Но все же поднял голову и опасливо взглянул на нее.
- Ну, что ты, Сашенька! Все хорошо, - она улыбалась.
Господи, какое же у него было в эту минуту лицо, раз она так сказала?
Но самое жуткое было в том, что она догадалась, что случилось.
Он понял это.
И невыносимое, острое чувство благодарности к ней заполнило его сердце, и он со щенячьей нежностью уткнулся ей шею и прошептал, что он любит ее, что она - самая лучшая девочка на свете, что он никогда ее не предаст, что он без ума от нее, что она не должна на него сердиться, что у них, у него с нею, будет все хорошо. Вот увидишь, вот увидишь, шептал он и вдруг ощутил, что она гладит его по голове, словно маленького мальчика.
- Ты любишь меня? - спросил он тихо.
- Люблю, - ответила она.
- Не сердись, что так получилось, - он решил сказать ей прямо.
- Глупенький ты! Отчего я должна сердиться?
- Ну, я завел тебя, а сам… - он многозначительно замолчал.
- Не сержусь я вовсе.
- Правда?
- Да что ты! Ну, конечно.
А он вдруг подумал, а чего ей, действительно, сердиться? Она осталась девочкой, уцелела, так сказать. Если кто и должен сердиться, то это он сам и, конечно, только на себя самого.
Все было так близко и, на тебе, сорвалось.
И хотя Сашка почувствовал новый прилив желания, он понимал, что сегодня не удастся более сделать ничего. Поезд ушел. И он стал вставать. Это уже была совсем семейная процедура - вставание с дивана. И хотя Наташа тихо шепнула, чтобы он отвернулся, Сашка не стал этого делать и начал решительно помогать девушке. Она отталкивала его руки, но сама смеялась, когда он неумело пытался пристегнуть ей чулок. Потом она долго причесывалась.
Наконец Наташа была полностью одета, упакована и выглядела так ладно, так привлекательно. Сашка даже усомнился, было ли правдой то, что они делали полчаса назад на его диване?
Уже совсем стемнело, и он провожал ее по заснеженным улицам городка, иногда они останавливались и целовались, и он снова, в который раз, говорил ей, что любит ее.
- Не нужно так часто говорить об этом, - прошептала Наташа.
- Почему? - удивился он.
- Ну, это такие слова. Их нужно говорить редко.
- А-а! - понимающе протянул Сашка, и они стали снова целоваться.
Глава 5
Вернувшись домой, он снова и снова, словно кинопленку, прокручивал события минувшего дня и, в конце концов, решил, что все получилось не так уж и плохо. Он даже простил себе свой жуткий провал, найдя оправдание в том, что если бы он овладел Наташей, то неизвестно, было бы ли ей это приятно.
Раз она еще ни с кем.
Он снова вспомнил Петьку и его рассказы о том, сколько возни бывает с целками, что они и кричат, и плачут, и дерутся, и кусаются, и что сломать целку - это здорово, но не всегда проходит все так гладко, как хотелось бы.
От этих размышлений он впал в умиротворение и снова вспомнил, что Наташа сказала ему: "пионерчик ты мой!" Что она имела ввиду?
Он думал и думал, почему она так сказала? Хорошего объяснения не было.
В голову лезли всякие догмы, которыми была заполнена его прежняя жизнь.
"Пионер - всем ребятам пример" - нет, это не подходит.
"Пионер уважает старших и помогает младшим" - тоже не отсюда.
Он рассмеялся. Почувствовал, что засыпает, и вдруг до него дошло, он понял, что она хотела сказать, что вот он пытается сделать это первый раз - значит, он - пионер.
"Боже, откуда такая каша в голове"? Это было последнее, что мелькнуло в его сознании перед тем, как он впал в сон. Он словно провалился.
Отныне он смотрел на Наташу с чувством собственника. Она была его девушкой. В школе он подходил к их классу, и все знали, зачем он пришел. Он еще был у дверей, а по классу словно пролетало нечто неуловимое, какой-то шелест, и Наташа поднимала голову и смотрела на Сашку. Затем она вставала и шла к нему. Почти все переменки они стояли в коридоре, оперевшись спинами на подоконники, и говорили, говорили, говорили.
В школе они вели себя, как святоши. Сашка даже не решался взять ее за руку, а ведь это было в порядке вещей для тех парочек, про которых все говорили, что "они ходят". Про Сашку и Наташу тоже так говорили, но в стенах школы Сашка не позволял ничего такого, что, по его мнению, как-то могло бы навредить репутации девушки.
Он, как и прежде, проходил курс сексуальных наук в туалете, только теперь Петька, рассказывая свои байки, поглядывал на Сашку уважительно, словно искал поддержки или хотя бы одобрения. Но Сашка помалкивал.
Хотя к заветной черте он приблизился так близко, что было даже несколько страшновато. В основном он, конечно, боялся, что Наташа забеременеет. Петька редко касался этой темы, если его послушать, то этой проблемы и не существовало вовсе. Иногда, правда, он говорил, что "успел вынуть", что "кончил ей на живот". Еще реже упоминались известные резиночки, однажды они даже выпали у него из кармана. Петька собрал их с пола, всего было четыре пачки, собрал и положил назад, в кармашек куртки.
При этом он громко заржал.
- Инструментарий! - добавил он, подняв кверху палец.
Сашка едва сдержался, чтоб не попросить себе пачечку. Хотя бы в долг. Он боялся, что Петька поднимет его насмех. Всем станет известно, что он, Сашка, занял у Петьки презервативы. И, главное, все будут знать, с кем он их будет, так сказать, использовать по назначению. Инструментарий!
Сашка порывался купить себе этих изделий, он несколько раз заходил в аптеку, но очередь у окошка никак не рассасывалась, поэтому он, повертевшись у витрины, уходил несолоно хлебавши.
Можно было бы поручить кому-нибудь совершить покупку. Но кому? Нужен был надежный человек, но такого не было. Надежность эта определялась не только необходимостью молчать, но и тем, чтобы ему, этому покупателю, продали заветную пачку без крика и шума.
То есть, нужен был кто-то постарше. Но такого человека не было.
Еще одна проблема почти постоянно беспокоила его. Говорить-то об этом как-то неловко. Словом, член у него почти все время стоял. Он надевал тугие плавки, но, увы, это было бесполезно. То есть, все равно было заметно. И Сашка решился спросить Петьку, нет ли у того такой проблемы. "Гордись, дурко!" - расхохотался Петька.
Особенно трудно было во время уроков. Собственно, сидеть за партой вроде ничего, а вот, если вызывали к доске, то тут приходилось тяжко. Что делать, если ты лицом к классу, с брюками, оттопыренными в таком важном месте? Когда алгебра или геометрия, то спасение есть, делай вид, что пишешь на доске, а вот на литературе надо стоять в полный фас и бормотать что-то там про Наташу Ростову и Болконского.
Интересно, у Болконского тоже так стоял при виде Наташи?
Ведь в то время, судя по фильму, брюки были вообще в обтяжечку.
Несколько раз Сашка рассматривал и трогал себя, удивляясь, как это получается, когда практически из ничего получается такая большая и твердая конструкция. И вот это он должен погрузить в девичье тело? "Вставить", как говорил Петька. Если ему верить, то получалось, что во всей процедуре есть два самых классных момента, это - "вставить" и "кончить".
Про то, что "кончить" - это здорово, Сашка знал уже с двенадцати лет.
Это произошло как-то почти неосознанно. Он лежал в постели и вдруг представил, что обнимает свою одноклассницу Леночку, к которой он был тогда неравнодушен. Неожиданно для себя самого он схватил свою подушку, обнял ее и вообразил, что это и есть Леночка. Дальнейшее выглядело, видимо, не очень красиво. Он еще сильнее стиснул подушку по диагонали, получилось нечто вроде куклы. И вот эту-то куклу он вдруг оседлал и задвигался на ней, как на лошадке. Кровать сильно, ритмично скрипела, но он не боялся, дома никого не было, а мощное, неведомое ощущение заставляло двигаться его резче, сильнее. Что-то нарастало, зарождалось в его теле, и сладкая судорога, пронзившая его, была как спасение, как освобождение от неизвестного бремени. Он почувствовал, что из него что-то выплеснулось, что это было?
И сразу настал покой. И Леночка вмиг вылетела из головы.
Впоследствии он понял, что не подушкой единой жив человек.
Оказалось, что рукой это делать, пожалуй, даже приятнее.
Еще изумляла струйка, которая выплескивалась из него при этом. Немного позднее в туалетной академии ему объяснили, что если эта густая, беловатая жидкость попадет девушке "туда", то та может забеременеть. Но как же она туда попадет?
А вот для этого, оказывается, природа и предусмотрела такое чудное превращение мужского члена. Став большим и твердым, он легко доставляет заветную жидкость в нужную точку.
Для обеспечения контакта мужчина должен, обязан (какая сладкая обязанность!) вставить член в свою избранницу. И делать так, чтобы жидкость выплеснулась. То есть, двигаться туда-сюда. А еще природа предусмотрела, чтобы при этом обоим, и мужчине, и женщине было приятно. Очень приятно.
Иначе никто бы размножаться не захотел.
Вот теперь, в основном, все было понятно. Но все равно страшновато.
И это понятное, но непознанное, манило к себе уверенно и неотвратимо.
Беспокоило еще одно. С кем поговорить об этом? Дело в том, что у Сашки… Это самое… Торчал вертикально вверх. А он, Сашка, был уверен, что для осуществления мечты необходимо, чтоб был перпендикуляр. И снова пришлось советоваться с Петькой. "Ну ты дуб! Перпендикуляр нужен для орального секса". "Какого, какого?" "Орального! Но про это потом. А для обычного контакта нужно, чтобы стоял на одиннадцать часов. У девок приемная тоже расположена снизу вверх, а не перпендикулярно, как ты думаешь".
Снизу вверх? Тогда это меняет дело!