Исмаил вошел в часовню, когда священник приобщил умиравшего святых тайн. Тюрбан в священном месте, неверный, который оскверняет своим присутствием священное место, вызвали ропот собравшихся. Исмаил прошел мимо них, не удостоив их вниманием. С первого взгляда, как и священник чуть раньше, он все понял. Однако он опустился на колени и проверил все, что должен был проверить. Казалось, его приход поставил последнюю точку.
Уходя, он сделал знак Аспасии, и она пошла вместе с ним. Ей не надо было объяснять: германский император должен был умереть среди германцев. Его сын был с ним рядом, он не плакал, он был бледен и потрясен. Императрица, которая не присутствовала на мессе и которой сообщили ужасную весть, поспешно пришла, протолкалась к нему и остановилась, качнувшись. Аспасии показалось, что она сейчас потеряет сознание. Но она была не из того теста. Она вывела всех из оцепенения:
- Неужели он должен лежать на полу, как собака! Ты, ты и ты - возьмите его, поднимите! Несите его в кровать.
Они подняли императора, как им было приказано, и понесли его в его комнаты. Он был еще жив, хотя это длилось недолго. Когда его проносили мимо Аспасии, она поразилась неземному спокойствию его лица. Он был похож на изваяние надгробия.
Оттон Саксонский, король германцев, император Италии и Германии, император Священной Римской Империи, умер в своей постели, когда закатилось солнце. Он умер с уверенностью, что Бог присмотрит за миром, который он покидал. Его жизнь прошла хорошо и кончилась хорошо.
Оттон-младший Саксонский, король германцев, наконец ставший настоящим императором Италии и Германии, вышел из тени своего великого отца. Ему предстояло осознать, что значит быть свободным.
Сначала он был совершенно потерян. Он был словно оглушен и мог только покорно подчиняться тому, что делала его мать. Она рассылала послания со скорбной вестью, отдавала распоряжения о траурной мессе, готовила траурный кортеж, который должен был сопровождать гроб с телом императора в Магдебург, где он желал быть похороненным. Младший Оттон должен был сопровождать гроб.
Но постепенно он приходил в себя, становился таким, каким был в Кведлинбурге. Наконец он стал осознавать, что он император. Один и единственный.
Впрочем, был некто, кто был с этим не согласен. Во время траурной мессы он не поднимал головы. Но Аспасии был слишком знаком блеск, который она видела в глазах Генриха Баварского. Она не могла его не узнать и не понять его смысл. Она видела этот блеск слишком часто в Византии в глазах знатных вельмож и лиц царской крови. Высоко вознесенные, они томились желанием стать еще выше. Это была жажда власти, и Аспасия знала, как она опасна.
Теперь, когда император Оттон Великий был мертв, Генрих Баварский будет претендовать на его трон. Он не особенно-то и скрывал свои намерения. Но Оттон пренебрег предостережениями Аспасии.
- Генрих всегда был завистлив, - сказал он ей. - Но он не безумец, он не станет тянуться за тем, чего ему никогда не достать.
Аспасия рада была бы поверить в это. Но она не могла обмануться, слишком много она знала о власти. Может быть, это знала не она, а кровь, которая текла в ее жилах, - кровь царей, кровь владык. Она видела, что Генрих Баварский одержим жаждой власти и трона.
День, когда великий Оттон упокоился в своей гробнице, а Оттон-младший был возведен на трон, Магдебург отметил большим торжеством. Прощание со старым императором сменилось чествованием нового. Мрачная траурная скорбь скоро уступила место пьяному веселью. По кругу пошло разливанное море вина. Новый император задавал тон, напиваясь основательно и долго в память отца и еще основательней и дольше в честь обретенной свободы.
Когда Феофано поднялась, чтобы покинуть зал, он поднялся вместе с ней, тяжело опираясь на нее. Если она и была недовольна, она этого не показывала.
- Рим, - сказал он ей, но достаточно громко, чтобы слышали все в зале. - Новый Рим. Мы создадим его, ты и я, и наш сын после нас.
Она залилась румянцем под краской, которую несколько часов назад так тщательно накладывала Аспасия.
Оттон засмеялся и звучно поцеловал ее.
- Пошли, начнем! - Он сгреб ее в охапку, покачнувшись, поскольку Феофано была женщина не из миниатюрных, и вынес из зала под восторженный рев пьяных гостей.
Аспасия явно не уследила. Она уже давно подумывала ускользнуть, но не могла этого сделать, пока ее госпожа оставалась в зале. Ее уход предполагалось сделать торжественным, оставив императора предаваться разгулу вместе с другими мужчинами.
Феофано в зале уже не было, когда Аспасия, наконец, пробралась к выходу. Исмаил разъярится. Он запретил им пытаться зачать сына так скоро после тяжелых родов. Но Оттон явно не расположен прислушиваться к доводам если не врача, то хотя бы здравого смысла. Матильда снова была больна. Великий император умер. Продолжение королевского рода юный Оттон ставит под угрозу.
Она вздохнула и смирилась с неизбежностью. За запертой дверью они делали то, что должна делать королевская чета, и так, как должна это делать королевская чета. Как ученица врача, Аспасия не могла это одобрить, но, как царственная византийка, она все прекрасно понимала.
Герцог Генрих уже ждал ее у поворота. Он оказался там не случайно и не пытался сделать вид, что это случайность. Он прислонился к стене в своей алой одежде, так неприятно дисгармонировавшей с ее любимым багрянцем, и уперся длинной ногой в противоположную стену, загораживая ей путь.
Она неохотно остановилась. Она не боялась его, она никогда его не боялась, хотя это было неразумно: он был гораздо сильнее и не смущался в средствах.
- Господин, - произнесла она четко и холодно, - позвольте мне пройти.
- Возможно, - отвечал он. Он скрестил руки и пристально ее разглядывал. Прямо над головой у него висел светильник. В его свете волосы Генриха приобрели оттенок чеканного золота. Аспасия подумала, что же он может видеть в ней сейчас, кроме рассерженной тени.
Но, что бы он ни видел, ему это явно нравилось.
- Ты очень хороша сегодня, - сказал он.
- Я устала сегодня, - бросила Аспасия резко. - Чего ты хочешь? Не подождет ли это до утра?
- Нет, - отвечал Генрих. - Что бы ты сделала, если бы я утащил тебя в одно укромное местечко, позвал бы священника и женился бы на тебе еще до восхода солнца?
- Я бы воткнула тебе твой собственный нож под ребро, - сказала Аспасия.
Она так бы и сделала. Она его не боялась, даже теперь. Коридор позади нее был свободен. Вряд ли ей удастся убежать от него, но, если она закричит, наверняка прибежит стража.
Он, должно быть, прочитал это на ее лице - ей стало стыдно, что ее мысли так легко читать! Он засмеялся и покачал головой.
- Там сзади нет стражи. Я им дал денег, чтобы они пошли выпить королевского вина.
Может быть, он лгал. Может быть, нет. Она была готова бежать, но удержалась.
- Ты не похож на человека, обезумевшего от страсти.
- Внешность обманчива, - ответил Генрих.
- Только не твоя. - Аспасия оглядела его прищурившись. - Мы не будем сейчас вспоминать о твоей жене. Допустим, что ты свободен, чтобы утащить меня и жениться на мне - силой, потому что иначе тебе меня не заполучить. И что же ты рассчитываешь получить от этого? Конечно, не трон. Ты можешь претендовать на него по праву крови, без всякой моей помощи.
- Но царственная дама, - сказал он, - византийская дама, дочь императора, Багрянородная - какая союзница для короля!
- Какой сильный враг!
Он продолжал улыбаться, как будто ожидал, что она скажет именно это.
- Не могу поверить, что у тебя нет честолюбия.
- Потому что все византийцы без конца плетут заговоры, чтобы стать царями?
- И царицами. - Он выпрямился. Он был гораздо выше и шире ее. - Подумай об этом. Собственный трон, империя, которой можно управлять так, как тебе заблагорассудится. Разве тебе никогда не хотелось этого?
- Нет, - ответила Аспасия, - и почему ты думаешь, что сможешь получить империю?
Он презрительно скривил губы.
- Ты знаешь этого щенка и еще спрашиваешь? Посмотри на него! Если он не цеплялся за материнские юбки, так плелся вслед за отцом. У него никогда не было ни одной собственной мысли.
- Он еще удивит тебя, - сказала Аспасия.
- Вряд ли, - возразил Генрих. - Он как кукла на нитках. Мать дергает его сюда, его жена дергает его туда. Он послушен тому, кто дернет сильнее. И, пока он так мотается взад и вперед, я потребую трона, который должен быть моим.
- Это мятеж, - сказала Аспасия.
- И ты будешь кричать караул?
Аспасия стояла в его тени, видя блеск его глаз. Он нависал над ней угрожающе, но она не желала бояться. Она обдумывала его вопрос, не обращая внимания на его нетерпение. Наконец она сказала:
- Нет, думаю, не стану. Он не захочет слушать, а моя госпожа не захочет услышать.
- Значит, ты все же хоть немного меня любишь, - заявил он, - и позволишь мне поступать, как я хочу.
- Позволю, чтобы тебя повесили без моей помощи.
Генрих слушал это так же невнимательно, как Оттон слушал ее предостережения насчет Генриха.
- Я все это припомню, - сказал он, - когда стану королем германцев.
- Этому не бывать, - ответила Аспасия.
Но он уже ушел. Удивительно было, что такой крупный мужчина может двигаться так быстро и бесшумно. Он оставил после себя запах вина и шерсти, а главное, резкий, как запах крови, дух честолюбия и тщеславия.