- Ты обворожительна. А еще - еще ты трогательна и беззащитна, ты отважна и честна, ты внушаешь уважение и любовь. Но все это меркнет перед тем фактом, что я хочу тебя, Шарлотта. Я никогда еще не чувствовал себя таким счастливым, как в эти странные дни нашего странного брака. И знай: если ты сейчас скажешь, чтобы я отвалил, я отвалю. Но если ты не скажешь это немедленно, то через минуту будет уже поздно.
Шарлотта медленно, точно во сне, положила ладони на широкую крепкую грудь Филипа. Подняла пылающее лицо. Посмотрела в горячие темные глаза.
- Я уже сказала, вождь. Я люблю тебя. И я не хочу, чтобы ты отваливал…
Все любовники каким-то образом оказываются в постели впервые. Первый этот путь всегда бестолков и неловок. Филип и Шарлотта не стали исключением.
Они посшибали все встреченные на пути стулья, они чудом не свалились в камин, когда Филип наступил Шарлотте на ногу, они разбросали одежду Шарлотты вдоль всего пройденного до кровати маршрута - и все это время они непрерывно целовались. Да, самое странное, что кровать все это время была у них буквально под боком.
Они задыхались от ощущения вечности, навалившейся на них. Время убыстрило свой бег, потом остановилось вовсе, а затем свернулось в тугую серебряную спираль и улетело в небеса, оказавшиеся странно близкими.
Сердца бились со скоростью, не подвластной измерению. Это больше не было сокращением мышц, это было ровным гулом в груди, в висках, на губах - сердца стали чем-то единым - и иным.
И кровь превратилась сначала в обжигающе-холодное шампанское, а потом - в раскаленную лаву, выжигающую тела изнутри. Выжженные и легкие, они взлетели туда, в распахнувшиеся небеса, и понеслись в вихре под названием Страсть…
Она ничего не знала и не умела, оказывается. Она помнила про любовь, что это ритмичные вздохи, ненатуральные стоны и бодрые физические упражнения.
Это - не любовь.
И даже не секс.
Хорошо, что ей почти нечего было вспоминать.
Настоящая Шарлотта выплеснулась наружу шампанским и лавой, нежными прикосновениями и страстными объятиями, смелостью опытной куртизанки и пугливостью утреннего цветка…
Настоящая Шарлотта растворилась в дыхании мужчины, стала с ним единым целым, сплавилась кожей, кровью, золотом в жилах, единственными словами, имеющими значение для женщины…
Люблю. Твоя…
Он много их знал. Разных - симпатичных, красавиц, хорошеньких, милых, опытных… Даже профессионалок, пожалуй. И хорошо, что он знал только их. Потому что они тоже не имели никакого отношения к любви. Разве только к сексу…
Когда говорят "опытный любовник" - говорят ерунду. Опытным может быть слесарь. Дантист. Электрик. Но никакой опыт не поможет тому, кто впервые - после сотни женщин - испытывает вдруг удивительное и ни на что не похожее ощущение…
… когда кожа нежна как шелк, холодна как ручей, жжет как огонь, раздирает в клочья твое тело, и ты смеешься от счастья и благодарности за эти муки…
… когда целуешь и понимаешь, что раньше не жил, потому что жить - это дышать и пить, а ты только сейчас пьешь ее дыхание и не можешь напиться им, да это и невозможно. Напьешься - умрешь…
… и взлетишь в бесконечность темноты, где глазам больно от золота еще не родившихся солнц, где тьма бархатистая на ощупь, где вечность можно потрогать рукой, просто некогда это делать, руки заняты другим, совсем другим, и глаз не нужно, чтобы понять: эта грудь идеальна и создана Господом именно для твоей ладони.
И когда Высшие думали, как сделать розу царицей цветов, то вспоминали женщину, уставшую от любви и раскинувшуюся на груди своего мужчины - и зацелованные соски стали бутонами, а кровь на искусанных и улыбающихся губах - лепестками…
Он ласкает сейчас тело своей первой женщины, ибо первая - та, которую любишь. Он еще в силах удивляться и восхищаться - как тонка эта талия, как ненасытны эти губы, как шелковиста и нежна кожа, как сильны стройные ножки, сомкнувшиеся у него на спине…
Не разомкнуть счастливых рук. Не прервать поцелуя, растворившегося в гордой улыбке.
И перед полетом в бесконечность повторить два самых главных мужских слова.
Люблю. Моя…
Шарлотта совсем ничего не боялась и не стеснялась. И у нее как-то все очень правильно и хорошо получилось - и в первый раз, и… потом тоже.
Она вообще мало что помнила из материального, так сказать, мира, а вот очень хорошо - глаза Филипа, карие, теплые, распахнутые, сияющие, счастливые и немножко испуганные.
Он все время за нее боялся - это было так здорово, что она засмеялась, уткнувшись носом в его плечо. Гладкое, мускулистое плечо, нормальное, не накачанное. Он вообще был очень… обычный.
Но разве ОБЫЧНЫЙ сумеет так нежно коснуться твоих губ, так обнять, так уверенно и легко провести тебя по дорожке, ведущей прямо в небо, а потом вернуться с тобой вместе на грешную землю и засмеяться в ответ на твой смех…
Потом они отправились в душ вместе, и все это едва не кончилось травмами, ибо было скользко и бурно, рискованно и разнузданно.
Филип умирал от счастья, пожирая глазами это безупречное тело, принадлежавшее отныне только ему одному.
Он даже не думал о ней, как о БУДУЩЕЙ жене - Шарлотта не зря уже стала его законной женой. Все было сделано чертовски правильно, в этом больше нет сомнений.
Струйки воды стекали по перламутровой коже, и загорались от прикосновений его пальцев соски, и выгибалась изящная спина, и стоны - все громче и громче - вырывались из горла, и Шарлотта зажмуривалась, запрокидывая голову, а потом распахивала свои немыслимые сине-зеленые лучистые очи и смотрела на Филипа взглядом, исполненным такого обожания, что он немедленно воспарял в небеса…
А потом она опустилась перед ним на колени, ее горячее дыхание опалило его бедра и живот - и через секунду Филип малодушно вцепился в какую-то ручку в стене, потому что сил оставаться на грешной земле больше не было…
Ее грешные губы были нежны и настойчивы, она была неутомима и ненасытна, и не дала ему прервать ее на самом интересном месте. Когда ограниченный ядерный взрыв, в просторечии именуемый полноценным оргазмом, сотряс тело Филипа, Филип не упал только потому, что у него было сильно развито чувство ответственности. Упади он сейчас - графине Артуа несдобровать…
А потом настал его черед, и она стонала и кричала, прижатая к кафельной стенке, распятая его поцелуями, выпитая до дна его жадным ртом…
Они обнялись под тугими струями воды так тесно, словно и впрямь хотели стать единым целым. Передохнули немного - и блаженное безумие повторилось вновь…
Уже под утро он сжимал ее в своих объятиях и тихо стонал, не в силах напиться этим свежим дыханием, этой мягкой сладостью нежных губ. Опьяненный и бессильный перед очарованием Шарлотты, он с радостью сдавался на милость победителя в этой неравной схватке.
Он прижал ее к себе еще крепче, стиснул бедра ладонями, и она тихо охнула, ощутив, как сильно он возбужден. Теперь наступила очередь ее стонов, и Филип преисполнился горделивого восторга, видя, как она подчиняется каждому его движению.
Они сплелись в тесном объятии, покатились по покрывалу, а потом Филип замер, вытянувшись на спине, так что Шарлотте пришлось оседлать его сверху, и он едва сдерживался, чтобы не овладеть ею немедленно, но ему не хотелось причинить ей боль или неудобство…
Она медленно раскачивалась на нем, целуя все самозабвеннее и отчаяннее, Филип стискивал ее бедра, придерживая свою отчаянную всадницу - и одновременно страстно желая ее.
Шарлотта склонилась совсем близко к нему, черные, как ночь, волосы опутали мир вокруг Филипа искрящейся тьмой. Ее грудь скользила по его груди, и напряженные твердые соски, казалось, почти царапают его горящую кожу.
Она ритмично стискивала и отпускала его бедра своими, и Филип медленно умирал от нешуточной боли в паху, но все еще держался героем. Когда же Шарлотта сомкнула нежные пальчики на его напряженной плоти и издала восхищенный и удивленный вздох, Филип в смятении едва не покраснел. Сам он боялся даже смотреть на свои нижние ярусы. Ему казалось, что там помещается что-то вроде баллистической ракеты в момент запуска…
Через несколько мгновений стало ясно, что если не поменять ситуацию кардинально, то страшное случится уже через секунду. Филип с глухим ревом вывернулся из-под божественной мучительницы, завалил ее на постель и почти упал сверху, больше не позволяя ее рукам своевольничать. Он снова держал ее распятой, в исступлении целуя ее нежную кожу, загоравшуюся от его прикосновений.
Она выгнулась и обхватила его ногами, раскрывшись вся, словно дивный тропический цветок, навстречу лучам жаркого солнца.
Это было легко и естественно, плавно и прекрасно, правильно и божественно. Это было как поцелуй ангела.
Плоть стала едина, и дух стал един, и Шарлотта Артуа только прерывисто и жадно втянула воздух искусанными и счастливо улыбающимися губами, когда мир вокруг завертелся в золотой карусели и взорвался мириадами сверхновых звезд.
Последнее, что Шарлотта видела, улетая в небеса, было юное, счастливое и растерянное лицо Ее Мужчины, бестолкового, как и все мужчины мира…
Тьма взрывается золотом, кровь в жилах мгновенно превращается в лаву, потолок распахивается прямо в небеса, и ангелы встречают вас радостными песнями, хотя, возможно, это просто стоны счастливой женщины, вместе с которой вы с облегчением ныряете в бездонные выси неведомых вселенных.