Напоминание прозвучало кстати – все, включая Бестужеву, сразу подобрались и посерьезнели. Антураж импровизированной темницы – решетки на окнах, упаковка питьевой воды – вновь вдруг резанул глаз. Опасность была тут как тут, и по спинам пополз холодок, а невеста Уайта и пугачевский клад позабылись в один миг.
"Ну что, – чуть слышно прошептал Тимофей, – пора начинать комедию? Ты готов, Фрэнки?"
"Yes, – ответил тот по-английски и показал большой палец. – Но мне нужно в уборную".
После, стоя у рукомойника, Фрэнк поглядел на себя в мутное зеркало и вновь, как в гостиничном номере этим утром, удовлетворенно кивнул. Он был собран и ничего не боялся – чувствуя себя рыцарем, отстоявшим честь дамы сердца. Путь к дальнейшим подвигам был открыт. Фрэнк Уайт Джуниор вышел из туалета, потоптался у входной двери и лег на спину – прямо на пыльный, растрескавшийся пол.
Глава 20
Старая "девятка" Толяна, трясясь и подпрыгивая на выбоинах, резво домчалась до городского центра. Александр Фролов молчал всю дорогу, привалившись к боковому стеклу и закрыв глаза. Лицо его обмякло, и сил в нем не осталось ни капли – недавнее напряжение уступило место безразличию и апатии. Он вдруг осознал, что больше от него ничего не зависит – Елизавета в чужих руках, и он ничем не может ей помочь. Что бы с ней ни произошло, это случится без его участия – несправедливость такого поворота событий угнетала его сильнее, чем сам факт похищения. Он чувствовал, что над ним жестоко подшутили, и сам казался себе смешон, а весь сиволдайский вояж предстал совершенно безысходной затеей.
Его водитель, напротив, был энергичен и собран. Ситуация будто пробудила в нем инстинкты, скрытые от посторонних глаз. "Два дурака дерутся, а третий смотрит, – бормотал он сквозь зубы. – Это точь-в-точь про нас. Интересное кино, триллер как есть – кто-то там непрост в этой компашке. Сейчас мы им еще подгоним – режиссеров…" – и швырял машину вправо-влево, как на трассе захолустного ралли.
"Стволами трясли – видал? – обращался он к Фролову, не смущаясь его молчанием. – Это тебе не шутки; из ствола шмальнуть – раз плюнуть. Вроде рожи-то наши, на черных не похожи, хоть, конечно, издалека не разглядишь…"
"Ты в милиции-то знаешь хоть кого? – очнулся вдруг Александр, когда они парковались у здания РУВД. – А то нас и слушать небось не будут".
Толян вдруг замолчал, потом ругнулся и сказал неохотно: – "Знаю, не дрейфь. И ты теперь узнаешь – все мои тайны. Выслушают нас, да и пустят без очереди, как настоящих випов", – и зачем-то с силой хлопнул дверью.
Перед ними был тот самый особняк цвета спелой малины, мимо которого этим утром шагал угрюмый Андрей Астахов. Ряды одинаковых узких окон придавали ему негоциантскую строгость – это мог бы быть доходный дом или дом свиданий средней руки, где умеют считать деньги и ничего не предлагают даром. Для милиции он казался чересчур игрив, было в нем что-то ягодное, вовсе не городское, но стражам порядка, очевидно, были чужды условности стиля, и малиновое здание тут не считали чем-то, выходящим за рамки.
Все это никак не тронуло Фролова, послушно шагавшего вслед за Толяном. Он отметил лишь внешнюю потертость и балкон без днища, ожидая и внутри увидеть что-то вроде рассохшегося дерева или пыльного сукна, и даже вздрогнул от неожиданности, попав в прихожую, сплошь отделанную стеклом и настоящим мрамором. "Евроремонт, – кивнул на стены его провожатый. – Гордость города, постарались менты. На второй этаж, правда, не хватило…" – Он уверенно протиснулся сквозь группу кавказцев, отчаянно споривших с потным лейтенантом, и подвел Фролова к окошку дежурного, что-то перекладывавшего в ящиках стола.
"Нам бы это… Следователя позвать, – сказал Толян чуть смущенно, явно стушевавшись по привычке перед одушевленным символом власти. – Дело у нас есть – не терпящее отлагательств".
Дежурный, сержант с тонкими усиками, похожий на артиста, играющего бабников и гуляк, оглядел его с невыразимым презрением. Было ясно, что посетитель не представляет интереса ни для него лично, ни для Кировского УВД в целом. "Ну, какое у тебя дело? – спросил он лениво с видом человека, познавшего в жизни все. – Может тебе не к следователю, а вон, с прочими гражданами, в очередь?"
"Ты мне Никитину позови, Валентину Павловну, – сердито сказал Толян. – А не позовешь, пеняй на себя, тебе потом такую халатность вдуют…"
Дежурный вновь глянул насмешливо-высокомерно, но потянулся-таки к селектору, ткнул какую-то кнопку и протянул с ленцой: – "Валентин Паллна? Тут к тебе кавалер".
"Русаков, – громко добавил Толян – так, чтобы было слышно в микрофон селектора, – по срочному происшествию", – и, взяв Александра за локоть, отвел того в сторону. "Сейчас спустится, – шепнул он, – ты ее не бойся. Она ничего, нормальная такая баба".
"Мне-то чего бояться, – пожал плечами Фролов. – А она что, и вправду следователь? Никогда не видел…" – он хотел еще сказать что-то и осекся: от служебной лестницы к ним быстро шла очень красивая женщина с усталым лицом.
Следователь угрозыска Валентина Павловна Никитина училась с Толяном в одном классе средней школы. Она, к тому же, была его первой любовью – несчастной, как и положено в юности – и она же оставалась важнейшей из причин, по которой он еще не разочаровался в женщинах до конца. В глубине души Толян до сих пор верил, что где-то есть такие же, как его Валентина, и надеялся встретить хоть одну из них в своем будущем – пусть сколь угодно дальнем. Надежда была слабой – он отдавал себе отчет, как редки подобные удачи. Тем не менее, школьная подруга являла собой идеал, примирявший его с человечеством, что он, конечно же, тщательнейшим образом скрывал.
В свои тридцать Валентина все еще была хороша: высокая, светловолосая, с полной грудью и огромными глазами, в которых мужчины тонули, как в космосе, блаженно отдаваясь невесомости. В юности она была тонкой и гибкой, от нее пахло фиалкой, как от лесной феи, и Толян был влюблен со всем пылом неполных семнадцати лет. Он не раз дрался из-за нее с парнями постарше и пытался неловко ухаживать, отваживаясь на письма и сбивчивые слова. К концу последнего класса она отметила его постоянство и выделила из остальных, а перед самым выпускным даже уступила его страсти – улыбаясь непонятной, чуть порочной улыбкой. Он, однако же, слишком робел и стеснялся своих сильных рук, а она была совершенно неопытна, несмотря на напускную порочность. У них ничего не вышло, и после, расстроенный донельзя, он больше не решался к ней подойти. Его вздохи в отдалении быстро ей надоели, у нее появились другие поклонники, но она, тем не менее, сохраняла в отношениях с Толяном некоторую теплоту, очень рано научившись ценить бескорыстную терпеливую преданность.
В милицию она попала случайно, за компанию с бывшей подругой, но там, неожиданно для всех, в ней проявились недюжинный характер и упорство. Валентина сделала быструю карьеру, которой завидовали многие мужчины, пробившись в следственную группу по особо важным делам. Теперь уже никого не вводили в заблуждение бездонность синих глаз и мягкий голос, в котором очень скоро слышалось урчание хищницы.
Она оказалась сильной женщиной, но и вся ее сила не могла противостоять потоку служебного негатива, который скоро изменил ее, сделав нервной и жесткой. Она научилась никому не спускать обид, толкаться локтями и отгрызать положенное, а также – не жалеть себя и не откровенничать никогда и ни с кем. На работе ей приходилось проводить слишком много часов. Валентина испортила желудок плохой едой, а ее личная жизнь свелась к убогим эпизодам, происходившим там же, на рабочем месте. В какой-то момент она поняла, что сыта таким бытом по горло, и, скорей всего из протеста, решилась выйти замуж за человека куда слабее себя. Супруг был мелочен и обидчив, он чувствовал, что проигрывает ей по всем статьям, и оттого безудержно ревновал – не только к другим мужчинам, но и к любым эмоциям, которые она испытывала в его отсутствие. Порой это казалось невыносимым, но она однако же проявляла терпение, усматривая в замужестве пусть шаткую, но опору – назло штормам и бурям, бушующим на службе.
Увидев Толяна в компании незнакомого человека, Никитина решила, что ее приятель вляпался в какую-то мелкую гадость и пришел просить о подмоге. Она подошла к ним вплотную, поздоровалась деловито, чтобы дать понять, что у нее на счету каждая минута, и окинула Александра профессиональным взглядом, отметив, что тот не из "крутых" и не представляет никакой опасности. "Ну что, Толик, стряслось? – спросила она со вздохом. – Машину разбил или подрался? Давай только быстрей, я вся в запарке".
"Валентина, Валентина, – покачал головой Толян. – Сразу видно, не веришь ты в меня. А тут такое дело – на звездочку погонную потянет. Киднеппинг – слыхала или, может, в кино смотрела? Веди нас наверх, сейчас изложим тебе весь сюжет".
"Прям сюжет? – хмыкнула Никитина недоверчиво, но что-то подсказало ей, что он не шутит. Она еще раз оглядела Фролова, на этот раз внимательно и очень цепко, кивнула в сторону лестницы: – Ну что ж, раз так, то пошли, – и крикнула дежурному: – Панкратов, оформишь потом пропуска этим двум, – даже не удостоив того мимолетным взглядом".
"Пропуска, – проворчал дежурный, – пропуска без документов нельзя", – но спорить не стал, только сделал недовольное лицо. Валентина Павловна раздражала его ужасно, но была ему не по зубам и хорошо это знала. "Шалава", – пробормотал он сквозь зубы, вспомнив, как несколько лет назад она бесцеремонно отвергла его грубоватые домогательства, и злобно рявкнул: – "Слушаю!" – ни в чем не повинной старухе, смиренно дожидавшейся у окошка.