Отец и мать ждали меня - жизнь шла, как обычно, но, простит меня небо, в ту минуту у меня было одно желание, чтобы они, родимые, уехали куда-нибудь на день-два, и тогда я смог бы всё-таки пойти "на хату". С моей Тамарой.
Но родители были веселы и довольны своей жизнью и никуда не собирались уезжать.
"Заветный" вечер приближался.
Весь день накануне я не мог найти себе места.
Странное дело, случилось так, что после того ужасного разговора я больше не виделся с моей Тамарой.
И этот вечер настал.
Родители легли спать пораньше - "завтра праздник!".
Я выключил свет и долго стоял у окна, пронзая взглядом черноту осенней ночи.
Там, вдали, был дом, где, быть может, именно в эту минуту моя девушка тоже печалилась об мне. Хотелось, чтобы наша грусть была взаимной. У меня не было сомнений - Тамара думает обо мне. Ей, как и мне, должно быть, не до веселья.
Я не спал всю ночь. Мелкий осенний дождь стучал в окно.
Мерзкая, липкая тревога не давала даже прикрыть глаза.
Откуда она взялась? Не знаю. Давило сердце.
И всю ночь я так и пропялился в потолок.
Заснул я только под утро и проспал до самого обеда. Моя мать решила, что в честь праздника это вполне допустимо.
Весь день я не мог найти себе места.
Меня раздражало всё: и бравурные марши, и приветствия руководителей партии и родного правительства, и рапорты победителей социалистического соревнования, и развесёлые комедии тридцатых годов, мне хотелось метнуть в экран телевизора что-нибудь увесистое. За праздничным столом даже самый лакомый кусок не лез мне в горло.
От волнения мои руки мелко дрожали.
- Что-то случилось? - заботливо спросила мать.
- Всё нормально, - нарочито бодро ответил я.
В ответ - долгий взгляд.
Неужели она что-то знала?
Из дома я вышел лишь к вечеру.
И надо же! - сразу встретил Толяна.
Он был бодр и весел. Что-то насвистывал.
"Как петух", - подумалось мне.
- Салют! - сказал он жизнерадостным голосом.
- Привет, - с трудом выдавил я из себя.
- Что же ты не пошёл с нами? - отеческим голосом спросил Толян.
- Да так… - промямлил я.
- Было классно. Две Тамары, два Толяна…
Представляю, какой в эту минуту у меня был вид.
- Как это - два Толяна? - спросил я удивлённо.
Я был твёрдо убежден, что их было трое, и что моя Тамара провела весь вечер в тоске обо мне, как я по ней. А тут, оказывается, что их было четверо. Почему-то на душе сразу стало муторно. Совсем муторно. До тошноты.
- А мы встретили Толика Зинчука, он приехал из армии на побывку.
- И что?
- Ну и позвали его с собой.
- Зачем?!
Господи, какие идиотские вопросы я задавал!
- Ну ты даёшь! Девок-то - две!
Действительно… Две…
От волнения я на некоторое время потерял дар речи.
Зато Толяна понесло.
- Забульбенили три бутылки "Анапы" - класс!
Три бутылки портвейна… Забульбенили…
А моя Тамара? Моя девушка… Она тоже?..
Бульбенила?..
- Девки, конечно, выпили меньше, - словно услышал мой вопрос Толян.
Меньше… Меньше - это сколько?..
- Но были хороши! - гнусно заржал Толян.
Хороши… В каком смысле? В смысле - красивые?
- Представляешь, два Толяна, две Тамары! - захлёбывался он от восторга.
Представляю…
- Я с Душкиной на диване, а Зинчук уволок твою Тамару на кровать.
Уволок? Как уволок? На какую кровать? Мою Тамару? Зачем - на кровать?
И тут ко мне, наконец, вернулась речь.
- Ты врёшь, - прошептал я.
- Какой мне смысл врать? - обиделся Толян.
Действительно… Какой смысл?
- И что?.. - больше я не смог ничего сказать.
Не было сил вымолвить нужные глаголы.
- Я своей Томочке сделал подкожное, - доверительно-радостно выдал Толян.
Видимо, у меня был очень глупый вид.
Потому что он вынужден был показать.
Пальцами. Жест первобытного человека.
Чтобы я понял, что именно он сделал своей Томочке.
Я-то понял, но ужас и боль сжали моё сердце.
Я словно предчувствовал, что он скажет дальше.
- Класс! - продолжал Толян.
Я обречённо молчал, опустив голову.
Так подсудимый выслушивает приговор.
- Я её опарафинил! - похоже, радость Толяна была неописуемой.
Что сделал? "Опарафинил"?
Я не знал такого странного глагола и вопросительно посмотрел на Толяна.
- Вдул! По полной программе! - пояснил он, видя мою беспросветную тупость.
А-а! Вдул… Такое слово я знал.
Теперь до меня дошло, что означает этот незнакомый глагол: "опарафинил".
- Она кричала от страсти, когда кончала! - ликовал Толян.
- Кто - "она"? - испугался я.
- Моя Томочка, - гордо произнес он.
- Почему она кричала?
- Какой ты лопух! У неё случился оргазм!
- А-а! - понимающе закивал я.
В самом дальнем уголке моего сердца ещё теплилась надежда.
- В другой комнате тоже всё было путём! - оптимистично продолжил Толян.
- Откуда ты знаешь? - безнадёжно спросил я.
- Кроватка скрипела весьма специфически, - рассмеялся он.
- Как?.. - пролепетал я.
- Ха-ха-ха! Как! Ритмично! Как-как - и в дамках! - заржал Толян.
- Неправда… - прохрипел я.
- Правда! Зинчук был доволен, как слон! Ха-ха-ха-ха-ха!
- Врёшь!
- Представляешь, у него тоже случился оргазм! Ха-ха-ха-ха!
Я вдруг понял, что сейчас убью его.
Похоже, и Толян это понял. Вовремя.
Потому как он отскочил в сторону и выставил перед собой кулаки.
- Ты забыл футбольное правило? - нагло рассмеялся он.
- Какое? - злобно спросил я.
- Не забиваешь ты - забивают тебе! Так и с девками.
- Ты скотина! - воскликнул я и двинулся на него.
- А ещё есть правило! - отступая, прошипел этот змей.
- Ну?.. - прохрипел я.
- Любовь - это костёр. Не бросишь пару палок - погаснет!
- Ты козёл… - мне показалось, что я стал больше его ростом.
- Спокойно, сэр, спокойно! Я ухожу! - испуганно попятился Толян.
Затем он резво повернулся и побежал прочь.
Я и не собирался его догонять. Я не мог дышать.
"Подкожное. Опарафинил" - от этих новых понятий подкашивались ноги.
Потому что всё это касалось и моей любимой.
Потому что меня оплевали и предали.
Первое чувство?
Нет, не может быть!
Он врёт! Он врёт!
Сердце колотилось, как бешеное.
Он врёт, чтобы сбить меня с катушек.
Он такой, этот придурковатый Толян.
Самец с маслянистыми глазками!
Скотина! Сволочь! Он врёт!
"Опарафинил!" "Оргазм!"
Не верю!
Не верю…
Я шёл по дороге и вслух материл ненавистного Толяна.
И вдруг я понял, куда иду.
Ноги сами несли меня.
Кровь шумно стучала в моих ушах.
Я шёл к моей Тамаре.
Куда я ещё мог идти!
А вон и её дом! Наверняка она ждёт меня!
Сейчас я позову мою девушку, и всё выяснится.
Лживый Толян будет лизать мне задницу!
Я найду способ рассчитаться с ним.
Скотина! Мерзкая скотина! Гад!
А вот и тропинка, ведущая к калитке!
Тамара появилась передо мной неожиданно.
Мы едва не столкнулись носом к носу.
Видимо, она только что вышла из дома.
Я взглянул на её лицо и почувствовал, что сейчас упаду.
Ответ был в глазах моей девушки. Никогда я не видел её такой.
Хорошо, что я стоял у заборчика и схватился за него рукой.
Мы смотрели друг на друга молча.
Не было сил что-то спрашивать. Не было.
Точнее, было страшно задавать вопросы.
Наконец я сглотнул от волнения и выдавил из себя жуткие слова.
- Зинчук… Ты была с ним? - совершенно упавшим голосом спросил я.
Она ответила едва слышно, но для меня это было, как раскат грома.
- Да, - сказала она.
- У вас что-то… было? - не знаю, как я смог произнести ещё и это.
- Что-то было, - совсем тихо ответила Тамара.
Словно кто-то с русской щедростью дал мне поддых. Ногой.
Хотелось что-то сказать, закричать, но не было воздуха.
- Ты предала всё, что между нами было, - наконец сказал я.
От волнения во рту было сухо, в глазах зарябило.
Тамара молчала.
Она печально смотрела куда-то себе под ноги.
- Тамара, как ты могла?.. - прошептал я.
Она молчала.
- Прощай… - сказал я тихо.
Хватило сил повернуться. Хватило сил сделать несколько шагов.
Затем я понял, что падаю.
- Подожди! Я помогу тебе! - раздался голос Тамары.
Я почувствовал, что она схватила меня за руку.
- Пусти меня! Ты сучка! Уже помогла! Предательница! - закричал я.
Лицо Тамары вмиг стало совершенно бледным.
Я злобно выдернул свою руку и побежал прочь.
Хватило сил не оглянуться назад.
Одним прыжком я перемахнул через нашу заветную кладочку.
Теперь я не бежал, а просто быстро шёл.
Спешить было больше некуда. Всё ясно.
Колючий комок раздирал горло.
Ах, как хотелось зареветь в голос!
Как хотелось зареветь! Кто бы знал!
Я шёл по шоссе и ничего не видел перед собой.
В эту минуту я презирал всех девчонок на свете.
Куклы, тёлки, самки, сучки, шалавы, проститутки!
А ещё - матом, матом, матом! От этого было легче.