Они плескались в бассейне, расположенном прямо на крыше пентхауса, который занимали молодожены. С наслаждением отогревались на солнце после дождливых дней во Флориде. Без конца что-то ели и пили, дурачились в аквапарке, танцевали самбу. Причем Тори, хотя трое приятелей только что обучили ее этому зажигательному танцу, перетанцевала их всех. Вот что значит цыганская кровь! После чего Алан, тяжело дышавший то ли от того, что она его загоняла, то ли по другой причине, при всех признался ей в любви и до самого вечера пожирал глазами. Но вечером они выпили так много шампанского, что Тори заснула прямо в шезлонге на площадке пентхауса. Проснувшись ночью от невыносимой жажды, она увидела, что Алан спит сидя, положив голову на ее закутанные пледом колени. Тогда она разбудила его поцелуем и жалобно попросила принести оранжада со льдом. Но пока Алан готовил напиток, Тори снова заснула и проснулась только от бодрого возгласа Бобби:
- Эй, сони! Если кто-то собирается в Виржинию, то поторопитесь, я уже взлетаю!
Правда, выяснилось, что взлетает он пока что "на крыльях любви", поскольку, открыв глаза, Тори увидела в объятиях неутомимого ловеласа какое-то тощее и нахальное существо, явно едва достигшее совершеннолетия. У Бобби и существа были какие-то свои планы, из-за которых Тори и Алану был дан на сборы один час.
Все время полета Тори проскучала в обществе этой юной пофигистки. Девчонка в коротких шортах и в топе, под которым едва угадывались крохотные выпуклости, валялась, задрав ноги, на диване и просматривала журналы, громко щелкая при этом жвачкой и выдувая пузыри. Свою попутчицу она полностью игнорировала. Тори оставалось только удивляться всеядности знаменитого плейбоя. Мысль о том, что и она могла оказаться в этой коллекции, обдала ее мгновенным холодом. Она страшно соскучилась по Алану, но Бобби не отпускал его от себя, желая узнать все подробности их "приключения" во Флориде.
Потом они два часа ехали от аэродрома до коттеджа. И вот наконец они дома и совсем одни. Алан обнимает ее и спрашивает шепотом, готова ли она расплатиться за полет, как обещала. Тут Тори вновь, совершенно неожиданно для себя, испытывает страх. Как тогда, в зимнем саду у Джордана. Страх перед распаленным самцом, перед его неистовым и неукротимым напором. Перед тем зверем, который, врываясь в нее, причинял боль. Она поднимает на Алана глаза, полные ужаса, непроизвольно пытается освободиться от его крепких объятий. Она страшно боится, что он сейчас превратится в страшного, чужого, опасного человека.
- Я... мы забыли забрать у миссис Дженкинс Ушастика... Он, наверное, соскучился. И у нас нет продуктов, - лепечет она.
Тори ожидает взрыва негодования, упреков. Возможно, он сейчас уйдет и хлопнет дверью. И все будет кончено. Но она не в силах преодолеть свой страх. Да, пусть лучше он уйдет.
Но Алан не выпустил ее из объятий. Он только ослабил их так, что они стали почти дружескими. И осторожно поцеловал ее в щеку.
- Ты устала, детка. Отдыхай, а я пока съезжу за продуктами и Ушастиком. И не бойся меня, пожалуйста. Можешь даже считать, что наше соглашение по поводу снега в Майами остается в силе. А до четвертого июля еще куча времени. Я даже успею съездить в экспедицию и вернуться. Если ты, конечно, еще захочешь меня видеть. - И он погладил ее по плечу, широко улыбнулся и вышел, прихватив корзинку для продуктов.
Некоторое время Тори постояла в холле, не понимая, как отнестись ко всему случившемуся. Когда за Аланом закрылась дверь, она ощутила легкий укол тоски, но вместе с тем и облегчение, словно избежала опасности.
Она пожала плечами. Внутри была пустота. Ладно, пусть все идет как идет. Тори вдруг ужасно захотелось спать, она прилегла прямо на диване, укрылась пледом и мгновенно заснула. На этот раз она спала без снов, а когда проснулась, поняла, что уже наступил вечер. Тори почувствовала какие-то аппетитные запахи, идущие из кухни. Поняла, что голодна, но еще полежала, притаившись, не зная, что сказать Алану.
Из кухни не доносилось никаких звуков, кроме легкого шуршания, которое в конце концов заинтриговало Тори. Она встала и босиком подошла к кухонной двери. Алана там не было. Это Ушастик шуршал насыпкой, сидя в кошачьем туалете и старательно зарывая лапками в белых носочках горошинки своих экскрементов. Видно, миссис Дженкинс за время их отсутствия приучила малыша к цивилизованному туалету. Увидев Тори, он подошел и стал тереться о ее ноги. Тори налила ему молока из стоявшего на столе пакета, и котенок принялся аккуратно, без жадности его лакать. Кроме пакета молока на столе стояли блюда, накрытые крышками. Тори обнаружила в них еще теплое жаркое, салат и холодный фасолевый суп. На дверце холодильника висела записка, прикрепленная магнитом в виде утенка Билли: "Зайду завтра. Привет! Алан". В холодильнике она обнаружила запас продуктов.
- Спасибо, Алан, - сказала она вслух. И стала жить одна.
С аппетитом поела. Поиграла с Ушастиком. С удовольствием поработала над незаконченным портретом дяди Джеймса. Особенно ей удались глаза. Совершенно его глаза, умевшие смотреть на нее с сочувствием и пониманием. Тори работала допоздна, выписывая складки холщовой накидки с капюшоном, которой дядя укрывался от палящего солнца. Дописала его красивые, загорелые дочерна руки. Не оставила вниманием ножки низенького походного табурета, на котором дядя сидел, терпеливо позируя ей. Закончив возиться с деталями, Тори хотела вернуться к лицу Старика. Но, взглянув на него, поняла, что больше ничего нельзя добавить. Дядя Джеймс, ее мудрый друг, снова был с ней. И больше ей никого не надо. Тори удовлетворенно кивнула, нежно улыбнулась портрету и поднялась в свою спальню. Была глубокая ночь.
Она проспала почти до полудня. Не торопясь, привела в порядок комнаты. Позавтракала и покормила Ушастика. Алана все не было, и она решила принять ванну.
Окруженная нежной пеной с апельсиновым запахом, Тори блаженствовала в тишине, тепле и покое. И в этой тишине услышала, как к дому подъехал пикап Алана. Услышала, как он открывает входную дверь, заходит в кухню, опускает на пол что-то тяжелое. Потом поднимается наверх, окликает ее:
- Тори, ты дома?
- Я в ванной, - нехотя отзывается Тори. - Подожди, сейчас выйду.
- Да не беспокойся, я на минуту. Завез тебе и Ушастику запас продуктов на прощание.
- Куда-то уезжаешь?
- Да опять в пустыню потянуло. По работе соскучился.
- У тебя же еще недели три отпуска.
- Спасибо, уже отдохнул. - Тори послышался смешок. - Ладно, девочка. Будь здорова, береги Ушастика. Увидимся!
И Тори услышала, как он сбегает по лестнице, насвистывая какую-то веселую мелодию. Хлопает дверь.
"Тори, опомнись!" - кричит кто-то внутри нее. И некто всемогущий останавливает мгновение.
- Алан! Ааалан! - кричит она, выскакивая из ванны, хватая на бегу полотенце, с размаху распахивая окно в спальне. - Алан! Алан! Алан!
Он уже садится в пикап, но ее отчаянный крик заставляет его оглянуться. Алан видит в окне ее несчастную мордочку под тюрбаном из полотенца и фигурку, наспех замотанную шторой.
- Что, Тори, что?
- Алан, - рыдает она, - Алан, Алан! Алан!
И он бегом возвращается назад, выпутывает ее из шторы и несет в теплую ванную. Тори, голая и мокрая, с такой силой вцепилась в него, что он не находит ничего лучшего, как залезть вместе с ней в еще теплую, полную пены ванну. Он страшно боится, что его девочка простудится, поэтому одной рукой торопливо открывает кран с горячей водой, а другой обнимает ее, пытаясь согреть еще и своим телом. Потом снова закручивает кран и обхватывает дрожащую девушку обеими руками. Так он сидит в ванне, в рубашке, брюках и ботинках, и держит Тори у себя на коленях, и баюкает ее, и, сняв нелепый тюрбан, гладит ее волосы. А она плачет все тише и тише. Наконец она замолкает и только время от времени судорожно всхлипывает. Тогда он снова крепко-крепко прижимает ее к себе. И Тори глубоко вздыхает, успокаиваясь.
- Скажи, пожалуйста, что ты никуда без меня не уедешь, - тихо просит она.
- Я никуда без тебя не уеду, - с нежностью говорит он. - Пока ты меня сама не прогонишь.
- Как же я могу тебя прогнать, если не смогу жить без тебя, - серьезно говорит Тори. - Если бы ты сейчас уехал, то я бы умерла.
- Ну что ты говоришь, Тори, - пугается он и снова крепко, но осторожно прижимает ее к себе, к своей мокрой клетчатой рубашке.
Тут только она замечает, что он сидит в ванне полностью одетый. И Тори, ткнувшись лбом в его лоб, начинает тихо смеяться. Но быстро снова становится серьезной и говорит:
- Я не знаю, что со мной было, Алан. Сначала я вдруг страшно испугалась, что ты сейчас станешь чужим. Со мной это уже было. Его звали Джордан, он был нежным и близким, и вдруг страсть сделала его зверем. Ну вот, поэтому и испугалась, что будет то же самое. А потом, когда ты вчера ушел, мне все стало безразлично. Я вся была, как рука, если ее отлежишь во сне. Но когда сейчас до меня дошло, что ты можешь исчезнуть, вся эта онемелость прошла. И я поняла, что не могу без тебя жить. Даже если ты вдруг станешь зверем.
- Тори, я буду очень ласковым, послушным и управляемым зверем, - пообещал Алан. И жалобно попросил: - Можно, я сниму ботинки?
- Нельзя! - сказала укротительница Тори.
Странные вещи происходят со временем. Оно то спешит, то останавливается. Кто-то боится, что Тори опять сделает непоправимую ошибку.
- Нельзя, - нежно повторяет Тори, - я сделаю это сама.