* * *
Через два дня баннер был готов.
Лида привезла тугой рулон в студию, бросила сумку, сбегала к автомату за капучино, но не стала пить, поставила нетронутый стаканчик возле компьютера, торопливо сорвала жесткую прозрачную упаковку.
В центре студии, возле стола для переговоров, уже лежала на кресле складная стойка, тонконогая, как водомерка.
– Десять килограммов выдерживает, – заверила завхоз Лиду, с сомнением глядевшую накануне на хлипкую конструкцию.
Девушка развернула стойку, закрепила планки.
И с волнением раскинула рулон на столе.
Она видела будущее изображение на мониторе, когда заказывала баннер в рекламном агентстве. Но на экране оно было крошечным и, честно говоря, не очень впечатляло.
– В готовом виде по-другому будет выглядеть, – заверила дизайнер в рекламном агентстве.
Затем сходила куда-то, вернулась и смущенно подала Лиде конверт.
– Мы здесь, среди своих, тоже денег собрали. Правда, немного. Уж извините, коллектив небольшой…
У Лиды защипало глаза.
Она приоткрыла конверт, внутри лежали несколько сотенных и пятидесяток.
– Спасибо, – выдохнула девушка и сжала конверт в ладонях.
Вблизи, на столе, снимок казался расплывчатым, мятым зернистым пятном.
Лида расстроенно собрала резко пахнущий новой клеенкой и свежей краской баннер в охапку, влезла на стул и закрепила верхний край рулона металлическими кольцами.
Спрыгнула, отошла к стене, поглядела…
Сзади кто-то ойкнул.
Огромные, доверчивые глаза.
Припухшее личико.
Мишка с растрепанным ухом, крепко прижатый к животу.
И надпись.
"Лиза Гонсалес:
– У моего Мишутки больное сердце. Если ему не сделать операцию, он умрет".
Чуть ниже, помельче, еще одна надпись: "Операция Лизы стоит 300 тысяч рублей. Уже собрано:…"
Лида вытащила из сумки конверт, пересчитала купюры, вписала в белое окошечко синим маркером: "650 рублей".
Из буфета вернулись аниматоры.
Поглядели на плакат.
Полезли в кошельки, вполголоса пересчитали собранную сумму.
Один из мужчин вытянул из Лидиной руки маркер и исправил цифру в белом окошке: "1850 рублей".
Зашла уборщица, заглянула в коробку возле дверей – не накидали ли мультипликаторы мусору, вечно у них кучи бумаги, одноразовые тарелки, картонные стаканы.
Вытряхнула коробку в черный пластиковый мешок.
Поглядела на плакат.
– Это чего же?
– Срочно нужна операция, деньги собираем, – вздохнула Лида.
– Да что же это делается, господи! Да почто же малышам такое наказание? Пусть бы депутаты этак маялись, вон у них рожи какие наедены!
Уборщица покопалась в кармане и протянула Лиде тридцать рублей.
– Ой, что вы, не надо, – воскликнула девушка, глядя на мятые десятки.
– Чего это "не надо"! Бери, бери! Я нашим женщинам, в клининг-службе, расскажу, еще соберем. У меня у самой внучка… Из-за нее и в Москву переехала – из школы встречать, хозяйство на деда бросила.
Лида обняла уборщицу.
– Твоя девчонка-то? Вылечим ребенка, что ли мы не люди! Я сегодня же в церковь схожу, Казанской Божьей Матери свечку поставлю, – заверила женщина. – Надо платок освятить и на сердце, на сердце ей чаще класть, раз сердечко больное. Платок-то есть с собой? Я бы сразу после работы и сходила, освятила.
– Есть, – обрадовалась Лида.
Бросилась к вешалке, вытащила из рукава пальто купленный по настоянию Алины, источавший запах французских духов шелковый платок от Версаче, подала уборщице.
– Вот и добро. Господь такую хорошую девочку не оставит, надо только молиться с верой.
Лида молча кивнула, подошла к баннеру, исправила цифру "пять" на "восемь".
Вечером на плакате, стоявшем в студии, значилась уже сумма 5680 рублей – большинство коллег скинулись по триста рублей, Горелый дал тысячу еще несколько человек заверили: внесут свой вклад через три дня, когда на карточки перечислят аванс.
Лида была возбуждена быстрым успехом.
И все-таки до трехсот тысяч было очень далеко…
На следующее утро она вытащила стойку в холл на первом этаже.
– Разрешение на размещение есть? – строго спросил охранник, следивший за камерами видеонаблюдения и электронной проходной.
И протянул девушке пятьдесят рублей.
– Ой, спасибо большое! – пискнула Лида, положила купюру в льняную сумочку-торбу и встала, напряженно переминаясь, возле баннера.
Весь вечер накануне она репетировала перед зеркалом проникновенную речь.
Большинству людей, а Лида была из их числа, трудно просить деньги. Унизительно, стыдно… А вдруг откажут? Позор какой!
– "Пожалуйста, не проходите мимо!" – голосила Лида своему отражению в зеркале. – Нет, плохо… "Люди добрые! Помогите, кто сколько может!" Еще хуже… "Господа, вы можете спасти жизнь ребенка!" И как я это буду выкрикивать? Представляю, как все шарахнутся.
А ведь она должна была стоять на глазах сотен идущих через холл людей!
Лида с шести утра возилась с прической: отделяла тонкие пряди, скручивала жгутом, навивала на щетку, сушила феном, вновь распускала узкие, как серпантин, полоски волос, подкалывала заколками.
После долгих раздумий надела строгий костюм с атласной розовой блузкой, положила в пакет туфли на высоком каблуке.
…В холл вошли первые сотрудники, элегантные дамы, кажется из журнала "Камины мира".
Лида зажмурилась, набрала воздуху и закричала срывающимся голосом:
– Девушки, миленькие!
Дамы вздрогнули.
Молча приложили пропуски к сканеру, пробрались через турникет, подошли ближе, оглядели баннер.
– Пожалуйста, помогите, кто сколько может! – дрожащим голоском попросила Лида.
– А что случилось? – спросила дама в шикарных очках со стразами.
– У Лизочки в сердце отверстие, в любой момент может умереть. Нужны деньги на операцию.
– Господи, а государство что же? – возмутилась дама, доставая бумажник.
– А что государство? – горько усмехнулась Лида. – Кому мы нужны?
– Просто безобразие! – дружно воскликнули дамы и подали деньги: две – по пятьсот рублей, третья, в очках со стразами, с извинениями протянула пятьдесят евро: рубли самой нужны, на обед, а остальные деньги на карточке.
Лида принялась мысленно плюсовать общую сумму, переводить евро в рубли. Подосадовала, что не научилась пользоваться калькулятором в мобильнике. Но так и не успела написать в окошке баннера новую сумму: в холл вошла целая толпа сотрудников продюсерского центра.
Девушки встряхивали шубки, мужчины расстегивали куртки и пальто, молча смотрели на фотографию Лизы. Затем лезли в сумки и карманы, пересчитывали содержимое кошельков, подавали Лиде банкноты.
Льняная торба, висевшая через плечо, на глазах набирала толщину.
Лида уминала деньги, записывала суммы на старом чеке и не переставая умоляла:
– Ребята, дамы, пожалуйста, очень вас прошу, помогите!
Горелый остановился поодаль, удивленно, словно увидел в Лиде что-то, о чем не знал раньше, посмотрел, как она принимает деньги и страстным, звенящим голосом благодарит дарителей, и, не сказав ни слова, прошел в студию.
Ребята с радиостанции предложили рассказать о Лизе в прямом эфире.
– В одиннадцать вечера подходите к нам, на третий этаж, – пригласил парень в вязаном берете.
– Ой, я никогда раньше… – испугалась Лида.
– Ничего сложного: загорится красная лампочка, значит, можно говорить. "День радио" смотрели? Ну вот!
– У нас же расчетного счета нет, куда люди деньги понесут? – снова расстроилась Лида.
– Придумайте что-нибудь, до вечера время есть. Можно предложить прямо в студию подвезти, а мы в прямом эфире человека поблагодарим, диск подарим, кружку, песню поставим.
В одиннадцать часов, когда поток творческих работников иссяк, Лида оставила баннер под надзором охранника: "Идите, девушка, идите, если что, я людей к вам направлять буду" – и на не гнущихся от напряжения ногах вернулась в студию.
Выпотрошила сумку на стол для переговоров.
Вокруг столпились коллеги.
Горелый, с телефонной трубкой возле уха, посматривал из-за стекла кабинета.
Лида принялась считать, но все время сбивалась.
После споров, у кого с арифметикой лучше, дружно разобрали купюры по номиналам и принялись считать вслух.
Сложили цифры столбиком на бумаге, проверили на калькуляторе.
Получалось каждый раз другое число.
– Дай, я! – кричали по очереди. – Считари!
– Двадцать восемь тысяч шестьсот тридцать рублей, сто двадцать долларов и пятьдесят евро, – наконец, торжествуя, провозгласила ассистент студии. – Плюс наших пять тысяч шестьсот восемьдесят. Всего, значит, почти тридцать пять тысяч рублей!
Все радостно загомонили.
– Это первый день! Аванс перечислят, народ еще денег подкинет.
Из кабинета вышел Горелый.
– Евгений Алексеевич, тридцать пять тысяч!
– Неплохо, – согласился продюсер. – Но явно недостаточно.
Все посмотрели на фотографию Лизы.
Евгений встал перед баннером и с деловитой торжественностью произнес:
– Коллеги, прошу внимания! Сразу к делу: предлагаю перейти на круглосуточную работу. Строго по желанию, кто не может, неволить не станем. Ударно работаем в две смены, завершаем "Как звери Москву спасли" в течение двух недель.
Ассистент режиссера с сомнением покачал головой.