– Возле тебя невозможно вести себя прилично. И, кроме того, я ужасно голоден. Я, словно дикий зверь, готов тебя проглотить.
– Ах, ну конечно, я ведь забыла, что мы уже полгода в холостяках, – она разомкнула руки на моей шее и прижала ладони к моей груди, смеясь и слегка отталкивая. – Не стоит будить зверя. – И, заглянув мне в глаза, спросила: – И что? Неужели мы целых полгода хранили добродетель?
– А ты как думаешь?
– Думаю, что с таким приятелем, как Олюсь, очень тяжело не вляпаться в какую-нибудь веселую историю.
– Ошибаешься. Наоборот, мне приятно было осознавать, что вот сколько разных искушений вокруг, а я тверд, как камень. Волны страстей разбивались о мою грудь и откатывались назад. "Стоял, недвижим, как скала…" До нынешнего дня.
2
Так и прошел этот день в обществе девушек, пока в одиннадцать бар не закрылся и мы не повели наших барышень по домам. У подъезда мы с Ульяной полчаса лобызались, мои руки беспрепятственно шарили по ее сладчайшим ягодицам, а когда я коснулся пышущей жаром груди, Ульяна со смехом вырвалась и убежала вверх по лестнице, бросив на прощанье многообещающее:
– До за-а-втра!
Я был изрядно во хмелю и все же по дороге домой почувствовал, что должен выпить еще, иначе расклеюсь, меня вдруг охватила душераздирающая тоска по жене. В Винниках я купил бутылку шампанского и, плетясь полтора километра до дома, хлестал вино прямо из горла. Вокруг царствовала ночь, окна были темны, ни единой живой души не встретилось мне по пути. Я вливал в себя шампанское, весело размахивая бутылкой, и со стороны смахивал, наверное, на последнего алкаша. Но тоска нарастала, вино не глушило ее. Я задрал голову и увидел тихое звездное небо. Показалось, что душа моя вот-вот выпорхнет и умчится туда, к светилам. Но это была не душа, а проклятое шампанское – оно вырвалось из меня фонтаном заодно с перекисшим содержимым моего желудка.
3
Солнечным субботним днем автомобиль с двумя радостными парами мчался в направлении Каменки-Бузской. Впереди сидели Олько с Лидой и болтали без умолку сзади – мы с Ульяной, а за нашими спинами давил на подвески багажник, щедро упакованный напитками и закусками.
Я чувствовал себя превосходно, несмотря на вчерашний перепой. Вчерашняя моя ностальгия уже с утра показалась просто смешной. Да пошла она! Жизнь только начинается. Снова. Конечно, я уже не тот удалец, каким был семь лет назад, у меня появились залысины, седина, но ведь и энергия бьет ключом. Как говорится, седина в бороду – бес в ребро. Я снова готов к подвигам. К тому же пишу роман о мифической поэтессе и понемногу начинаю верить в ее существование и в нашу с ней встречу.
Если бы не сегодняшний пикник, я бы снова корпел над рукописью. А писал я не только роман, я еще и вымучивал на бумаге повесть, которую заказал мне Кривенко для "Доступа".
– Сваргань этакий сюжет с секс-бомбой внутри, чтобы бабахнуло и потянуло на скандал. Чтобы сюда, под окна нашей редакции, приперлись депутации целок и импотентов с транспарантами и кричали: "Долой Винничука из нашего девственного города!"
Публикации моих "Дев ночи" и "Жития гаремного" закончились. Снова возникал заказ на скандал. Но я не знал, что писать. Каждое утро, просыпаясь, чесал репу и спрашивал себя: что же это должно быть?
Целое утро при мысли об Ульяне мой неуемный блудень, мой неустанный Ванька-встанька заступал на пост, но как только я переставал думать о ней, падал ниц. Сейчас в машине он снова встал в стойку. Неужто я сегодня ее не уломаю? В ее присутствии моя голова не хотела думать ни о чем другом, только о страсти, любви, ласках. Глазами я раздевал Ульяну, да разве только раздевал, я кромсал на ней одежду, срывал зубами пуговицы, резинки, даже шнурки. Боже, я еще никогда никого так не желал, как ее. Это было невыносимо.
Машина свернула на лесную дорогу, несколько минут мы тряслись по ухабам, пока не остановились на просторной залитой солнцем поляне. Неподалеку журчал ручей.
– Ну что, классное местечко? – напрашивался на похвалу Олько.
Мы достали из багажника покрывало, расстелили его на траве, девушки начали раскладывать продукты. Тем временем Олько позвал меня собирать хворост для костра. Отойдя в сторону, он заговорщически прошептал:
– Сценарий таков. Сейчас выпьем, перекусим и разведем костер. И тут я скажу, что мне позарез нужно позвонить во Львов. Мы сядем с Лидой в машину и укатим в сторону ближайшей почты. Маршрут мы, конечно, уточним и даже немного заблудимся… Понимаешь? Ну, а ты здесь тоже времени не теряй. Часа тебе хватит?
– Думаю, что да.
– Лады. Когда я буду возвращаться, то посигналю, чтобы не застать вас в пикантной ситуации. А сейчас надо бы хорошенько накачать наших подруг вином. Так что действуем!
В этот раз мы с девушками пили мартини, размешивая его с сухим шампанским, а Олько – коньяк. Мартини с шампанским вставляет нормально, вскоре я уже любовался делом моих рук, то есть охмелевшими Ульяной и Лидой. Мы громко орали и ржали, словно кони. Время шло, и я уже с тревогой посматривал на Олька: уж не изменился ли его план? Наконец он спохватился и объявил, что должен отлучиться на несколько минут, чтобы позвонить с ближайшей почты. Но здесь случился конфуз: Лида ехать не хотела. Ни в какую.
– Я не хочу, мне и здесь хорошо, – упиралась она.
Тогда Олько прибег к последнему аргументу:
– Но ты мне нужна, ведь надо же кому-то посидеть в машине. Пока я буду звонить. Разве непонятно? Иначе угонят машину за считаные секунды. Только ее и видели. Ведь здесь такие места бандитские – почти дикий Запад.
И тут случилось непредвиденное. Согласилась Ульяна:
– Ну, давайте я поеду. Это же ненадолго?
Олько замялся, глаза его нервно забегали. Лида словно радовалась такому повороту дела.
– Езжайте, езжайте, – смеялась она, – а мы тем временем колбаску поджарим.
Олько все еще пребывал в растерянности, то и дело вопрошающе посматривал на меня, я же пожимал плечами, не находя слов. Впрочем, отступать было уже некуда. Ульяна поднялась и пошла к машине, многозначительно помахав нам пальчиком:
– Вы здесь смотрите мне.
За ней потопал хмурый и озадаченный Олько. Его план потерпел фиаско уже в самом начале, значит, следует ожидать полного провала и на финише.
– Ну, что, – сказал я, – выпьем с горя? – и наполнил бокалы.
– Почему же с горя? Вы огорчены, что не остались с Ульяной?
– Да нет, я не себя имел в виду. Горе-то у нашего Олька. Из-за того, что не смог уединится с вами.
– А что бы это ему дало?
– Не знаю. Но он хотел именно с вами съездить на почту.
– Так я ведь догадалась, что почта всего лишь повод. Вот и решила не портить ему настроение. Вместо этого, кажется, испортила его вам. Не так ли?
– Пока что нет. А знаете, как сложилась судьба подаренной вами розы?
– И как же? – спросила она, отбросив с глаз длинную прядь волос.
– Я храню ее в одной книге. Она усохла…
– Книга?
– Нет, роза. Каждый раз, когда я беру эту книгу в руки, смотрю на цветок и вспоминаю вас.
– Не верю.
– Но это правда.
– А что за книга?
– "Маньёсю". Антология японской средневековой лирики.
– Никогда не читала. И часто вы заглядываете в эту книгу?
– По меньшей мере, раз в неделю.
– И раз в неделю вспоминаете обо мне?
– Это я делаю пятьдесят два раза в году.
Она посмотрела на меня с удивлением и с таким огоньком в глазах, будто открыла меня для себя только сейчас. В руках мы держали наполненные бокалы и смотрели друг на друга, не мигая.
– Так, может, нам следует перейти на "ты"? – сказал я. – Выпьем на брудершафт?
Лида улыбнулась с хитринкой в глазах:
– Это ваш тактический ход, чтобы затем поцеловаться?
Я собрался возразить и даже шатнул головой, но язык меня не послушался и вымолвил:
– Да.