От резкого автомобильного гудка Игорь вздрогнул, огляделся заполошно. Надо же, на светофоре задумался. Все, хватит! Плюнула так плюнула. И без консервного запаса проживем. И вообще, сейчас ему не до любовных переживаний. Бог с ней, с любовью. Когда жизнь рушится, любить уже некогда. Надо ситуацию менять, ломать ее как-то. Столкнуть надо к чертовой матери этого сына с дороги. Потому и добытую информацию надо перевести из печали в пользу. Только вопрос - в какую пользу? Тут думать надо, не торопиться, хорошо думать…
Изловчившись, Игорь на ходу выцепил губами сигарету из пачки, прикурил, с удовольствием вдохнул в себя терпкий дым. Так. Допустим, он подбрасывает эту информацию Командору. И что? Да он давно уже про Леську забыть успел, мало ли баб в своей жизни просто так пользовал? Хотя… Он в этих делах большой чистоплюй. Можно на этом, кстати, сыграть. Вроде того - ты использовал и выплюнул, а твой сынок подобрал и в рот положил. Можно даже небольшой скандальчик на этой почве организовать. Вбить первый клин между отцом и сыном. А дальше - как получится. Главное, в драку ввязаться, а там посмотрим.
Докурив сигарету, Игорь выщелкнул окурок в окно, достал заверещавший мобильник, ответил нехотя:
- Да, Оль… Где, где, в пути! На работу еду. А что голос? Нормальный голос. Чего звонишь-то, проверяешь, что ли? Скажи-ка мне лучше, у тебя номер телефона Ани есть? Ну, жены сукиного сына, коровы этой, с которой тебя вчера жена Командора познакомила… Надо, зачем! Для дела надо! Ага, и хорошо, что есть… Вечером позвонишь ей, почирикаешь по-бабьи. А я тебе все расскажу, как и для чего. А там сама сообразишь. Ну, все, дома встретимся, обсудим.
* * *
Не любила она походов в местную поликлинику, хоть убей. Чувствовала себя полным ничтожеством, когда важные медицинские тетки в кабинетах разглядывали ее паспорт без прописки да приставали с вопросами, кем ей приходится Илья. Как будто без их вопросов не ясно, что парню надо рентген сделать - вдруг ребро сломано? Пока до того рентгена добрались, все нервы измотали. Хорошо хоть результат положительный, оказалось, нет перелома. Просто сильный ушиб. Сказали, само пройдет.
- Лесь, смотри… - тихо потянул ее Илька за рукав куртки, показывая куда-то вверх, в снежное стелющееся пространство.
- Чего? Куда смотреть-то? - обернулась она к нему с досадой, нехотя останавливаясь.
- Смотри, как снег наверху завивается… Будто его спиралью крутит. Видишь? Если подпрыгнуть, то тебя вверх по этой спирали унести может. Красиво, правда? И страшно немного.
Она долго всматривалась в серое низкое небо, сыплющее обильные хлопья, но ничего там не увидела, никакой особенной красоты. Ну, снег. Мокрый, холодный. Обернувшись к племяннику, Леся долго смотрела в его бледное разбитое личико, обращенное вверх, и чуть не расплакалась от жалости - сине-фиолетовый фингал под глазом и разбухшая губа никак не вязались с выражением наивного и тихого на нем восхищения. Сглотнув спазм, она проговорила, поеживаясь:
- Пойдем, Илька… Холодно.
- Нет, ты посмотри, как здорово! Неужели ты не видишь? Вот бы это нарисовать. Представляешь, мы с тобой взялись за руки и летим вверх по снежной спирали…
- Это как на картине у художника Любарова?
Илья повернул к ней голову, посмотрел с рассеянным интересом, будто с трудом вытянул взгляд из снежного пространства. Странный был у него взгляд, расплывчатый, будто у слепого. И снова прошлась иголками по душе тревога за мальчишку - интересно, что она с ним дальше делать будет? Он же вообще… как неземной весь. А вдруг он особо одаренный или талантливый? В изостудии преподаватель аж дыханием пресекается, когда его хвалить начинает. А она? Что она может ему дать, кроме душевной тревоги? Его ж учить надо, в него материально вкладываться надо. Потому что все разговоры про то, что настоящий талант сам по себе пробьется, - сущая ерунда. И о чем только его мать там, в Америке, думает?..
- Леськ, а ты откуда про Любарова знаешь? - сфокусировался он таки взглядом на ее лице. - Тебе такие картины нравятся, да?
- Не-а. Я, Илька, их не понимаю. А ты, по всему видать, породой в дедушку с бабушкой пошел. Они вот так же умели видеть особую красоту да замирать перед ней. А я не умею.
- Ничего, научишься. Честное слово, научишься!
- Слушай, а как у тебя с английским? Ты обещал, что сам будешь заниматься.
- Это ты к чему, Лесь? Думаешь, мама за мной приедет?
- Конечно, приедет! Не век же тебе со мной в нищете плюхаться. Конечно, мне будет очень трудно без тебя, но…
- Лесь, я не плюхаюсь! С чего это ты взяла? Живем и живем… Давай не будем об этом, ладно?
- Обижаешься на маму, да?
- Нет. Я не обижаюсь. Я просто не помню ее совсем… Я ж не виноват, что не помню. И вообще, отвяжись от меня с этими дурацкими разговорами!
- Ладно… Ладно, отвязываюсь. Пойдем. Холодно. Надо еще в магазин заскочить, на ужин чего-нибудь сообразить. Может, по макаронам вдарим? В холодильнике кусочек сыра есть, я утром от завтрака заныкала, сделаем макароны с сыром и чесноком. Вкусно-о-о…
- Ага. Давай…
Ритка быстро открыла им дверь, будто ждала в прихожей, поглядывая в глазок. Вид у нее был абсолютно загадочный. Подняв над головой кусочек картона и повертев им в воздухе для пущей заинтересованности, пропела весело:
- Пляшите, пляшите! Иначе не отдам! Тут вам послание принесли с гостинцами!
- Послание? Какое послание? - удивленно переспросила Леся, стаскивая с ног мокрые ботинки. - Мы ни от кого посланий не ждем.
- Ты, может, и не ждешь, а Илька ждет! Да, Илька?
- Я? Нет, я тоже не жду… А кто приходил?
- Ой! Такой мужик приходил - отпад! Высокий, красивый, молодой, пальто на нем шикарное, шарф шелковый. Вот, визитку свою оставил. Для тебя, Илька. Там записка на обратной стороне.
- Дай сюда, Рит! - решительно протянула руку к визитке Леся. Выхватив ее из Риткиных рук, прочитала медленно: - Андрей Андреевич Комиссаров, начальник службы охраны.
Она вздрогнула, проговорив вслух эту проклятую, но упорно хранящуюся в памяти фамилию, но потом быстро опомнилась, произнесла тихо, скорее для самой себя:
- Странно, что меня эта фамилия до сих пор по мозгам царапает, столько лет прошло… Интересно, что это за Комиссаров такой выискался? Кто он, Илька?
- Не знаю… - пожал тот удивленно плечами.
- Хм… Прямо мистика какая-то…
- Да ты на обороте, на обороте читай! Там записка! - нетерпеливо проговорила Ритка, выхватывая визитку из Лесиных рук и читая с придыханием: -…Илья, полный порядок. Я твою проблему порешал. Не бойся, они тебя больше не тронут.
- А! Я понял, понял, кто это! Это дядька с улицы, которому я жвачку дал! Он еще со мной до школы прошел, хотел с пацанами разобраться.
- Это с теми, которые тебя побили?
- Ну да! Значит, разобрался все-таки… Молодец…
- Так. Давай все сначала, - строго произнесла Леся, проходя на кухню и увлекая за собой племянника. Ритка, конечно же, притащилась за ними, стояла в дверях символом крайнего любопытства. - Откуда он взялся, этот дядька? Что, прямо-таки сам на улице к тебе подошел?
- Ну да… Он из машины вылез спросить, где аптека. А чего ты так испугалась, Лесь?
- А ты сам не понимаешь, чего? Маленький, да? Ты хоть знаешь, для чего такие дядьки к мальчикам на улице просто так подходят?
- Ты что, думаешь, он педик? Не… На педика он не похож. Он нормальный мужик!
- Да все они с виду нормальные мужики.
- А я тебе говорю, что нормальный!
- Тогда с какого перепугу он ринулся твои проблемы решать? Ты об этом подумал?
- Он еще и гостинцы принес! - тут же вставила свою реплику Ритка, явно переходя на Лесину сторону. - Вон, какой пакет огромный!
- Так. Так… - грозно уставилась Леся на пакет, откуда торчала глянцевым углом огромная коробка с конфетами. - Илья, немедленно бери пакет и неси все это на помойку! И визитку туда же! Слышишь? Немедленно! А лучше дай сюда, я ее порву…
- Леськ, ты чего взбеленилась-то? - обиженно поднял на тетку ровные аккуратные бровки Илья. - Совсем, что ли, рехнулась? Говорю же тебе, нормальный дядька… Не видела его, а уже выводы делаешь!
- Дай сюда визитку, я сказала!
- Не дам! - сделал большой шаг назад Илька, пряча картонную полоску за спину. - Успокойся немедленно, куда тебя понесло? Аж трясешься вся!
А Лесю и в самом деле трясло. Внутри организма все ходило ходуном, булькало и переливалось знобкой сердитостью, и трудно было дышать - тут же схватывалась болью яркая точка под левой лопаткой, исходила лучами, горячо била в голову, изгоняя из нее последние здравые мысли. Даже вдруг захотелось размахнуться и… Ударить, что ли? Вдруг ужаснувшись мерзости собственного порыва, она тут же обмякла, давая дорогу слезам - простым, горячим, обычно-привычным, всегда приходящим на помощь в такие минуты. Действительно, лучше уж поплакать, чем руки распускать.
- Лесечка… Лесечка, да что ты! Успокойся, не надо! - кинулся к ней Илька, обхватил руками, ткнулся носом в изгиб меж плечом и шеей. - Не надо, не надо плакать! Это ты не на меня сердишься, я знаю, это из-за того, что работу потеряла… Ничего, Лесь, прорвемся! Мы справимся, Лесь! Мы прорвемся, честное слово, прорвемся.
Какие хорошие слова - прорвемся да справимся. Бодрые, оптимистические. Сколько раз они в такие именно минуты повторяли их друг другу, как молитву, как "Господи, помилуй", как "Отче наш, иже еси на небеси…". А если в них вдуматься хорошенько - куда они прорвутся-то? Через что прорвутся? Ерунда какая…