Ах, если бы они могли остаться еще, если бы не нужно было возвращаться в Англию и снова разбираться в склоках между тори и вигами! Один Дизраэли чего стоит - того и гляди снова доведет свою партию до кризиса! А здесь они жили как в раю.
Она вздохнула.
- Я должна быть благодарна вам за такой чудесный отдых.
Однако, пока он еще не совсем закончился, она с Альбертом и Эрнест с Александрой съездили на Гребер Инзель - остров, на котором находились могилы предков. Туда их вез лодочник, при виде которого Виктории стало немного не по себе: как будто Харон переправляет их через Стикс, прошептала она Альберту. На острове были похоронены предки династии Саксе-Кобургов, а за цветами, которые росли на их могилах, ухаживал странный человек, очень старый и очень грубый с виду; он жил там совершенно один.
Виктория крепко схватила Альберта за руку.
- Вам холодно? - спросил он.
- Нет. Но, как сказали бы в Англии: кто-то, верно, ходит по моей могиле.
- Вот что навевает на вас грусть! - сказал он, показывая на кладбище. - Моя любовь слишком впечатлительна.
- Особенно когда речь идет о смерти, - согласилась она. - Не могу себе представить, чтобы кто-то, кого я люблю, умер.
Альберт ободряюще ей улыбнулся, но она вздохнула с облегчением, только когда они покинули этот Остров Могил.
А каким свежим и красивым после этого печального острова показался им Тюрингский лес! К дороге подбегали крестьяне, чтобы помахать им, когда они проходили, и снова Виктория не могла насмотреться на их костюмы.
И как же плакала бедная бабушка Саксе-Кобург, когда настала пора прощаться! Она прильнула к Альберту, называя его Main Engel's Kind . Бедная старушка скорее всего думала о том, что никогда больше Альберта не увидит. До того, как она скроется в покрытой цветами могиле на Гребер Инзель, оставалось уже недолго.
Сэр Роберт посоветовал им на обратном пути нанести краткий визит королю Франции, который уже и так обеспокоен посещением их российским императором, а теперь может еще больше впасть в подозрительность, если после столь долгого пребывания в Германии они к нему не заедут.
Луи-Филипп встречал их, как и прежде, в Трепорте, и Виктория с удовольствием узнала, что одну из галерей в замке после ее визита он назвал в ее честь. В этой галерее Виктория увидела среди других картин портрет ее и Альберта, написанный Уинтерхолтером.
- Как мило! - сказала Виктория.
Поскольку между французским и британским правительствами возникло неожиданное осложнение из-за бракосочетания инфанты испанской, к королеве и принцу во Франции присоединились лорд Абердин и лорд Ливерпуль, чтобы кое-что обсудить с мсье Гизо, французским министром иностранных дел. Отношение к ним было весьма милым, но с радушием немецкой родни его, конечно, и сравнить было нельзя.
Через день рано утром королевская яхта отправилась в Англию и в полдень прибыла на остров Уайт. Они доехали в карете до Осборна, и, к великой радости королевы и Альберта, в дверях уже стояли леди Литлтон с Аффи на руках, а рядом с ней Вики, Берти и Алиса.
Дети закричали от радости, когда увидели родителей, побежали им навстречу и бросились в их объятия.
Ожидать, что процветание, с которого начался год, будет продолжаться, было бы слишком самонадеянно. Никто в Ирландии не мог припомнить такого сырого лета, в результате чего погиб весь урожай картофеля. Последовавший затем голод вызвал множество смертей, и уже никто не сомневался, что хлебные законы надо пересмотреть. Лорд Джон Рассел объявил, что он стоит вообще за их отмену, а Пиль, не имея достаточной поддержки, чтобы провести необходимые реформы, подал в отставку.
Когда он пришел к королеве, она приняла его заявление с большой неохотой, однако вспомнила, что также когда-то она боялась потерять и лорда Мельбурна. Какой порывистой она тогда была, какой своевольной и как совершенно по-иному она будет действовать сейчас! Она не хотела терять сэра Роберта и дала ему это ясно понять, но на сей раз она не была по-детски упрямой и не давала волю чувствам.
Сэр Роберт предложил, чтобы она послала за лордом Джоном Расселом и попросила его взять на себя обязанности премьера.
Это произошло как раз перед Рождеством, когда в дом приносят поленья и сжигают их в камине, когда деткам дарят подарки и рассказывают чудесные евангельские истории. Как же некстати все эти политические потрясения, но ничего не поделаешь, она не только мать и жена, она еще и королева.
- Если правительство падет и к власти снова придут виги, в министерстве иностранных дел у нас, несомненно, опять будет этот зануда лорд Пальмерстон, - со вздохом сказала она мужу.
Альберт согласился с ней. Пальмерстон, скучный, сухой человек, относился к Альберту покровительственно, словно к мальчику. Как непохоже на лорда Абердина!
Сообщение о том, что лорд Джон отклонил предложение, она приняла с облегчением. А этот ехида Дизраэли высказался в том смысле, что лорд Джон, "не желая принимать кубок с ядом, протянул его обратно сэру Роберту, которому ничего не оставалось, как выпить его самому", и его фраза получила широкое хождение.
Итак, Рождество пришло, а сэр Роберт по-прежнему был у власти. Все было так похоже на давнюю ситуацию с лордом Мельбурном, но зато совершенно другой стала она сама - сколько в ней теперь достоинства, такта, подлинно королевского величия!
И за эту перемену в себе ей следовало благодарить единственного человека - Альберта.
В разгар этого политического кризиса королева почувствовала знакомые признаки беременности.
- О нет-нет! Только не это! - вскричала она в раздражении. - Слишком уж быстро!
- Да что же это такое! - пожаловалась она Альберту. - Не успеешь родить одного, как уже жди другого.
- Такова жизнь, любовь моя, - спокойно ответил Альберт.
- Хорошо вам говорить! - Королева уже начала выходить из себя. - Вы не знаете, что значит вынашивать ребенка, не знаете, что такое родовые муки.
Альберт легонько похлопал ее по руке, и она тут же стала каяться.
- Ах, Альберт, - сказала она, - ну и нрав же у меня!
Альберт кивнул.
- Но согласитесь по крайней мере, что это изнуряет.
- Это супружеская жизнь, - сказал Альберт.
Как будто у королевы и без того мало забот, подумала она, и, хотя ее долг давать нации наследников, она ведь уже исполнила его, родив двух сыновей и двух дочерей. Пресса довольно язвительно высказывалась по поводу ее растущей семьи. Появлялись карикатуры обнищавшего Джона Буля в заштопанном пальтеце - он ел крошечный кусочек копченой селедки, взятый с треснувшей тарелки. Подпись гласила: "Ура! Еще один королевский ребенок. Мой подоходный налог снова возрастет".
Сейчас бы сделать перерыв года на два, на три. Она ведь еще очень молода. К тому же четверых детей в семье вполне достаточно для удовлетворения и ее самой, и нации.
Она рассуждала так потому, что в первые месяцы беременности всегда чувствовала себя нездоровой. То, что муж у нее само совершенство, вовсе не означало, что с ее вспыльчивостью покончено. По утрам, когда она чувствовала себя больной и подавленной, она могла вспыхнуть как спичка, что могли подтвердить ее камеристки. Беременность королевы ее окружающие не любили так же, как и она сама.
Через несколько дней после того, как лорд Джон оказался не в состоянии сформировать правительство и Пиль снова вернулся к власти, королева пригласила лорда Мельбурна на обед. Она в последнее время много о нем думала из-за сходства трудностей, с которыми столкнулось правительство Пиля и правительство лорда Мельбурна во время небезызвестного инцидента с фрейлинами. В последнее время ей было не до него, она неделями не отвечала на его письма, и ей было стыдно за себя.
Лорд Мельбурн прибыл незамедлительно. Но, когда он склонился над ее рукой, слезы в его глазах почему-то уже не тронули ее. Она лишь отметила разницу между этим несчастным стариком и утонченно-остроумным красавцем премьер-министром, который впервые зашел к ней в день ее восшествия на престол и в течение четырех лет видел ее ежедневно.
- Милый лорд Мельбурн, - сказала она, - за обедом вы будете сидеть рядом со мной. Я уже распорядилась.
Как же он обрадовался! Его преданность ей не изменилась ни на йоту.
Во время обеда они говорили о прошлом. Лорд Мельбурн вспоминал мелкие инциденты, о которых она уже успела забыть. Ему это доставляло огромное удовольствие, и она радовалась вместе с ним. Но разговор неизбежно должен был повернуть к политике, а главным вопросом дня была отмена хлебных законов.
Лорд Мельбурн как бы забыл о том, что он больше не премьер-министр, казалось, не понимал, что, если бы Джон Рассел даже сумел сформировать правительство, в нем уже не нашлось бы для него места. Сейчас он говорил о хлебных законах и о неожиданно изменившемся мнении о них Пиля так, как будто бы по-прежнему был у власти.
- Это чертовски бесчестное деяние, мэм, - с жаром заявил он.
Королева хмыкнула и попыталась сменить тему разговора, но Мельбурн, казалось, позабыл, что сидит за обеденным столом в обществе других людей; у него, похоже, возникла иллюзия, что они опять одни в голубом кабинете, когда ему позволялось прерывать королеву, и сейчас он повторил свое утверждение, направленное против Пиля.
- Лорд Мельбурн, - величаво сказала королева, - я вынуждена просить вас ничего больше не говорить сейчас на эту тему.
Наступило молчание. Старик сник. Королеву переполняло чувство жалости. Когда-то ведь она любила его, а она не такой человек, чтобы забывать старых друзей.