- Что ж, хотя бы это радует, - сказал Моррисон.
Пардо еще больше порадовал Моррисона, когда привел новые доказательства некомпетентности его коллеги и "заклятого друга" Грейнджера. В Ньючанге Пардо довелось сразиться с Грейнджером на бильярде. За соседним столом играли русские офицеры. Грейнджер, хвастая "отменным" знанием русского языка, якобы подслушал их разговор, а потом заговорщически шепнул Пардо:
- Сорок пять раненых.
- В каком сражении? - невозмутимо спросил Пардо. Русский был его вторым языком.
- Не могу точно сказать, - сказал Грейнджер, и у него забегали глазки. - Похоже, в последнем.
- Я уж не стал говорить ему, что русские просто обсуждают cчет игры, - сказал корреспондент Моррисону и Дюма. - Buffone!
Все трое дружно посмеялись над Грейнджером.
В обществе Пардо время пролетело незаметно, и в начале четвертого пополудни вдали показались массивные стены Пекина.
Когда поезд подошел к городу и остановился у руин ворот Сичжимэнь, разрушенных во время "боксерского" восстания, Моррисон испытал радостное волнение от встречи со средневековой столицей, которая вновь приветствовала его своими каменными объятиями, вселяя чувство уверенности, уюта, защищенности. И одиночества.
Глава, в которой чихание сопровождается находкой, Куан предлагает свой взгляд на природу зла, раскрывается опасный секрет, а Моррисон радуется песчаной буре
Перед возвращением в Тяньцзинь Дюма предстояло ночевать в британской миссии. Его уже ждал экипаж. Пардо собирался остановиться у друзей. Мужчины тепло попрощались.
Пока они с Куаном тряслись в повозке по знакомым пыльным улицам, Моррисон предавался грусти. Надо же, Мэй была в Пекине, а он об этом не знал. Как же это угнетало его! Он бы с таким удовольствием показал ей город, рассказал его историю, богатую и удивительную. Джеймсон все-таки осел. Моррисон был уверен в том, что ни разу не слышал от К. Д. упоминания о том, что некая американская наследница мечтает познакомиться с ним за ланчем; от такого приглашения никто бы не отмахнулся.
Расправив грудь, дабы встряхнуться от тоски, Моррисон вдохнул пыльный воздух и, чувствуя, что вот-вот чихнет, полез в карман пиджака за носовым платком. Но нащупал что-то более мягкое и свежее. Каково же было его изумление, когда он извлек из кармана дамский носовой платок, обрамленный кружевами и украшенный вышитой монограммой МРП.
Какой милый сюрприз!
Начисто позабыв о том, что собирался чихнуть, Моррисон прижал к лицу кусочек нежной ткани. Она еще хранила аромат духов, и ее прикосновение было подобно прощальному поцелую.
Боже, как хороша эта девушка с лучистыми глазами! Сколько в ней жизни!
Их тряский маршрут пролегал к воротам Небесного спокойствия, потом на восток и снова к северу, вверх по проспекту Колодца княжеских резиденций, так близко примыкавшему к Запретному городу, что с заходом солнца улица полностью погружалась в тень, отбрасываемую дворцовыми стенами.
Когда повозка остановилась возле его дома - солидная постройка из серого кирпича, некогда принадлежавшая маньчжурскому принцу, - Моррисон попытался взглянуть на него глазами Мэй. Он живо представил себе ее восторг при виде грозного оскала каменных львов, гордо восседающих при входе, резного Шира под лапой самца и куба под лапой львицы. Он рассказал бы Мэй о том, как жители Пекина легко определяли статус человека по фасаду его дома, точно так же как положение при дворе - по узору вышивки на платье. Зажиточный обыватель мог украсить убогий вход в дом фресками и шелковыми фонариками, но этим невозможно было никого обмануть. Моррисон не преминул бы обратить внимание дочери сенатора на впечатляющий вид его "Скромной" обители.
Следуя за Куаном к высокой резной стене, загораживающей Проход во внутренний двор, - "духовной ширме", призванной отгонять злых духов, которые, по китайским поверьям, могли продвигаться только по прямой, - он улыбался. Ему вдруг пришла в голову любопытная мысль, и, показав на стену, он спросил у боя:
- Куан, ты веришь в то, что злые духи передвигаются только по прямой? Мне всегда казалось, что зло имеет привычку выныривать из-за угла.
Куан на мгновение задумался.
- Это люди не передвигаются по прямой, - с еле заметной улыбкой ответил он. - Не могут себя заставить. Так и норовят свернуть за угол. А там их и подкарауливают злые духи.
- А!..
В аккуратном дворике за ширмой их встретила набухшая почками карликовая яблоня; в бамбуковой клетке среди ее ветвей нежно щебетал монгольский жаворонок. Весенний фестиваль начался шестнадцатого числа этого месяца, и все вокруг выглядело по-новогоднему свежим - от ярко раскрашенных решеток на окнах до каллиграфически выписанных двустиший на створках дверей. Миниатюрные мандариновые деревца в кадках наполняли воздух тонким цитрусовым ароматом. Из глубин тридцатикомнатной резиденции доносились гортанные звуки разговора на пекинском диалекте. Серая кобыла Моррисона тихо ржала в конюшне.
Обычно Моррисон с особым удовольствием смаковал этот момент возвращения из поездки, когда звуки и запахи дороги - свист и грохот паровых двигателей, визг и толкотня толпы, крики кули и топот копыт - постепенно растворялись, уступая место знакомым ритмам и ароматам ставшего родным дома. Однако на этот раз у него возникло чувство, будто на сцену упал мрачный серый занавес и веселый красочный мир, в котором он пребывал еще вчера, растаял, обратившись в иллюзию.
Во двор вышла хрупкая, миловидная девушка с метлой в руках. Хотя она выглядела не старше шестнадцати, волосы у нее были убраны на манер замужней женщины. Завидев мужчин, девушка резко отпрянула в сторону и, крепче вцепившись в метлу, уставилась под ноги.
Повернувшись к Куану, Моррисон с удивлением обнаружил, что его всегда невозмутимый бой побледнел.
Прежде чем он успел попросить объяснений, Куан и девушка вступили в тихий напряженный диалог, но говорили они слишком быстро, чтобы Моррисон мог уловить суть. Он догадался лишь о том, что эти двое знакомы друг с другом и потрясены столь неожиданной встречей.
- Кто эта девушка, Куан? - спросил Моррисон, когда разговор завершился.
- Она… - Куан, похоже, тщательно подбирал слова. Он оглянулся на девушку, которая принялась мести двор с сосредоточенностью, показавшейся Моррисону необъяснимо трогательной. Ее тонкие брови слегка нахмурились. - Мы с ней друзья детства. Она - новая жена повара.
- В самом деле? - Моррисон был удивлен. Он искренне симпатизировал своему шеф-повару, молчаливому старому вдовцу, который был знатоком хорошей кухни и трепетно заботился о комфорте Моррисона. Но вряд ли его можно было назвать самым обаятельным человеком на свете. Его узкие глаза казались прорезями, оставленными на лице тонкими лезвиями высоких скул. Нос был необычно плоский для северянина, рот широкий и неэстетичный. Повара никак нельзя было сравнивать с Куаном, чьи большие умные глаза, ровные брови, гордый нос и красиво очерченный рот не оставались без внимания даже у знатных дам из числа знакомых Моррисона. Моррисон не ожидал, что новая жена повара окажется столь изящной и юной красавицей.
- Возможно, я ошибаюсь, но она явно не рождена служанкой, - заметил он.
Куан напрягся:
- Никто из нас не рождается слугой. Ни один родитель не пожелает такой участи для своего ребенка. Всему виной… как это вы говорите? - обстоятельства.
Моррисон понял свою ошибку:
- Конечно. Я просто хотел спросить, что за обстоятельства привели ее сюда?
Они направлялись к библиотеке, которая находилась в специально отстроенном крыле с южной стороны двора.
Куан окинул Моррисона испытующим взглядом:
- Я вам скажу, но вы не должны никому рассказывать. Даже ее мужу.
В Моррисоне взыграло любопытство.
- Говори.
Голос Куана понизился до шепота:
- Ее отец был сторонником Тань Сытуна. Знаете такого?
Тань Сытун был одним из "Шестерки джентльменов", чьи идеи реформирования китайской системы правления в целях укрепления и модернизации страны нашли отклик у молодого императора Гуансюя. Реформаторы доказывали, что Китаю надлежит перестроить все, начиная от культуры земледелия и заканчивая железными дорогами и армией. Они ратовали и за наделение правами женщин, и за всеобщее образование. Реформы продолжались ровно сто дней, пока не всполошилась тетя Гуансюя, императрица Цыси, вместе со своими царедворцами-ретроградами. Императрица арестовала племянника и заточила его в павильоне дворца. После этого она казнила лидеров движения, в числе которых был и Тань Сытун. Несколько их сподвижников ушли в подполье и выступили против династии Цин, обвиняя маньчжуров во всех бедах Китая и провозглашая курс на создание, по примеру Японии, конституционной монархии и даже республики.
Моррисон с энтузиазмом воспринял реформаторское движение. Он даже предлагал одному из лидеров оппозиции свою помощь, но ее, к сожалению, не приняли, что было вдвойне печально, поскольку спустя пару лет тот человек был казнен.
С вновь открывшимся интересом Моррисон оглянулся на девушку, которая по-прежнему мела двор. Он обратил внимание на то, что ее ступни, будучи крохотными, были связаны, но неплотно.
- Я очень хорошо знаю, кто такой Тань, - сказал он Куану, чиркнув пальцем по горлу.
Куан кивнул и нервно покосился на девушку.
- Ее отец… он тоже был казнен?
- Ему удалось бежать. Потом мои родители умерли, и меня отправили в сиротский приют. Больше я никогда ее не видел. Тогда она была совсем юной. - Его лицо исказила боль. - Совсем девочка.
- Она и сейчас кажется юной. Как ее зовут?
- Ю-ти.
Моррисон задумчиво прищурился.