- Танька! Дай списать. - Шепчет в затылок и больно ручкой в спину тычет. Ведь не отстанет, знаю. Так и будет тыкать весь урок, пока не добьется своего! А то.
- Танька! Как задачку решить, как? - И опять за свое. Тычет и толкается. Надоест и я ей.
- Как, как? Как накакал, так и смякал! Вот как!
Но потом, все равно. Жалко ее было, одна ведь с матерью.
- На! - Тихонечко шепчу и черновик ей за спиной, под рукой просовываю.
А на перемене говорю ей.
- Ну, вот, что подруга, каллиграф. - Она даже слова такого не знала и потом переспрашивала всех, это не матюг, нет? Или, каллиграф, это что? Спрашивала,
- Танюха меня послала, да? - А ей, что бы над ней еще подшутить.
- Да послала она тебя, послала? Послала тебя к каллиграфу на талмуд!
Потом она еще долго считала, что это такой не известный ей крученный и извращенный какой–то матюг. И потом уже сама, чуть что, так.
- А пошла ты, или иди к Талмудам! - Почему–то ей это слово больше всего понравилось произносить и во множественном числе, да с ударением на последний слог. Видимо слышалось ей в таком ударении, такое знакомое ей слово с детства то, о чем она уже знала, в отличи от нас и уже к чему потихоньку прикладывалась.
Пока маленькие были, ну пятый, шестой класс, она все в классе для нас, тупая и тупая. И так мы ее и прозвали. Катька - Талмуд. А она поправляла и, с видимым удовольствием.
- И не Талмуд, а Катька - Талмуда! - И опять с ударением на последнем слоге.
Ну, Талмуда, так Талмуда! Так и остаться бы ей, если бы не возраст, а вернее не наше становление взрослыми.
Пока мы мучились с ответами на свои, все возрастающие вопросы, Талмуда в наших глазах все набирала и набирала общественный вес в классе и в школе.
Что не спросишь у нее насчет секса, она профессор! И все–то она знает и если сильно попросить, то и фотокарточки запретные, но какие надо, принесет и покажет, пояснит.
Но только деньги, вперед! И мы постепенно, признали ее авторитет, и хоть она по–прежнему среди нас оставалась Катькой - Талмудой, но отношение к ней уже изменилось.
Теперь мы и я в том числе, ходили за ней и все ее клянчили. Покажи, да принеси посмотреть! Она с таким важным видом вела себя, а могла и отказать! Всем могла, но не мне. Я у нее, вроде бы звезда, наивысший авторитет. Но, то по учебе так, а вот по жизни, особенно в вопросах взаимоотношений, она на сто очков, как нам казалось, вперед ушла. Во–вторых, Катька, в отличие от нас, очень рано стала краситься, хорошо и модно одеваться. Что было не удивительно. Мать снабжала. Работала проводницей на поезде, что в столицу ходил и вещички подбрасывала. Она даже заказы какие–то стала принимать. Сначала от нас, потом ей, даже преподаватели стали поблажки давать. За ее услуги. То, она им доставала и продавала, что они просили, то еще что–то. Вот так, вместе с нами дошла до девятого класса. Мать ее хотела, что бы дочь ее обязательно полную школу закончила и поступила в медицинский институт. Ан, нет! Не удалось. Времена изменились и уже никому не стали ее услуги нужны. Что надо в продаже, только плати. И она снова не в фаворе.
Но все равно в авторитетах ходила. Конечно, курила и к винчику, как она сама говорила, прикладывалась! И, как говорили о ней, с обидой, кому отказывала она в чем–то, что она уже приобщилась к другому прибыльному промыслу. Ну, это все враки, конечно, вечно на нее наговаривали всякие гадости. Уж больно она к себе эти самые гадости притягивала и была флегматична по поводу, в чем ее обвиняли. Но все же, за ней водились кое–какие грешки.
Я все чаще слышала за спиной, что от нее попахивает спиртным и дорогими духами. И сама она стала какой–то уже отрешенной от всего, и списывать даже почти прекратила. И все теперь, как она говорила, ей по шарабану! Все, да не все. Она уже не училась, а зачем–то в школу продолжала ходить. А потом, как–то раз пришла и села рядом.
- Ты не будешь возражать, милая?
- Вот еще? Что это за милая такая? Ладно, уж, сиди. Только не мешай! И так просто не сиди и меня не разглядывай. Давай тетрадь открывай, ручку бери и пиши! Учись! И хватит на меня пялиться! На доску смотри и учись, поняла?
Она от чего–то, краснела, когда я с ней так говорила и становилась такая податливая. Я и пользовалась.
- Не будешь учиться, уходи! Мне рядом с неучем делать нечего, поняла?
И вот же странно, поняла и какое–то время за ум взялась. И опять стала списывать. Все равно уроки не делала и не учила. И чем это она, только дома занимается?
Спросила ее. А она странно так. Заерзала, стесняться чего–то меня стала. Два дня тише травы и воды. Я ее еще за внешний вид отругала.
- Что это такое? - Говорю, - ты в школу вырядилась, как на дискотеку? А ну снимай и ходи как все!
Вообще, стала ее воспитывать! И, что удивительно, она словно пластилин в моих руках! Что ей не скажу, ни попрошу ее, удивительно, но все она старается сделать. И при этом у нее многое не получается. Она сердиться, злиться. Может и наорать, стукнуть кого–то под руку. Но только не меня! Наоборот, вокруг меня словно вакуум. Она так меня отгородила от всех. От чего это? Я особенно не вдавалась в подробности, мне от нее все в большем объеме надо было получать информацию. Секс уже забродил у нас и лез в голову. А тут рядом, можно сказать бок обок, да еще профессор.
Помню, как в девятом классе, в самом начале учебы, мы первый раз на физкультуру вышли и сроиться стали. Я еще тогда удивилась. До этого я все где–то с краю стояла, в хвосте шеренги класса. А тут? Просто удивительно! Я и еще несколько девчонок и Катька тоже, рядом, хоть и ниже ростом. А я уже пятая, заняла место на построении, от самой высокой в классе Маринки! Оказывается, я за лето так вымахала и не просто вымахала, а подросла, округлилась. Как дали команду, равняйсь! Так вижу, что на меня пол класса пялятся. Это почему так, думаю? Глянула на себя. Мамочка моя родненькая! Грудь моя торчит из шеренги! Это же надо! И никак ее не убрать. А Талмуда все на меня смотрит, всю словно глазами поедает. А когда команду дали - бежать! Чувствую, не могу! Грудь мешает!
И в раздевалке так. Присмотрелась, а девчонки все тоже на меня посматривают. Оценивают и многие молчат и отворачиваются. Им, видите ли, не нравится, какая я стала.
- Ну, в чем дело? - Говорю Талмуде, которая бесцеремонно стоит передо мной полураздетая и рассматривает, как я переодеваюсь.
- Да она в тебя влюбилась! - Вдруг слышу, ехидный такой смешок от ехидины в нашем классе, Машки.
И все вдруг, как по команде. Обидно так, видно от завести, что я такая стала.
- Талмуда в Таньку сисястую влюбилась! Влюбилась, влюбилась!
- В чем дело? - Спрашиваю. - Причем тут влюбилась? Вы, что девки, совсем спятили и не видите, что она просто дружит со мной и хочет школу закончить, а я ей помогаю? И потом, я не одна такая. Вон и Ольга, Оксана такая же, как и я.
- А вот и не такая! - Опять эта противная ехидина.
- Девки! - Говорит кто–то, пока мы переодеваемся. - А давайте конкурс проведем в классе.
- Правильно, хорошо! - Кричат сразу же несколько человек.
- Даешь конкурс! Мисс, девятый класс!
- Нет! Не девятый, а просто, мисс–класс!
- Правильно, правильно! - Шумят. - Надо жюри выбрать!
- А давайте мальчишек позовем?
- Нет, сами обойдемся и без мальчишек!
- А давайте, все вместе соберемся и топлесс! Только каждая уже пусть, что бы, не обидно было. Пусть каждая выступит, покажется. Мы все вместе и выберем мисс–класс.
- Нет! Топлесс не будет. Все в купальниках, ясно? А кто захочет, так это его дело! - Это вмешалась самая рассудительная наша староста класса, Надюша.
- А мальчишкам ни слова! Понятно? Предлагаю создать подготовительный комитет. Кто, за! Нам я думаю, трех человек хватит! Так! Предложения, какие кандидатуры? Ага! Я, раз, Маринка, баскетболистка, два. И ну же, ну, кто еще?
- Я! - Вот и хорошо, Талмуда, три!
- Да и еще, председателем предлагаю выбрать Талмуду. Как самую опытную. Согласны?
- К концу уроков ждем от вас четкую программу конкурса и скажите, где, по–вашему, мы можем собраться и когда. Согласны? - Все.
- Да! да!
- Только девки! Молчок! Понятно и чтобы ни звука! А чтобы не растрепались мы со всех подписку возьмем о не разглашении тайны. Комитет, на следующем уроке текст клятвы и лист с подписями передадите по классу.
- Ну, что идет! - Так и решаем.
А потом, на следующем уроке Талмуда все пишет и пишет. Потом голову поднимет, на меня долго смотрит и сама себе смеется. Но к очередному уроку по рядам стали передавать листок. Попал он и мне. Ну, там довольно примитивная клятва с указанием мер воздействия за предательство. Что, мол, если что, то ей.
Первое, ни давать места на всех общих построениях класса, выталкивать на край. "Ну, это легко! Вытолкаем и даже из класса". Такие стояли приписки.
Второе, ни при каких обстоятельствах с ней не разговаривать и не отвечать на ее вопросы и дальше приписки. "Бойкот предателям", "Не давать отвечать на уроках, перебивать".
А третьих, везде и на спине тоже, оставлять записки, что она трепло. В приписках довольно безжалостных написал кто–то, наверное, сама Талмуда. "Мальчишкам шепнуть, что она дает всем"
И последнее. Ни при каких обстоятельствах ни пускать ее в наш туалет. "Правильно, пусть ходит к пацанам" "Мы, как она будет на уроке проситься выйти, сразу же с ней вместе будем проситься" "Пусть уссы…." "А в туалете мальчиков пусть они устроят засаду и ждут. Мы им обязательно скажем об этом"
В конце стояла такая, довольно странная подпись.
Комитет, три целых, четырнадцать сотых. И несколько раз. Да! Да! Да!