Затем, окончив школу, я начала курить и потеряла весь накопленный жир, отчего, впрочем, лучше выглядеть не стала.
После того как я забеременела, я в жизни не прикоснулась к сигарете.
Теперь и к той зеленой фасоли я бы ни за что не притронулась, даже если бы она лежала рядом с маслом, а не плавала в масле.
(Это называется самоконтроль. Вот только откуда он берется?)
В тот день, глядя в трехстворчатое зеркало в галерее, я думала, что на самом деле мое тело выглядит точеным. И руки - подтянутые, мускулистые.
А талия! Недавно я измерила ее сантиметром - двадцать восемь дюймов.
А бюст! Размер 36С. Раньше я о таком только грезила, даже когда была много толще. Понятия не имею, каким образом грудь у меня увеличилась, хотя сама я похудела, я просто констатирую факт: отныне чашечки бюстгальтера у меня заполнены как надо. Моя диета - ничего мучного, никакого белого сахара и жира - помогла мне покончить даже со складкой под животом, которая оставалась со мной многие годы после рождения Чада доказательством моего материнства, и я не сомневалась, что уж она-то со мной на всю жизнь.
Джон утверждает, что, случись ему выбирать между той, какой я была двадцать лет назад, и той, какой я стала сейчас, он, не задумываясь, отдал бы предпочтение мне сегодняшней.
В общем, фигура у меня становится чем дальше, тем лучше. Вопрос: до каких пор?
Какая отрезвляющая мысль: когда тебе за сорок, надолго ли тебя хватит?
Даже знаменитости в "People", которые, если верить журналистам, в свои пятьдесят выглядят сексуальнее, нежели в давно минувшие двадцать, - при взгляде на фотографии этих женщин создается впечатление, будто снимки были сделаны из-под воды. Что-то происходит с лицом (а также шеей, руками, коленями). Никакие операции не могут устранить все эти изменения, к тому же никто особенно и не хочет смотреть на них. Должно быть, фотографы думают, что лучше снимать эти расплывчатые очертания - выгодное освещение, некий намек на былую красоту, - чем хладнокровно исследовать, что же в действительности осталось от прежнего великолепия.
В любом случае платье бесподобно - вне зависимости от того, на мне оно или просто висит на плечиках. Память плоти, протяжная песня, прекрасные бессмертные мысли воплотились в вещь, которую можно купить (всего за 198 долларов!) и носить. Вещь, которую можно принести домой на магазинной вешалке, собрать в складки на руках, подобрать к ней туфли на каблуках и сумочку, - вещь невесомая, женственная, непреходящая, моя.
Еще ничто не предвещает прихода весны, хотя до приезда Чада на весенние каникулы осталась всего неделя. Сегодня утром я проснулась и первым делом обнаружила, что снега выпало еще больше, - огромный холодный ковер на газоне и снежные портьеры из крупных хлопьев, раздуваемые порывистым ветром из стороны в сторону. Джон еще спал, а я, постояв некоторое время у окна и поглядев на пургу за окном, вдруг заплакала.
Почему?
Неужели из-за снега?
Или, может, от мысли о том, что всего через неделю Чад будет дома? Я волновалась перед его приездом, которого ждала с тех пор, как он после новогодних каникул вернулся в Калифорнию. А может, причина в том, что я не перестаю думать - неужели теперь моя жизнь всегда будет такой?
Неужели отныне дни моей жизни будут размечены контрольными точками между каникулами Чада?
От весны к лету. От праздника к празднику.
Наверное, я могла бы проводить эти дни, как раньше: покупать поздравительные открытки, вовремя отправлять их, вывешивать рождественский венок, затем снимать его, высаживать осенью луковицы, весной семена. Но куда деть чувство пустоты из-за постоянного ожидания Чада?
И не факт, что, проучившись в колледже еще несколько месяцев, он вообще будет приезжать домой.
Сначала отправится летом куда-нибудь в Европу. Затем на весенние каникулы махнет с друзьями в Мексику. Потом позвонит в ноябре и скажет: "Мам, я побуду у вас всего несколько дней на Рождество, потому что…"
А что потом?
Это и есть опустевшее гнездо?
Это и есть настоящая причина моих слез, которые я проливаю, стоя у окна и глядя на снег?
Бренда на Рождество прошлась на этот счет:
"Ну и какие ощущения теперь, когда Чад уехал учиться? Как ты справляешься с собой? Наверное, заново узнаешь себя и Джона после восемнадцати лет материнства?"
Они с партнершей, сидя на диванчике, самодовольно взирали на меня с высоты собственного положения - бездетные лесбиянки со своими книгами, собаками породы вельш-корги и постоянной ставкой в государственном колледже, - пока я следила за Чадом, носившимся по их городскому дому. Подозреваю, они годами мечтали увидеть меня такой - разбитой и раздавленной когда, наконец, моя "карьера" матери придет к завершению.
Может, слезы у окна в день снегопада символизировали участь, которую они лелеяли для меня?
Сью тоже предсказывала нечто подобное. В августе, когда снова начались занятия, она стояла в коридоре колледжа и всеми силами изображала грусть в глазах, со своей надежной позиции матери девятилетних двойняшек. Но я уверенно твердила:
- Я, конечно, буду скучать по нему, но я всегда желала для моего ребенка, чтобы он вырос здоровым и превратился в счастливого молодого человека. Как же я могу расстраиваться теперь, когда все эти желания сбылись?
- Да так, - сказала Сью. - Потому что это чертовски грустно.
- Да, может быть, немного, - согласилась я. Тогда комок наподобие пуговички или ватного шарика - вроде тех опасных маленьких вещиц, которые наши дети имеют обыкновение глотать, - встал в моем горле, и меня охватило желание разрыдаться. Но вместо этого я улыбнулась.
Сегодня утром все вокруг обледенело. Перед работой Джон соскреб ледяной налет с ветрового стекла моей машины. Я наблюдала за ним из спальни. Немного дальше, на заднем дворе, соседский спаниель (их внук прозвал его Куйо) терзал какую-то тушку в кустах. Скорее всего, дохлого енота, хотя однажды он притащил во двор длинную тощую оленью ногу и часами, вертясь на месте, яростно грыз ее, терзая на снегу кровавый ошметок так, словно он был влюблен в него, а потом потерял к ней всякий интерес и позволил Джону его выбросить.
Но сейчас Куйо казался полным беспощадной решимости расправиться со своей добычей и возился с ней не только ради удовольствия.
Час спустя я вышла из дома. Я вела машину очень осторожно. Черный лед. Я даже не знаю, что это в точности такое, кроме того, что его невозможно разглядеть. Вернее, прежде чем успеваешь его рассмотреть, машина слетает в кювет.
Я надела свое новое платье. Смехотворно в такую-то погоду, но я не смогла устоять. Надела его с черным свитером, черными колготками и сапогами, но все равно ветер на автостоянке продувал меня в таком наряде насквозь. Я чувствовала себя довольно глупо, зато, когда входила в кабинет, Роберт Зет оторвался от бумаг, которые разбирал, и воскликнул: "Эта женщина отчаянно стучится в двери весны. Ай да молодец, Шерри Сеймор! Аплодирую тебе в твоем чудесном платье!"
Я дважды проверила свой почтовый ящик: ничегошеньки, никакого анонимного письма.
Я изумилась собственному разочарованию.
Сегодня в перерыве между занятиями я наткнулась в коридоре на Гарретта Томпсона - парня, который в третьем классе школы был лучшим другом Чада.
Я не видела Гарретта со дня церемонии вручения аттестатов. Когда же это было?
Подростком он в летние дни никогда не сидел вместе с другими мальчишками у нас за кухонным столом, уплетая сладости прямо из коробок ("Трикс", "Лаки Чармс", "Кокоа Паффс" - все эти вкусные, но вредные хлопья, подушечки, звездочки), они зачерпывали полные пригоршни, а солнце высвечивало пыльные ореолы вокруг их голов.
Чад время от времени вспоминал Гарретта. Что-то там такое он не то сказал, не то сделал, не то в очереди в кафетерии, не то в автобусе по дороге домой. Гарретт довольно долго занимал важное место в нашей жизни. И по сей день он оставался для нас кем-то вроде члена семьи, поскольку был неотъемлемой частью нашего прошлого.
Он узнал меня раньше, чем я его. В конце концов и я его признала, в основном благодаря тому, что он очень походил на своего отца Билла, который умер десять лет назад.
Билл Томпсон частенько менял мне масло на заправке "Стандард Стэйшн", и мы с ним весело болтали и смеялись, потому что нас объединяла дружба наших детей. Красивый мужчина - темноволосый, с ямочкой на щеке, как раз тот тип механика, какой можно увидеть на страницах дорогого эротического календаря, - мистер Февраль. С обнаженным мускулистым торсом, небрежно поигрывающий гаечным ключом.
Вдобавок у нас была уйма времени, чтобы познакомиться поближе в лагере скаутов, ломая голову над заданием - сделать фигурку из корня алтея и ершиков для чистки трубки. Еще пару раз мы пересеклись в лагере Вилливама, куда Джон не мог поехать с Чадом из-за работы. Именно там на долю Билла выпало обучать Чада стрельбе из лука. Я была абсолютно невежественна в этом деле, более того, абсолютно безнадежна: не могла даже вложить стрелу в тетиву. Однажды ночью, когда мы сидели у лагерного костра и слушали в темноте волчий вой и скулеж, он протянул мне фляжку с виски. Приложившись к ней, я почувствовала себя так, словно мы слились в запретном поцелуе - виски скользнуло в мое горло и обвилось вокруг грудной клетки подобно орденской ленте.
Но конечно же в этом не было ничего недозволенного. Мы с ним - родители, окруженные другими родителями, - около десяти часов разошлись по своим палаткам, так как наши мальчишки к этому времени от усталости уже ног под собой не чуяли. А потом он умер.