за какого-нибудь английского лорда и будет спокойно жить с ним в английском замке и воспитывать детей. Какое-то время она даже хотела стать монахиней - она с тем же пылом относилась к служению церкви, что и ее мать. Маргарита так толком и не осознала, что случилось, когда ее отец, Ричард Йоркский, предпринял попытку захватить английский трон, который впоследствии сумел завоевать ее брат Эдуард. Маргарита даже не догадывалась, что за столь высокую власть и цена всегда высока и ее, члена королевской семьи, это тоже коснется, как, впрочем, и всех нас. Она и теперь еще не понимала, что, хотя на войну отправляются мужчины, страдают больше всего женщины - и порой им куда тяжелее, чем мужчинам.
- Я не пойду замуж за француза! Я ненавижу французский язык! - заявила Маргарита. - Мой отец столько с ними сражался! Уж он-то наверняка не хотел бы, чтобы я вышла за француза. Пусть Эдуард даже не надеется, что я соглашусь на этот брак! Не понимаю, как матери могла прийти в голову подобная идея? Она же бывала во Франции вместе с английской армией и должна представлять, какие эти французы. Я принадлежу к династии Йорков и вовсе не желаю становиться француженкой!