- Я боюсь только одного: что не сумею овладеть тобой, жестокая девица! - ответил этот пылкий молодой человек, устремляясь на меня с таким невообразимым неистовством и проворством, что я тут же стала жертвой его насилия…
Разгневанная подобной дерзостью, готовая на все, лишь бы избежать горестных последствий этой истории, я, высвободившись из его объятий, хватаю брошенные на кровати ножницы. В ярости, однако же не потеряв самообладания, ищу я руку его, чтобы поразить ее и тем самым устрашить его своей решительностью, а также наказать по заслугам… В ответ на мои попытки высвободиться он удваивает яростную атаку свою.
- Беги, предатель! - кричу я, думая, что ударила его в руку. - Немедленно беги и стыдись преступления своего…
Ах, сударь! Десница рока наносила удары мои… Злосчастный молодой человек испускает вопль и падает на пол… Быстро засветив свечу, я подхожу к нему… Праведное Небо! Я поразила его в сердце!.. Он умирает!.. Я бросаюсь на окровавленный труп… лихорадочно прижимаю его к груди… припав губами к устам его, пытаюсь вдохнуть в них отлетевшую душу, омываю слезами рану его…
- О несчастный! Единственным преступлением твоим была слишком пылкая любовь ко мне, - восклицаю я в отчаянии, - так разве заслужил ты столь страшное наказание? Почему суждено тебе лишиться жизни от руки той, кому ты сам бы с радостью ее отдал? О, бедный юноша!.. Живое подобие того, кого я когда-то так любила… Если бы моя любовь могла воскресить тебя, знай же, что в жестокий сей час, когда - увы! - ты уже не слышишь меня… знай же, если душа твоя все еще трепещет в теле, что ценой собственной жизни готова я воскресить тебя… знай, что никогда не была я равнодушна к тебе… никогда не могла смотреть на тебя без волнения, и чувства, питаемые мною к тебе, были, быть может, выше той непрочной любви, что пылала в твоем сердце.
С этими словами я упала без чувств на тело несчастного молодого человека. На шум пришла горничная. Она утешала меня, присоединяла свои усилия к моим, пытаясь вернуть Сент-Анжа к жизни… Увы! Все напрасно. Мы покидаем роковую комнату, тщательно запираем дверь, забираем с собой ключ и мчимся в Париж к господину де Сен-Пра… Я приказываю разбудить его, передаю ему ключ от гибельной той комнаты и рассказываю о моем страшном приключении. Он жалеет меня, утешает и, хотя он еще не оправился от болезни, тотчас же едет к госпоже де Леренс. Так как наша деревня находилась недалеко от Парижа, то для поездок этих ночи было достаточно.
Мой покровитель прибыл к родственнице своей ранним утром, когда все в доме еще только пробуждались и никто ничего не прознал. Никогда еще ни друзья, ни родственники не вели себя столь достойно в подобных обстоятельствах, как стали действовать эти великодушные люди, не желавшие следовать примеру глупцов либо самодуров, которые в соответствующих случаях не находят иного удовольствия, как предать все огласке… Они же не запятнали и не сделали несчастными ни себя, ни тех, кто их окружал, и не допустили, чтобы слуги о чем-либо пронюхали.
Судите сами, сударь, - прервала свой рассказ мадемуазель де Флорвиль, ибо слезы душили ее, - разве можете вы жениться на девушке, способной совершить такое убийство? Сможете заключить в объятия ту, кого следует покарать по всей строгости закона? Несчастную, постоянно мучимую раскаянием за свершенное преступление, ту, которая с той ужасной ночи еще ни разу не спала спокойно? Да, сударь, каждую ночь несчастная жертва, пораженная мною прямо в сердце, предстает предо мною, обливаясь кровью.
- Успокойтесь, мадемуазель, успокойтесь, заклинаю вас, - говорил господин де Курваль, присоединяя слезы свои к рыданиям сей очаровательной особы, - природа наделила вас душой чувствительной, и я понимаю ваши терзания. Но в роковом приключении вашем нет никакого преступления. Оно воистину ужасно, но не преступно: нет злого умысла, нет жестокости, единственным желанием вашим было избежать гнусного покушения… Убийство, таким образом, совершено случайно, вы лишь защищали себя… Успокойтесь, мадемуазель, успокойтесь же наконец, я требую. Самый строгий трибунал только вытрет ваши слезы. О, как ошиблись вы, опасаясь, что подобное происшествие погубит в моем сердце все те ростки, что взращены достоинствами вашими. Нет, нет, прекрасная Флорвиль! Этот случай не может обесчестить вас в моих глазах, напротив, он свидетельствует о добродетелях ваших, достойных обрести опору в том, кто смог бы вас утешить и заставить позабыть ваши горести.
- То, что вы по доброте своей говорите мне, - ответила мадемуазель де Флорвиль, - сказал мне также и господин де Сен-Пра. Но безмерная доброта ваша не может заглушить укоров совести: угрызения ее всегда будут мучить меня. Однако я продолжу, сударь, вам, наверное, интересно узнать развязку этой истории.
Госпожа де Дюльфор была в отчаянии. Этот молодой человек, обладавший столькими достоинствами, был ей настоятельно рекомендован, и она не могла не оплакивать его потерю. Но она понимала необходимость сохранить все в тайне, понимала, что разразившийся скандал, погубив меня, все равно не вернул бы к жизни ее подопечного, и она хранила молчание.
Госпожа де Леренс, несмотря на суровость своих принципов и строгость нравов, поступила по отношению ко мне еще достойнее, доказав тем самым, что благоразумие и человечность являются отличительными качествами истинно благочестивого характера. Сначала она сообщила всем в доме, что мне взбрело в голову воспользоваться ночной прохладой и уехать в Париж; она якобы уведомлена о моей сумасбродной выходке, которая отчасти совпадала с ее собственными планами, ибо она сама собиралась туда отправиться на ужин сегодня вечером. Под этим предлогом она отослала из дома всех слуг. Оставшись лишь с господином де Сен-Пра и своей подругой, она послала за кюре. Пастырь госпожи де Леренс был человеком столь же мудрым и просвещенным, как и она сама. Он без труда выправил бумагу госпоже де Дюльфор и сам, тайно, всего лишь с двумя своими людьми, похоронил несчастную жертву моего сопротивления.
Выполнив сей долг, все снова собрались вместе; каждая сторона поклялась хранить тайну, и господин де Сен-Пра вернулся успокоить меня и сообщить, что было сделано для того, чтобы проступок мой был предан забвению. Он, несомненно, желал моего возвращения в дом госпожи де Леренс… она готова была меня принять… Я же не чувствовала себя в силах находиться сейчас подле нее. Тогда господин де Сен-Пра посоветовал мне развлечься. Как я вам уже говорила, сударь, я постоянно поддерживала отношения с госпожой де Веркен, и та приглашала меня провести у нее несколько месяцев. Я рассказала об этом приглашении ее брату, он одобрил мой план, и уже через неделю я уехала в Лотарингию. Однако воспоминания о моем преступлении преследовали меня повсюду, ничто не могло успокоить меня.
Сон мой был тревожным, постоянно казалось мне, что я слышу вздохи и стоны бедного Сент-Анжа. Я видела, как, окровавленный, упал он к ногам моим, упрекая меня в жестокости. Он уверял меня, что воспоминания об этом страшном деянии будут преследовать меня до могилы, а я так и не узнаю, чье сердце пронзила рука моя.
В одну из ночей мне привиделся Сенваль, несчастный любовник, коего я не могла позабыть, ибо единственно из-за него влекло меня в Нанси… Сенваль указывал мне на два трупа: Сент-Анжа и неизвестной мне женщины. Он орошал оба тела слезами и показывал мне стоящий неподалеку отверстый гроб, ощетинившийся шипами и, казалось, поджидавший меня… В ужасном возбуждении я проснулась. Тысячи смутных предчувствий обуревали душу мою, потаенный голос нашептывал мне: "Запомни, до конца жизни своей ты будешь кровавыми слезами оплакивать свою жертву, и с каждым днем слезы твои будут все горше; муки же совести не утихнут, но еще сильнее станут изводить тебя".
Представьте себе мое состояние, сударь, когда я прибыла в Нанси. Там меня ждали новые горести: поистине, когда судьбе угодно возложить на нас карающую длань свою, она удваивает ее бремя, дабы окончательно сломить нас.
Мне предстояло остановиться у госпожи де Веркен; в последнем письме своем она просила меня об этом и уверяла, что будет рада вновь увидеть меня. Но в каком состоянии, о праведное Небо, пришлось нам обеим испить эту радость! Когда я приехала, госпожа де Веркен уже лежала на смертном одре.
Великий Боже! Кто бы мог подумать! Всего лишь две недели назад она написала мне… сообщала о своих теперешних удовольствиях и тех, что еще ожидают ее… Но таковы намерения смертных: именно тогда, когда они собираются их выполнять, среди забав является к ним безжалостная смерть, дабы прервать нить жизни их. И они живут, не думая о роковом миге, так, словно бы назначено им жить вечно, и исчезают в туманных пределах вечности, не ведая того, что ждет их за той чертой!
Позвольте, сударь, прервать рассказ мой и поведать вам о смерти госпожи де Веркен, а также описать вам устрашающую непреклонность духа, не покинувшую эту женщину даже на краю могилы.
Госпожа де Веркен была уже немолода (в ту пору ей было пятьдесят два года), но после празднества, впрочем, слишком буйного для ее возраста, она решила освежиться и искупалась в реке. Тут же она почувствовала себя плохо, домой ее принесли в ужасном состоянии; на следующий день у нее открылось воспаление легких; на шестой день ей сообщили, что жить ей осталось не более суток.