"Тихо!" – прошипел вдруг Фрэнк Уайт Джуниор и показал пальцем на разбитое стекло. С улицы доносились голоса – очевидно, бандиты вышли из дома. Вскоре стало ясно, что двое из Фольксвагена прощаются с широкоплечим по имени Юрец – не иначе, собираясь покинуть остров. Прощание затягивалось, один из них вспомнил сальный анекдот, и вся троица от души хохотала несколько минут. Наконец кто-то, наверное бритоголовый, сказал хрипло: – "Ну, давай, ты тут за старшего", – и голоса смолкли, а еще через четверть часа вдали послышалось знакомое стрекотание мотора. Пленники многозначительно переглянулись: стало ясно, что охранять их оставили лишь одного человека.
"Ну что, – прошептал Царьков, – это шанс? Давайте сюда, побеседуем".
Они сгрудились в углу комнаты, подальше и от входа, и от разбитого стекла. Николай, подумав, распахнул дверь туалета и пустил воду в рукомойнике.
"Белый шум, – пояснил он, – никто нас теперь не подслушает".
"Лунатик, одно слово, – заметил на это Царьков, – ну, зато конспирация у нас на уровне. Значит, так…" – и они стали обсуждать отчаянный план, без которого, увы, рассчитывать на благоприятный исход было сложно.
Тимофей так и сказал без обиняков, и никто ему не возразил. Сама собой напрашивалась мысль, что ничего хорошего их не ждет, раз уж похитители не прятали свои лица. Чем они помешали таинственному "главному", в чем их вина, и не есть ли все это трагическая ошибка, понять было нельзя, и они решили оставить теории на потом. Лишь Крамской порой задумчиво посматривал на Тимофея, но и он вынужден был признать, что не имеет причин подозревать того в двуличии. Сосредоточиться следовало на вопросах сугубой практики и особенно на главном из них – "Что делать?" – не тратя времени и сил на любимое русское "Кто виноват?"
Они шептались долго, хоть вариантов было не так уж много. На насилие следовало ответить насилием, выбрав верный момент и уязвимое место. Схема вырисовывалась лишь одна: напасть на охранника, пока он сторожит их в одиночестве, разжиться его оружием и выбраться из бильярдной, а потом уж выискивать дальнейшие пути к свободе. "По крайней мере, в воздух стрельнем и поорем", – подытожил Тимофей, и все с ним согласились.
Гораздо больше споров вызвала центральная часть плана – физический контакт с широкоплечим бандитом, который, хоть и казался добродушнее остальных, был, конечно же, очень опасен. "Никто из вас в спецназе не служил? – поинтересовался Царьков у Николая с Фрэнком и констатировал со вздохом: – Ну, тогда шансы малы", – после того, как те помотали головами.
"Главное – заставить его открыть дверь, – пробормотал Николай, нервно потирая ладони. – Нас все же много, за всеми не углядит".
"Ну да, где дверь, там и пуля. Много, не много, а жить каждый хочет", – ворчливо ответил ему Тимофей, но тут же признал, что другого выхода нет, и они стали прикидывать последовательность действий, сводящую к минимуму фатальный риск.
В конце концов, операция была разработана и получилась вовсе немудреной. С кем-то должен был случиться приступ – нервного удушья или астмы; на это мог "клюнуть" их сторож – преждевременная гибель одного из заложников едва ли входила в планы "главного". Кандидатура "заболевшего" обсуждалась весьма горячо – именно ему выпадала задача первым вступить с охранником в борьбу, чтобы лишить того подвижности хоть на короткий миг, пока ему на спину не бросятся остальные. Каждый рвался в герои, в том числе и Елизавета, утверждавшая не без оснований, что от нее, как от женщины, меньше всего ожидают каверз, а вцепиться во врага всеми конечностями она может не хуже, чем любой из них. Трое мужчин, однако, сказали ей непреклонное "нет", а следом отмели и кандидатуру Тимофея, очевидно представлявшего для бандитов самую "серьезную" фигуру. Вообще, недомогание, как любая случайность, должно было произойти с тем, кто и попал сюда случайно. Из таковых оставались Николай и Фрэнк, и выбор, вполне логично, пал на последнего – как на иноземца, организм которого может выкинуть фортель, столкнувшись с суровостью русских реалий.
Царьков бесцеремонно поинтересовался у Уайта Джуниора, не спасует ли тот в последний момент, на что Фрэнк отреагировал весьма страстно, обидевшись на такое недоверие. Но Елизавета тут же погладила его по плечу, и Николай с Тимофеем сделали вид, что верят в него, как в себя, так что он успокоился и даже несколько побледнел от гордости. Роли остальных распределили быстро, и на этом обсуждение завершилось – на деловой, пусть и тревожной ноте. "Чья возьмет, та и домой пойдет, – хмуро сказал Царьков. – Будем стараться, а то ведь и убить могут", – и все промолчали, окончательно осознав, что угроза реальна и близка.
Осуществлять задуманное решили через час – приступ "болезни" вряд ли мог произойти так сразу. "Эй, охрана!" – крикнул Тимофей и потом, когда никто не отозвался, заорал совсем уже во весь голос: – "Юрец!" – и заколотил кулаками в дверь. "Проверка связи", – шепнул он остальным, подмигнув, когда за дверью раздались шаги и недовольный голос: – "Чего шумишь?"
"Когда с главным говорить будем, Юрец? – спросил Царьков развязно. – Сколько можно людей держать, они вообще ни при чем".
"Для кого Юрец, а для кого Юрий Сергеич, – прогудел охранник из-за двери. – Ты не хами, а то станешь у меня смирным – в момент. С главным будешь говорить, когда тот захочет. Сиди пока, береги здоровье…" – и шаги стали удаляться вверх по лестнице.
"Есть контакт", – удовлетворенно сказал Тимофей и сел рядом с Елизаветой на диван.
"Болит?" – спросила она участливо, показывая на рассеченную щеку.
"Да ну, ерунда, царапина, – отмахнулся он. – Ясности никакой, вот в чем беда. Чтоб людей красть – тут и понятий таких нет, но башку-то ведь все равно отстрелят взаправду!"
"Знаешь, – сказал ему Крамской с соседнего дивана, – я конечно лунатик по-твоему, но признаюсь: мне все это не странно. Чего-то я подобного ждал – хоть конечно и не в такой форме. Твоей жизни я не знаю, а в моей теперешней как-то все вдруг перекосилось и напряглось – и несет меня неизвестно куда, и толкает, и тянет…"
"Нет-нет, ты не думай, – добавил он спокойно, заметив, что Тимофей ухмыляется с неприкрытым сарказмом. – Я вполне адекватен, я быть может нормальней тебя. Но что-то высшее давно от меня чего-то хочет – и никакой неадекватности в этом нет. Я знал: в этой поездке произойдет нечто, и может завеса приоткроется наконец – так вот оно, наверное, и происходит, несуразное, со своим смыслом. Или, может, это с тобой шутит сила, а ты гадаешь по своим слабым меркам?"
"Да уж, сила, гиперборейский петух, – пробормотал Царьков, обнимая Лизу за плечи. – Ты мне мистику не гони, ты ж не поп. Если выберемся, я все свои каналы подключу – пусть ищут. Не люблю, когда меня железкой бьют по скуле. Небось, конкуренты скрытые, о которых я не слышал… – Он покачал головой, словно в раздумье, и прибавил: – А в твои материи верится с трудом. Сдается мне, высшим силам не до нас, а в такое играть и вовсе не по чину. Лев, знаешь ли, мышей не давит".
"Так что, Николай, может это мы из-за Вас тут страдаем? – спросила вдруг Елизавета с вызовом. – Зря Вы, значит, на нас наговаривали".
"Не стоит путать следствие и причину, – ответил Крамской холодно. – А также случай, сопутствующий месту – если логически замкнуть. Если бы не вы и не ваша свадьба, я б, быть может, имел приключение куда менее опасного свойства. А уж наш американский друг и подавно".
"Случай, говоришь, – протянул Царьков насмешливо, – ну да, ну да. В этой стране по случаю очень даже можно схлопотать, да и без случая тоже. В любом, как говорится, месте. Я вот для Лизки причина, и она для меня причина – а где следствие, мы пока не разобрались. Распишемся вот – будет нам и следствие. А как заказчика найду, который нас сюда определил, я ему такое следствие устрою…"
"А я, – встрял вдруг Фрэнк Уайт, – я считаю, что Николай прав – по поводу сил. У меня явный пример, я сразу не видел, а он мне открыл сейчас!"
"Как интересно – ну и что же случилось?" – подбодрила его Елизавета. Она прижалась к Царькову и казалась теперь умиротворенно-спокойной, как на загородной прогулке. Слова Крамского помогли и ей – она поняла будто, что тоже ничуть не удивлена. Все перевернулось с ног на голову – ну так что ж? За последние дни это уже не в первый раз. Она становится другой, с ней должны происходить необычные вещи. Прежняя, она вряд ли очутилась бы здесь с Тимофеем, но теперь у нее старинное кольцо и совершенно непонятное будущее. А себя прежней – нет, не жаль.
"Я…" – начал Фрэнк и затряс рукой, мучительно подбирая слова. Подобно прочим, он осознал в одну секунду, что происходящее с ним – начиная со знакомства с Нильвой – есть одна неразрывная цепь событий, ведущая к предопределенному финалу. Здесь, на острове все и решится – это последнее испытание, решающая встряска мозгов… Он стал судорожно перебирать факты, имена, лица, и его озарило: Ольга! Это было не зря – и она, и ее наручники. Уайт Джуниор почувствовал, что ничего не боится, что готов бороться с охранником в одиночку, и выпалил вдруг, неожиданно для себя самого: – "У меня так, что я хочу жениться на русской женщине!"
"Неплохо", – оценил Тимофей и совсем уже изготовился сострить, но Елизавета ущипнула его за руку. "На русской женщине… – повторила она, внимательно глядя Фрэнку в глаза. – На любой или на уже знакомой? Они ведь бывают разные; жениться на русской – это может выйти очень опрометчивый поступок".
"Нет-нет, – заторопился Фрэнк Уайт, – на знакомой уже совсем, я хорошо ее знаю. Неделю", – добавил он, отчего-то почувствовав себя неловко.
"И кто же она? – продолжала допрашивать его Бестужева. – Как ее зовут, где работает, сколько лет?"