* * *
Вечером в тот же день я позвонила Комарову и сказала:
- Привет…
- Ля, я устал.
Он не устал, он просто не приезжал ко мне шестьдесят семь дней и, судя по всему, приезжать в ближайшее время не собирался.
- Приезжай ко мне…
- Ля… Мне завтра рано вставать.
- Хочешь, я приеду?
- Я хочу есть. Я только что пришел. Я еле жив. Я… я еще должен разобрать антресоли… вещи для бедных сложить… и… У меня не мыта вся посуда.
- Тогда ты приезжай.
- Ля!.. Не выдумывай. И не мучай меня.
- Я люблю тебя.
- Я поем и перезвоню тебе.
- Я тебя привораживала сегодня.
- Что делала?!
- Привораживала. Приворот делала.
- Ну и как? Привернула?
- А ты чувствуешь?
- Когда почувствую, я позвоню.
Я подождала двадцать четыре часа и позвонила ему.
- Почувствовал?
- Что именно?
- Значит, не почувствовал, - вздохнула я.
- Ля, я только что пришел домой…
- Ты поешь, разберешь антресоли и перезвонишь?
- Я поем и не перезвоню. Я буду спать.
"С кем?" - хотела спросить я, но побоялась получить ответ.
- Спокойной ночи, я люблю тебя.
- Ага, привет.
Наверно, черный маг Валентин все перепутал. Да и зачем я вышивала у Комарова звезду на сердце, если он давно уже объяснил мне, что любил меня совсем не этим местом?
Недели через три я привела в порядок уцелевшие после магического обряда фотографии и вставила их в прежние рамочки.
Еще через месяц я их все убрала в самый дальний шкаф и задвинула большой пуховой подушкой, на которой Комаров любил у меня спать.
Он тут же это почувствовал и вечером позвонил:
- Как дела?
- Нормально. Выбросила сейчас все твои фотографии.
- Ля, я не помню, говорил я тебе, что ты дура?
- Ты говорил, что я подарок судьбы.
- Это одно и то же.
* * *
Когда-то давно, в прошлой жизни, когда у Комарова не было еще больших антресолей с подарками для бедных, а была маленькая скромная машина и, как нам обоим казалось, большая любовь ко мне, он не дописал одно стихотворение и подарил его мне.
Не покидай меня, надежда,
Что все когда-нибудь вернется,
И, как приходит утром солнце,
Ворвешься ты в мой ад кромешный.
В закономерности возврата
Есть ощущенье высшей силы…
Дальше Комаров никак не мог связать концы с концами. Я тоже несколько раз бралась за него, даже заменила одну строчку своей, про ад, но закончить не получилось.
У меня рвется логика во всех рифмах к слову "возврата". Все получается плоско, безутешно. И все неправда - "разврата", "утрата", "расплата"…
Но я знаю, что просто еще не время. Я найду эту рифму. Она сама найдется.
И я даже знаю, в какой день.
Джампер
Я шла по Тверской улице, стараясь не встречаться глазами с таращившимися изо всех витрин модными манекенами. Еще не стемнело. Была середина июля и такая хорошая погода, что меня даже на какое-то время отпустила моя тоска.
Шла я медленно, потому что в то время, отправляясь из дома дальше булочной, всегда надевала красивые туфли на высоких каблуках, надеясь встретить где-нибудь Комарова. Я прекрасно знала, что он сейчас, пытаясь заработать все золото мира сразу, носится по меховому комбинату, из окон которого виден Ботанический сад, а мне Ботанического сада не увидеть, даже если я залезу на крышу своего девятиэтажного дома. Ну и что? Москва, с точки зрения вечности, - маленький город. И в этом городе случаются порой всякие чудеса. Главное - быть готовым к чуду. Но если судьба за ручку подведет меня к Комарову в совершенно неожиданном месте, а я при этом буду в растоптанных чёботах…
Я шла и нюхала только что купленные духи "Венеция Пастелло". Их нежный и прозрачный аромат волновал меня очень давно, и вот наконец я их купила. Наверное, так пахнет ближе к вечеру на белой яхте, если выйти на ней в открытое море и стоять, смотреть на густо-розовое у горизонта небо, облокотясь на руку Комарова… Я закрутила поплотнее крышку и подумала, что с этими духами вряд ли произойдет то же, что со многими моими горячо желанными трофеями: они не разонравятся мне тут же, как только появится возможность пользоваться ими, не жалея.
- Хорошо выглядите, - услышала я за спиной голос с сильным украинским акцентом.
Я не остановилась, но голос настаивал:
- Может, подвезти вас?
Высокий, пожалуй чересчур высокий мужчина лет тридцати пяти обогнал меня и встал на пути. Мне пришлось приостановиться. Даже на своих чудовищных каблуках я едва доставала ему до уха. Мне сразу не понравилась его лихая рубашка в оранжевых пальмах и неаккуратная лысеющая макушка, волосы с которой, видимо, были утром счесаны на лоб под видом челки.
Я обогнула его и пошла дальше.
- А выглядите хорошо. - Он опять загородил мне дорогу.
Он улыбался. Теперь уже я заметила разъехавшиеся и как будто обгрызанные передние зубы. Некрасиво… К тому же я не люблю сильной мужской инициативы.
Из чувства противоречия с самой собой - настроение все равно уже было не восстановить - я процедила:
- И что?
- Прогуляемся? - Это его звонкое "х" казалось неумелым нарочным говором.
- Прогуляемся, - передразнила я его. - Я - вот, например, иду в "Елисеевский", за продуктами. А вы, кажется, шли мимо.
Интересно, почему нас, русских, так смешит и раздражает украинский акцент? Потому что он не французский и даже не эстонский? Или же это естественно - русское ухо воспринимает украинскую речь как коверкание родного и прекрасного во всех отношениях языка?
Мужчина, как будто не услышав, что я его так недобро передразнила, оживленно закивал:
- Во-во, я мигом подъеду туда. Машина у меня такая… - Он опять разулыбался и показал, широко взмахнув длинными худющими руками, какая у него машина. - Синяя "вольво". Двухдверная… - Он подмигнул мне, как будто количество дверей в машине как-то касалось лично меня.
Ничего не ответив ему, я пошла в магазин. Через полчаса я вышла на улицу, заталкивая сувенирный пакетик с "Венецией" в большой продуктовый пакет, где лежали лишь сливки и хлеб, и уже забыв о случайном нелепом знакомом. Но тут несколько раз настойчиво посигналила машина, стоявшая прямо напротив дверей магазина, и грациозная, не похожая на своих толстозадых родственников "вольво" распахнула дверь.
Я секунду подумала и сёла в машину. "Что воля, что неволя - все одно…" - говорила заколдованная Марья-Искусница в моем любимом детском фильме.
- Рванули?
Я посмотрела на мужчину в рубашке с большими развесистыми пальмами. Он был очень доволен. Хотелось бы узнать - чем.
- А нельзя ли то же самое сказать по-русски?
Он засмеялся, наверно, не понял. А я почувствовала знакомое оцепенение, когда каждое слово достается мне как бесконечный, мучительный и никому не нужный монолог.
- Кто вы по профессии? - Я с трудом заставила себя выговорить вопрос, чтобы он не приставал со своими. Пусть уж лучше что-нибудь рассказывает… Мужчины так это любят при первом знакомстве - хвастаться, подвирать, рисоваться… А дальше первого свидания у меня уже очень давно дело не шло. Разобраться в человеке - а именно, понять, что это, увы, - не Комаров, обычно хватало пятнадцати - двадцати минут. А то и меньше.
Но мой новый знакомый ничего мне не ответил, рисоваться не стал, а только гыкнул, хлопнул короткими редкими ресницами и действительно с места рванул вперед.
- Не надо так гонять по Тверской. Пожалуйста.
Он, хохоча, припустил еще сильнее. Я исчерпала ресурс своих психических возможностей и вытянула вперед ноги. Нехай несется. Что воля, что неволя…
У Сокола хозяин "вольво", который, к счастью, промолчал весь путь по Ленинградке, сосредоточенно обгоняя соседей справа и слева, вдруг поинтересовался:
- И хде мы отдохнем?
Его высокий голос как будто все время попадал мимо нот. Есть такие голоса - удручающе фальшивые. А есть другие… Я усилием воли остановила свои мысли, вредные и неправильные, и вежливо ответила:
- А как вы хотите… гм… "отдохнуть"?
- Ну-у… похавать шашлыки…
- "По…" - что?
- Похавать! - Он не издевался. Он не понимал. Ему было хорошо.
Я взглянула на часы. 18.45. Сейчас Комаров мчится за своей Викой, сбрасывая на ходу тесный галстук с красными рыбками, расстегивая воротничок тонкой льняной рубашки и радостно ероша чуть начавшую седеть челку. Или уже едет с ней домой, и нежная, милая Вика загадочно молчит, а он все шутит и шутит, стараясь ей понравиться… Уже который год… . - На следующем светофоре налево. Сейчас прямо. Где Строгино, конечно, не знаете?
- А хде это?
- Это там, куда мы едем.
- А там шо?
Еще и "шо". И это ладно. "Засунь себе свой великорусский шовинизм знаешь куда?" - советовал мне как-то, осерчав, Комаров. И был, конечно, прав.
- А там как раз хавают шашлыки. Так вы кто по профессии?
При встрече с новым кавалером я стала очень осмотрительно задавать этот вопрос, после того, как один кавалер, представившись и угостив меня чашечкой кофе, спросил: "А ты вообще ворованное носишь? Я подарю".
Какое-то время мне казалось, что один из этих малознакомых и малоинтересных мне мужчин может спасти меня от трепетно и безрассудно любимого Комарова, то влюбленного в жену Вику, то скучающего с ней и влюбленного в меня.
- Я спортсмен. Высокого уровня, - ответил мой новый знакомый.
Я прикинула телосложение и догадалась: