Сначала мне показалось, что всех собравшихся я когда-либо видела при дворе; они были в парадных одеждах и желали лично приветствовать меня, свою новую королеву. Но потом я заметила довольно много людей - пожалуй, несколько сотен, - которые были совершенно мне незнакомы, все это явно были йоркисты. Впереди стояли лорды в нарядных плащах, отделанных мехом горностая; за ними - представители менее знатного дворянства, они выставили напоказ всевозможные украшения и тяжелые золотые цепи, свидетельствовавшие об их высоких должностях. Олдермены и члены Королевского совета, прибывшие из Лондона, сбились в тесную кучку, ожидая, когда их представят. Были там и отцы города. В зале присутствовали также властители Рединга, они тщетно пытались пробиться вперед из задних рядов и оказаться замеченными. Кроме того, им хотелось собственными глазами увидеть все происходящее, но, увы, мешали высоченные, украшенные перьями шляпы знати из первых рядов. Еще дальше теснились главы различных гильдий Рединга, а также представители джентри, съехавшиеся со всей Англии. Это событие имело поистине государственную важность, и каждый, кто был в состоянии купить себе приличный дублет и раздобыть коня, постарался явиться, чтобы хоть одним глазком посмотреть на скандально известную новую королеву. Мне пришлось встретиться с ними лицом к лицу, и я была совершенно одна, если не считать стоявших рядом со мной моих врагов. Тысячи оценивающих взглядов просто впивались в меня, придирчиво рассматривая мои ноги в легких изящных туфельках, высокий головной убор с призрачно-серой вуалью, чудесные жемчуга, которыми было расшито платье очень скромного, даже осторожного покроя, тончайшие кружева, одновременно и скрывавшие, и подчеркивавшие белизну шеи и плеч. Наконец точно ветер прошелестел в верхушках деревьев - придворные медленно стянули шляпы и низко мне поклонились; только тогда я до конца осознала, что они признали меня, что они отдают мне почести как своей королеве, поскольку я в полном соответствии с законом сменила на троне Маргариту Анжуйскую, прежнюю королеву Англии и поистине великую женщину, и ничто в моей жизни никогда уже больше не будет прежним. Я улыбалась и кивала направо и налево, отвечая на признательные благословения и слушая шепот восхищения, и вдруг обнаружила, что невольно крепко сжимаю руку Уорика. Он удовлетворенно глядел на меня сверху вниз, словно ему было приятно чувствовать мой страх.
- Это совершенно естественно, ваша милость, что вы несколько ошеломлены, - тихо произнес Уорик.
И это действительно естественно для особы незнатной, для простолюдинки, но ничего подобного никогда бы не случилось с принцессой. Поняв намек Уорика, я смогла лишь улыбнуться ему в ответ, ни единым словом не сумев себя защитить.
Той ночью мы с Эдуардом лежали в постели после страстных любовных утех.
- Мне не нравится граф Уорик, - заявила я.
- Но именно он сделал меня тем, кто я есть, - возразил Эдуард. - Ты должна постараться его полюбить - хотя бы ради меня.
- И твоего брата Георга тоже? И Уильяма Гастингса?
Эдуард повернулся и, удобно устроившись на боку, с улыбкой на меня посмотрел.
- Все это мои друзья, мои братья по оружию, - пояснил он. - Ты в каком-то смысле вышла замуж за целую армию, причем во время военных действий. Сейчас мы не можем выбирать себе ни союзников, ни друзей. Мы должны радоваться тому, что они у нас вообще есть. Люби же их ради меня, дорогая.
Я кивнула, словно покорная жена. Но уже тогда прекрасно понимала, кто мои враги.
МАЙ 1465 ГОДА
Король решил, что для меня должна быть устроена самая великолепная коронация, какую когда-либо видела Англия. И не просто в качестве комплимента в мой адрес.
- Мы сделаем тебя настоящей, бесспорной королевой, и каждый лорд в королевстве станет преклонять пред тобой колено. Даже моя мать… - Эдуард осекся и поморщился. - Даже моя мать будет обязана выказать тебе должное почтение во время этого празднества. И никто более не посмеет отрицать, что ты истинная королева Англии и моя законная жена. Эта коронация заставит замолчать тех, кто утверждает, что наш брак недействителен.
- А кто так утверждает? - осведомилась я. - Кто осмеливается говорить такое?
Эдуард улыбнулся. Все-таки он был совсем еще мальчишкой.
- Так я тебе и сказал. Да ты же их всех в лягушек превратишь! Не обращай внимания на пустозвонов, которые злословят в наш адрес. Их болтовня не имеет никакого значения, единственное, на что они способны, - это шептаться по углам. Но учти: пышная коронация, устроенная для тебя, покажет также, сколь высоко и прочно мое положение в стране, правителем которой я являюсь. Во время этого празднества каждый убедится, что я - подлинный король Англии, а бедняга Генрих - просто нищий, который скрывается где-то в Камберленде, позволив своей жене вновь оказаться в Анжу на иждивении у своего отца.
- Значит, коронация будет невероятно пышной? - уточнила я, не очень-то радуясь подобной перспективе.
- Ага! И ты будешь просто шататься под тяжестью украшений! - с удовольствием пообещал Эдуард.
На самом деле все оказалось даже более впечатляющим, чем он описывал; подобного богатства я и представить не могла. Я должна была торжественно въехать в Лондон по Лондонскому мосту и не узнала ведущей к нему дороги, бывшей до этого старой и совершенно разбитой: оказалось, что повозку за повозкой на дорогу свозили светлый сверкающий песок, и в итоге дорога стала напоминать арену для рыцарских турниров. Меня приветствовали актеры в костюмах ангелов, крылья которых были сделаны из чудесных павлиньих перьев, сверкавших множеством разноцветных "глазков" - ярко-синих, бирюзовых, индиго. Актеры изобразили живую картину "Дева Мария и святые", призывая меня быть добродетельной и плодовитой, подчеркивая, что именно на меня пал выбор Господа нашего, что именно мне суждено отныне быть королевой Англии. Я въезжала в столицу под неумолчное пение хора; на меня дождем сыпались розовые лепестки; я и сама себе казалась частью живой картины под названием "Англичанка из дома Ланкастеров становится королевой Йорков" - этаким символом грядущего мира и единства страны.
Ночь накануне коронации я провела в просторных королевских покоях лондонского Тауэра, заново отделанных специально для меня. Я и раньше не любила Тауэр, и, когда меня торжественно несли на высоких носилках под балдахином в отведенные мне комнаты, Энтони, ехавший рядом со мной, то и дело пытливо на меня посматривал.
- Что с тобой творится? - тихо спросил он.
- Я ненавижу Тауэр! В нем пахнет сыростью и гнилью.
- А ты стала разборчивой, - усмехнулся Энтони. - Уже успела испортиться с тех пор, как король подарил тебе такие великолепные владения, как Гринвич и Шин.
- Дело вовсе не в этом, - отмахнулась я, пытаясь понять, что же в действительности не дает мне покоя. - Просто мне неприятно, что сюда доставили и моих сыновей. Это несчастливое место!
Энтони перекрестился, поспешно спрыгнул с коня и снял меня с носилок.
- Немедленно улыбнись, - еле слышно шепнул он.
Комендант Тауэра уже ждал меня, собираясь поздороваться и торжественно передать золотые ключи, так что тот момент был явно неподходящим для пророчеств или вызова душ тех, кто когда-то здесь сгинул.
- Приветствую вас, всемилостивейшая королева! - воскликнул комендант.
Я улыбнулась ему, опираясь на руку Энтони, и услышала, как по толпе пролетел шепот: какая красавица, свет не видывал такой красавицы!
- Ничего особенного, - очень тихо, только для меня, сказал Энтони. - Хорошенькая, это правда. Но по сравнению с нашей матерью ничего особенного. И перестань глазеть по сторонам и ни в коем случае не вздумай глупо хихикать.
На следующий день в Вестминстерском аббатстве состоялась моя коронация. Для придворного герольда, громогласно выкрикивавшего имена герцогов и герцогинь, графов и графинь, был составлен список знатнейших и влиятельнейших семейств Англии и всего христианского мира. Моя мать - она несла шлейф моего платья вместе с сестрами короля Елизаветой и Маргаритой - явно считала этот день вершиной своего триумфа. А вот мой брат Энтони, человек в высшей степени светский и в то же время сторонившийся высшего общества, по-моему, воспринимал происходящее как пустое и напыщенное действо, судя по всему, Энтони испытывал одно желание - оказаться как можно дальше. Зато Эдуард был доволен, ведь это событие подтверждало его богатство и власть, а страна, которой он теперь правил, прямо-таки изголодалась по такому королю, который действительно обладает и богатством, и властью. Сама же я видела всех словно в тумане и не ощущала ничего, кроме смутного беспокойства. Изо всех сил я старалась выступать с должной величавостью и помнить необходимую последовательность действий: скинуть туфли, пройтись босой по вышитому ковру, принять в руки скипетр и державу и обнажить грудь для помазания священным миром; при этом надо было непременно держать голову ровно, несмотря на тяжесть королевской короны.