Елизавета затихла на несколько минут, а потом он признался ей: – "Мир такое дерьмо", – и она согласно кивнула, и это сблизило их еще. Она почувствовала вдруг, что Тимофей Царьков уже утвердился в ее сознании – на месте многолетнего вакуума, заполнив немалый объем. Лиза подумала мельком, что обиды остались неотомщенными, и насчет ее чар тоже пока ничего не ясно, но прогнала прочь эту мысль. На мысль нельзя было опереться, а на то, что обосновалось внутри, опереться было можно – или хотя бы схватиться и попытаться удержать.
Тут он дотронулся до ее спины, провел пальцами по позвоночнику, и ее тело тоже вспомнило что-то. Елизавета порывисто вздохнула, потом вывернулась из его рук, отошла на метр, остановилась, блестя глазами, и потребовала громко: – "Самое главное скажи!"
"Я, Лизка…" – начал было Тимофей, глядя в сторону.
"В глаза смотри!" – топнула она ногой.
"Ну хорошо, считай, что я… – угрюмо сказал он, повернувшись к ней, – считай, что я…"
"Не трусь", – мягко подбодрила его Елизавета.
"…Считай, что я снова в тебя влюблен, – закончил Царьков сердито. – Это ты хотела услышать?"
Она склонила голову набок, помолчала и призналась, вздохнув: – "Как-то очень мешает это ‘считай’".
"Ты ж понимаешь, что если без него, то я совру, – все так же мрачно проговорил он. – Столько не виделись, то да се… А тебе с вранья какой прок? Чуть времени пройдет – скажу тебе и без ‘считай’, но время, его не сдавишь, а дело не ждет. Что еще ты хочешь из меня выжать?"
Елизавета подумала немного, потом кивнула и сказала, усмехнувшись: – "Мог бы и соврать, ну да ладно. Много – сытно, а мало – честно, так у вас что ли говорится?"
"У кого – у нас?" – не понял Царьков.
"Неважно, – отмахнулась она, затем глянула на него в упор, добавила все с той же усмешкой: – Что ж, побуду дурой, очень уж хочется", – и вдруг улыбнулась ему, подошла и поцеловала в губы. Потом отстранилась, проговорила задумчиво: – "И влюблен, и замуж зовет, ну как тут устоишь…" – и опять поцеловала, сильно и страстно.
"Я согласна, – сообщила она ему, – нужно, значит нужно, если ты и вправду ‘влюблен’. Как ты говорил – чем стреляться, утопимся оба?.." – и вдруг закружилась по комнате в шутливом танце.
Тимофей сначала глядел недоверчиво, ошеломленный стремительной развязкой, а потом спросил, кашлянув: – "А кольцо венчальное возьмешь?"
"Что ж не взять? – откликнулась она с едва уловимой иронией. – Давай, раз приготовил".
Царьков полез в ящик стола, достал золотое кольцо с сапфиром – очень старой работы – и бережно надел Лизе на безымянный палец. "Смотри, как раз, – ухмыльнулся он, – еще прабабка моя носила, нам от нее досталось".
"Какое чудо! – воскликнула та, рассматривая камень. – И тяжелое… – а потом добавила в шутку, вспомнив Число души и сердце, распавшееся на кусочки: – Только ведь мой-то камень – бриллиант!"
"Я знаю, – сказал Тимофей, вдруг смутившись. – Но сейчас этот, розовый, в самый раз тебе – пусть и будет. От сглаза помогает опять же, мне цыганки-влашки говорили, а бриллиантик – потом, потом…"
"Как та девочка на Кузнецком, слово в слово, – подумала Елизавета и улыбнулась невольно, затем еще посмотрела на кольцо и спросила: – Ну а жениться когда?"
"Сегодня, – вздохнул Царьков, – только вот сделаю один звонок", – и, подняв трубку, стал набирать короткий городской номер.
Глава 14
Лишь только двадцать девятый скорый прибыл на станцию Сиволдайск, Фрэнк Уайт Джуниор вновь сделался насторожен. Замкнутое пространство купе, безопасное и обжитое, больше не служило укрытием – он вышел в чужой город, где с укрытиями было плохо. Здесь могли таиться любые опасности, он еще раз напомнил себе о дикости этих мест. Не зря быть может и сосед, старший эксперт Самохвалов, казавшийся вчера столь жизнелюбивым, сегодня утром был неразговорчив и хмур – все поглядывал в окно на сады нищего пригорода, занесенного пылью, и лишь однажды обратился к Фрэнку с вопросом о гостинице, в которой тот собирается остановиться. Услышав название "Паллада", сосед одобрительно кивнул, а Фрэнк подумал было, не сболтнул ли он лишнего, но тут же успокоился и даже посмеялся над собой слегка – нельзя же, в самом деле, подозревать каждого и всех.
На вокзальной площади, у памятника Дзержинскому, обращенному к приезжим тощей задницей в бронзовых галифе, он проверил привычным жестом пояс с деньгами, потом взял такси и поехал по улице Московской, ухмыльнувшись немудреному напоминанию о только что оставленной им столице, обворожительной путане Ольге и нескольких счастливых, безмятежных днях. Город поразил его поначалу – он не был похож на Москву, которую Фрэнк принимал за уменьшенную копию всей России, и вообще не походил ни на что, являя собой очень странную форму – по крайней мере, на его заокеанский взгляд. Он сразу вспомнил вдруг Гоголя и даже сказал себе: – "Ну да!" – почувствовав очень остро, что вот она перед ним, настоящая городская провинция, еще более карикатурная, чем та, из известной книги. Тут мясная лавка, за ней еще лавка, поплоше, потом почта, сапожная мастерская, трактир с подслеповатыми окнами. Вот в этом доме дают балы и закатывают пиры для всего уезда. А тут, где грязь у колонки, не иначе, стоят извозчики и ждут седоков, поплевывая и лузгая подсолнечное семя…
Он отметил замызганность зданий и ужасное состояние дорожного полотна и ощутил обиду за город, до которого ему не должно было быть дела. Тут еще и машина подпрыгнула, попав куда-то колесом, водитель витиевато выругался и, оглянувшись, пробормотал извинение.
"Плохой асфальт, – сказал ему Фрэнк, демонстрируя солидарность. – Власти, наверное, совсем не следят".
"Власти? – удивленно переспросил тот, чуть приглушив музыку – мутный, хриплый шансон. – Да что Вы, какие сейчас власти. Ну, Вы-то видно, что не здешний…"
Фрэнк лишь пожал плечами, засмотревшись на странный дом с дородной нимфой, вылепленной на фасаде. Вскоре улица привела к набережной, в которой уже не было ничего от Гоголя, а гостиница оказалась и вовсе современным зданием с яркой вывеской казино. У регистрационной стойки стоял мужчина и спорил с администратором по поводу номера и кондиционера в нем, как понял Фрэнк, слушавший краем уха. Уайтом тут же занялась молоденькая практикантка, а администратор увещевала мужчину, выражавшего уже сильное нетерпение и ни в какую не желавшего отступать. Это был Николай Крамской – раздраженный похмельем и тряской в душной машине. Они с Фрэнком мельком глянули друг на друга и равнодушно отвернулись.
"А Вы люкс возьмите, – говорила Николаю женщина-администратор с прической перманент. – Вон у товарища тоже люкс, очень даже хороший, и кондиционер там есть".
"Давайте, – вздохнул Крамской, – если уж у товарища. Товарища по партии… Извините, – сказал он Уайту, – я шучу".
"Зря Вы так, – обиделась администратор за Фрэнка. – У нас приличный отель, никто не жалуется, хоть и из Москвы. Товарищ, кстати, тоже из Москвы, – добавила она, заглянув практикантке через плечо. – И ничего, оформляется спокойно и не шутит!"
Николай и Фрэнк одновременно откашлялись, подавляя смешок и вновь посмотрели друг на друга, уже с некоторым взаимопониманием. Затем Крамскому вручили ключ, и он зашагал к лифту, а Уайт Джуниор прождал еще с четверть часа, пока зардевшаяся практикантка, очень худая, с длинным узким лицом, получала от начальницы нагоняй за ошибки, имевшие отношение вовсе и не к нему.
Наконец, с этим было покончено, Фрэнк поднялся в номер и с облегчением вздохнул. Вопрос ночлега был решен – причем, вполне эффективно. Он замурлыкал какую-то мелодию, бегло прошелся по двухкомнатному люксу, заглянул в микроскопическую ванную с мутным зеркалом, а потом, удовлетворенный осмотром, вышел на балкон, с которого, как и обещалось, открывался вид на великую русскую реку. Река действительно оказалась впечатляюще-широкой, но никакого душевного трепета Фрэнк Уайт не ощутил. Он, однако, постоял несколько минут, словно отдавая визит вежливости, а потом спохватился и сказал себе: к делу, к делу.
Действовать нужно было без суеты, но и не теряя времени понапрасну. Фрэнк распаковал вещи и аккуратно их разложил, после чего подчеркнуто-деловито проверил деньги, документы и ксерокопию плана. Все оказалось на месте, что, конечно же, было хорошим знаком. Он удовлетворенно кивнул, вновь надел пояс и джинсовку, тщательно запер дверь и спустился вниз.
Ему предстояло ознакомление с местностью, для чего следовало разжиться топографическими материалами. Неподалеку от гостиницы он обнаружил газетный киоск, небрежно осмотрел витрину и спросил, подлаживаясь под туриста, продается ли тут карта города – желательно с названиями всех улиц. Карта нашлась, но предлагалась она лишь в комплекте с путеводителем в глянце – за совершенно непомерные деньги. Уайт поохал для вида, вполне натурально изображая прижимистость, но миловидная продавщица не выразила сочувствия, и он счел за лучшее не перебарщивать с притворством, совершив сделку к внутреннему своему ликованию. Еще одно препятствие было преодолено. Фрэнк схватил пакет с покупкой, огляделся по сторонам и поспешил назад в отель, лишь мельком отметив мгновенный сладкий укол – молодая газетчица напомнила ему черноволосую Ольгу.