Это действительно был хороший день. Да и вообще вся неделя выдалась неплохой, много интересных случаев. Как выяснил Макс, лучший способ выговориться - это, приходя домой, встречать кого-то, кому искренне интересно, чем он весь день занимался. Когда они с Риком и Джетом жили вместе, каждый из них был не очень-то склонен пересказывать произошедшее на работе, но Элли наслаждалась его рассказами. Она задавала вопросы, которые наполняли его ощущением гордости за хорошо сделанную работу. Порой даже заставляли задуматься, как в следующий раз сделать еще лучше. А иногда - что ему больше всего нравилось - ему удавалось ее рассмешить. Как сегодня.
- Так вот, прибегает этот парень - так, словно за ним гонятся все силы ада. Бледный как полотно. Одна рука обмотана окровавленным полотенцем, а в другой - пачка замороженных овощей. И говорит, что нечаянно отрубил себе палец и что он здесь, в упаковке с горохом. И валится в обморок прямо на пол.
- Не может быть! Что же ты сделал?
- Приготовил первое травматологическое. Позвонил в нейрохирургию, и оказалось, что Рик там по каким-то своим делам, и его очень интересует перспектива пришивать палец, и потом…
- Что?
- Мы разматываем полотенце и видим, что он отрезал только маленький кусочек сверху и там просто небольшая ранка. Обошлись куском пластыря.
Элли мягко, мелодично рассмеялась, и Макс почувствовал удовлетворение, что смог развлечь ее. Это заставляло его чувствовать себя… важным. Так или иначе, это было приятное чувство.
- Я скучаю, - призналась Элли. - Возможно, это потому, что я вряд ли смогу себе позволить долго сидеть дома с ребенком. Я бы хотела вернуться к работе, и знаешь что?..
- Что?
- Я думаю, в следующий раз я поступлю в травматологическое, а не в хирургию. Например, ты каждый день имеешь дело со смертью. Исход может быть каким угодно, это непредсказуемо. Это вызов, который хочется принять. Я понимаю, почему тебе там так нравится.
А Макс начал понимать, почему Элли хотела бы подольше сидеть с ребенком. Он наблюдал, как меняется личико малышки у него на коленях. Нахмуренные бровки, придававшие ей сердитое выражение, и сморщенный носик - как будто она вдруг почуяла какой-то неприятный запах. Маленький ротик был приоткрыт, и кончик языка то высовывался, то снова скрывался. Макс вдруг заметил, что сам делает то же самое, копируя движения малышки. Ее глаза расширились, и Макс в ответ сделал большие глаза. А потом вдруг осознал, что держит Мышонка за ручки и строит самые дурацкие рожи, на какие только способен.
Ей это, похоже, очень нравилось. Он мог бы поклясться, что она пытается за ним повторять. Это завораживало. Наполняло теплом, так же как и смех Элли. Он издавал различные звуки, поначалу этого не замечая. Щелкал языком и - о господи! - сюсюкал. А потом вдруг произошло это.
Уголки маленького рта растянулись и приподнялись. И Мышонок улыбнулась.
Вернувшись из душа, Элли сначала ему не поверила. Она сидела на краю дивана, расчесывая волосы, и даже прервалась на секунду, чтобы покачать головой:
- Она еще слишком маленькая, чтобы улыбаться. Дети учатся улыбаться примерно в шесть недель.
- Но она улыбнулась! Мне. Правда? - Макс приподнял ручки ребенка и защелкал языком, пытаясь снова вызвать улыбку.
- Может, она гримасничала.
- Нет. Она улыбнулась! Смотри… смотри, она опять улыбается!
- Боже мой, - выдохнула Элли, - она правда улыбается!
Они оба смотрели на Мышонка. А потом одновременно подняли голову, встретились взглядами и улыбнулись друг другу.
Макс первым отвел глаза. Ему требовалось что-нибудь сделать. Он отдал Элли ребенка и встал. Бесцельно пошел по комнате и остановился у книжной полки, где его взгляд упал на фотографию "плохой четверки". Четверки. Он медленно повернулся и тихо спросил:
- Как насчет Мэтти?
- Твоего друга?
- Нет. Имя.
Теперь она поняла. Посмотрела на Мышонка, потом снова подняла глаза. Взгляд ее был таким же, как когда она увидела первую улыбку своей дочери.
- Сокращенно от Матильды, - прошептала она. - Мэтти. Отлично, Макс… но ты уверен?
- По-моему, хорошо.
- Но это ведь имя человека, который для тебя очень много значил…
Он с трудом сглотнул.
- Если бы я выбирал ей имя, я назвал бы ее именно так, - мрачно произнес он. - Если бы она была моей дочерью.
Элли отвела глаза и сморгнула.
- Значит, Мэтти. - Она наклонилась и поцеловала младенца. - Привет, Мэтти.
Он дал Мышонку настоящее имя. Имя, которое бы выбрал для собственного ребенка. Радость от этого драгоценного подарка все еще пребывала с Элли, когда она укладывала очень сонную малышку в кроватку в их общей комнате. На еегубах все еще блуждала мечтательная улыбка, когда она вышла в гостиную и увидела Макса, который выключал везде свет. Он передвигался в полумраке, освещаемый только отблесками света, проникавшими из холла.
- Я думал, ты уже легла, - сказал он.
- Я хотела сказать тебе спасибо.
- Не стоит благодарности.
Если бы он не улыбнулся, она сказала бы еще что-нибудь и ушла, но эта улыбка… Такая ясная и невероятно нежная. Земля ушла у нее из-под ног. Элли шагнула вперед, сокращая расстояние между ними, поднялась на цыпочки и обняла Макса. Инстинкт говорил ей, что только прикосновением она может выразить, как много значит для нее это событие и эти отношения, - прикосновением, а не словами, которые всегда будут лишь слабым отражением.
Макс обнял Элли в ответ и притянул к себе. Он склонил голову, и она услышала его осторожный вдох - как будто он наслаждался запахом ее волос. Ее запахом. Она чувствовала, как он прижимается к ней. Его грудь - к ее груди. Его пальцы на ее спине. Его живот - вспышка желания была настолько сильной, что ей пришлось закрыть глаза и попытаться вспомнить, почему она не должна дать Максу понять, что она к нему на самом деле чувствует. Возможно, у нее не получилось.
Когда объятия наконец ослабли - существенно позднее, чем могли бы закончиться объятия двоих друзей - и Элли открыла глаза, Макс смотрел на нее, и в глубине его карих глаз она увидела отражение того же чувства, которое безуспешно пыталась скрыть.
- Элли…
Шепот. Наполовину стон, наполовину предупреждение. Или вопрос?
Она ничего не ответила - словами. Но наконец позволила гласу сердца и тела сломить глас рассудка. Она снова встала на цыпочки, обнимая его за шею, и приоткрыла губы. Предлагая ему свое тело.
На этот раз Макс явственно застонал. Он коснулся ее губ своими, и это был точно не дружеский поцелуй. Его поцелуй не был похож ни на что, что Элли приходилось когда-либо испытывать. Словно американские горки. Напряжение росло и затем рассыпалось на мельчайшие искры, отголоски которых она чувствовала глубоко внутри, внизу живота. Его язык дразнил ее и ласкал, а его пальцы глубоко погрузились в ее волосы.
Наконец она смогла сделать то, что так давно хотела, - коснуться пальцами щетины на его подбородке. Затем она повела ладони выше, взъерошивая его волосы. Его губы опустились ниже и тронули ее шею, и Элли запрокинула голову, открывая ему свое горло. Свою жизнь.
- Элли… - На этот раз это был стон разочарования. - Мы не можем…
Элли застыла. Она не могла спросить почему. И не могла придумать ни одной причины.
- Слишком рано.
Очень странное объяснение. Как может быть слишком рано, когда так чувствуешь? Она влюблена в него больше жизни. Но не могла сказать ему - потому что иначе он бросится прочь и этого никогда не случится. А потом она уедет, так и не узнав, на что это похоже на самом деле - только в мечтах.
- Ты родила всего несколько недель назад. Если мы не остановимся, я…
- Я в порядке, - прервала его Элли. Она смотрела ему в глаза не мигая. - Швы уже зажили. Я… - О господи! Она не знала, что сказать, чтобы это не прозвучало как просьба. Если он хочет остановиться, она должна это принять. - Я в порядке, - повторила она снова, и ее голос повис в тишине.
"Я хочу этого, - пыталась она сказать ему взглядом. - Я хочу, если ты тоже хочешь".
Макс понял, по крайней мере, часть этого. Он на секунду закрыл глаза, а потом без усилий поднял Элли на руки и понес ее в свою комнату. В свою постель.
Следующий поцелуй перенес их на совершенно новый уровень ощущений. И после этого они избавились от одежды и испытали "контакт кенгуру" - кожа к коже. Снова американские горки - на эмоциональном уровне столь же высокие, как и на физическом.
Теперь Элли отдала Максу свою душу. И сердце.
Можно дать кому-то имя и не потерять его. Можно отдать свое сердце, и в то же время оно будет по-прежнему биться внутри. Это - бесценные дары, которыми может обладать человек, но никто не может отнять их у него. Элли размышляла об этом, когда прогуливалась с Мышонком… нет, Мэтти! - в коляске следующим утром. Она шла медленно, немного утомленная прошедшей ночью, но безмерно счастливая. Она никогда еще не была так счастлива.
Даже тогда, когда она впервые увидела своего ребенка и впервые дала ему грудь. Или когда впервые ощутила проблески любви к Максу - когда он помогал ей впервые кормить Мэтти. И тогда, когда он сам выбрал имя, которое для него так много значило, и предложил ее ребенку. И даже вчера ночью, прижимая к себе Макса, произносившего ее имя на пике их общего наслаждения.
Это чувство было гораздо больше. Оно включало в себя все и всех сразу - ее саму, Макса, Мэтти. Даже если это продлится всего несколько дней и Макс никогда не узнает, насколько важной частью этого чувства он был, это именно то, что значит семья. Человеческие существа, связанные воедино любовью. Дарами, которые можно отдать и в то же время сохранить.