– А до того вы выпишете для меня из этого дневника все имеющие значение для опознания факты: имена, фамилии, географические названия, может быть, названия улиц или описания домов, где живут знакомые с девочкой люди…
– Разумеется, конечно, обязательно, – с суетливым облегчением вымолвил Аркадий и подумал одновременно: "Балагур Лука Камарич – тактичен или умен?"
* * *
"Все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет…" – это слова генерал-губернатора Ростопчина, сказанные им в приказе от 1813 года.
И эти же самые слова – девиз Сухаревки. Здесь можно найти все, что угодно. От булавки до императорского чайного сервиза. От замка без ключа до картины Рембрандта. Подлинность не проверять, хозяина не искать. Однажды, говорят старики, продавали даже украденную из Кремля пушку. Когда обворованный москвич или гость города обращается в полицейский участок, жалуясь на памятность или особую ценность украденной вещи, ему так и говорят: "А вы в воскресенье на Сухаревке поищите…"
В 1813 году в Москву после пожара и отступления Наполеона начали возвращаться москвичи и, естественно, интересовались судьбой своего частью погибшего, а частью просто разграбленного имущества. Тогда-то генерал-губернатор, во избежание беспорядков и пр. и издал вышеприведенный указ, а так же разрешил владельцам эти вещи продавать, но только один раз в неделю, в воскресенье и в одном только месте, а именно на площади против Сухаревской башни. И в первое же воскресенье толпа народу с награбленным в войну барахлом запрудила огромную площадь…
С тех пор так и повелось.
Еще с ночи на воскресенье вырастают на площади сотни палаток, занимая всю широченную Садовую улицу. По обеим сторонам оставлены узкие дорожки для проезда, а посередине весь день колышется море человеческих голов. Над всем скопищем – древняя, высоченная Сухарева башня с огромными часами. Каждый ее камень – легенда или сказка, одна другой страшнее: колдун Брюс, золото, Черная Книга – обычный набор, который рассказывают старшие дети младшим, в спальне, зимними вечерами, погасив свечу. А в жизни, не в легендах, в верхних этажах башни располагались цистерны московского водопровода.
Краденные и за одну ночь перелицованные на Хитровке вещи сюда иногда возами везли. Воры-одиночки за бесценок скидывали добычу барышникам. Пьяницы продавали последнюю одежку, вдовы – оставшиеся от мужа вещи. Прочий товар – иногда дымом поджога пахнет, а иногда и кровью полит. Не только нищий, да несчастный – даже богачи являются сюда регулярно, на грош пятаков прикупить. Все всех надували. Все о том знали. И каждый приходит с надеждой – остаться в прибытке. Человеческая натура на Сухаревке – как на ладошке выложена. Приходи и изучай, кому интересно.
Люше как будто бы и не интересно. Идет с независимым видом, целеустремленно, по сторонам не смотрит. Что девчонке-оборвышу на Сухаревке надо? Отложила денежку на яркий платочек? Или уж совсем развалившиеся ботинки поменять решила на ношенные, но еще крепкие?
Палатки сухаревских букинистов все стоят кучно, ближе к Спасским казармам. Около них – сравнительно тихо. Бродят библиофилы, перебирают книги, ведут степенные беседы с продавцом. Шесть дней в неделю букинисты ищут свой товар – скупают по частным домам, усадьбам, целыми библиотеками покупают у разорившихся дворян или их не интересующихся книжной мудростью наследников. В трактирах на Рождественке, в Большом Кисельном переулке и на Малой Лубянке работает "книжная биржа" – там перепродают букинистам отдельные книжки все, кому не лень. Захотелось обалдую-гимназисту сводить в кофейню приглянувшуюся барышню – а где денег взять? У папаши в кабинете – большое собрание, разве он заметит убыль одной-двух книг?..
Букинисты знают всех своих постоянных покупателей в лицо, по интересам, и даже – как они платят. У них можно заказать какую-нибудь редкость или отсутствующий том в собрании сочинений. (Придет тот же папаша, посадив обалдуя под домашний арест на хлеб и воду – ему его же томик с улыбочкой и продадут, и цену заламывать не станут – все мы родители, всё понимаем). Благоволят букинисты и бедным студентам – дают нужные для экзамена книги или издание лекций напрокат без залога, по пятачку в день. И никогда за студентами книги не пропадают.
– Мне веселое чего-нибудь и умное еще. Две книжки, – для верности Люша показывает два пальца и протискивается к самому столику, оттеснив пузатого купца-библиофила, который, пыхтя и не торопясь, подбирает книги для своей библиотеки. Уже отобрал и отложил в сторону Салтыкова-Щедрина и поварскую, богато иллюстрированную французскую книгу.
– Извольте, барышня, – усмехается букинист. – Могу для веселья предложить сочинение мадам Ле Пюль, фривольно и пикантно, с альковными приключениями…
– Чего это?
– Легкое чтение про любовь маркиза и…
– Не, про любовь мне без надобности. Мне чтобы с приключениями, с дракой…
– Господина Дюма вы, помнится, брали уже… Тогда вот, сочинение Жюля Верна, "Дети капитана Гранта", увлекательно весьма.
– Приключения есть?
– Сколько душа пожелает!
– А смешное?
– Конечно! Образ рассеянного ученого Паганеля…
– Беру! Теперь умное.
– "Метаморфозы" Овидия?
– Знаю… нет!
– "Золотой осел" Апулея?
– Это точно умное? Что-то название больно дурацкое…
– Тонкая ирония римлянина, барышня…
– Не поняла… Но ладно… Сколько стоит?
– За два с полтиной отдам обе.
– Два целковых и все.
– Два и четвертак, барышня. Больше скостить никак не могу, увольте.
– Черт с вами, вот, получите!
– Как вы думаете, для кого эта девушка покупает книги? – спрашивает один букинист другого в минуту, когда нет покупателей. – Невозможно представить, что для себя.
– Вы правы. Я пытался в свое время чуть-чуть экзаменовать ее, она явно никогда систематически не училась.
– И с трудом поддерживает беседу… Может быть, книги – утешение для больного отца?
– Может быть… Но в любом случае – это мужчина, потому что от традиционно дамского чтения она всегда отказывается.
– Чудаковатый хозяин? Вспомните курьез: много лет являлся неграмотный лакей с аршином в руках и требовал книги в дорогих переплетах и известного размера. За ценой не стоял. Так собирал библиотеку его барин…
– Да, да, помню, конечно… Жизнь вообще полна курьезов…
Люша между тем сидит в трактире с двумя мальчишками-"огольцами" (мелкие рыночные воришки, нападали скопом, опрокидывали торговую палатку, хватали что придется и бежали врассыпную – прим. авт.). В низком прокуренном зале гудят голоса, снуют торгаши с мелочным товаром, бродит вокруг столов случайно проскользнувшая нищенка с младенцем, гремят кружкой две монашки-сборщицы. Вот влетел с улицы оборванец, залпом выпил стакан водки и хотел убежать. Половые его схватили – а что с него взять? Звать городового? В углу бродяги дуются в фортунку (азартная игра – прим. авт.), они – против. По приказу буфетчика дюжие половые-ярославцы наподдавали нахалу и пинком вышвырнули на улицу. Вслед за ним – нищенку и даже, под горячую руку, – монашек. Люша и огольцы смеются – им весело от маленького происшествия.
– Ноздря с Гришкой спелись, – рассказывает она приятелям. – Третьего дня им пофартило, купца какого-то раздели, болтают, на шесть тысяч, почин знатный, значит, будут еще дела… Пока на "мельнице" не продулись, я Гришку пощипать за свой интерес хочу…
– Верно, Люшка! Давай, щипай его!
Огольцы слушают ее новости про воров из "Каторги" с горящими от возбуждения глазами. Им лет по тринадцать-четырнадцать, но каждый мечтает когда-нибудь стать фартовым. Один – сирота, родился и вырос на Хитровке, другой восьми лет отдан был из деревни в мальчики к портному, но не выдержал положенных пяти лет голода, холода и битья, повстречал шайку "огольцов" и прибился к ним, сбежав от хозяина.
– А чего звали-то меня? – спрашивает Люша. – Дело какое? На стреме где постоять?
– Ах! Забыл! – старший из огольцов картинно хлопает себя по лбу. – Тебя ж ажник со среды господин разыскивает. Приличный на вид и не злой. Доктор, кажется, – вон, Алешке мазь от коросты дал. Вынь да положь ему Люшку! Не бойтесь, говорит, я ей плохого не сделаю… Чего у тебя с ним, Люшка, а? Стибрила у него вещь какую? А как он узнал?
– Или может у вас енто – любовь?! – добавил второй оголец и мелко захихикал.
Люша быстро вытянула над столом руку и, прежде чем мальчишка успел отклониться, щелкнула его по лбу.
– А не пошел бы он, дохтур, куда Макар телят не гонял… – оскалилась она и тут же непоследовательно спросила у старшего. – Так где ж он теперь?
– Да вон за столом сидит, чай пьет, – усмехнулся мальчишка и пальцем указал в угол, где за столом действительно сидели Аркадий и Лука Камарич.
Люша встала, начала рыться в кармане юбки, чтобы заплатить за чай.
– Не ищи, Люшка. Мы уплотим, нам дохтур денег дал, – сказал старший. – Пойдешь к нему? Или уж беги совсем, а мы его тут подзадержим. Не думай: мы ему, где у тебя нора, не заложили, только то, что ты книжки ходишь у букинистов покупать.
– Пойду, поздоровкаюсь, что ж теперь… – сквозь зубы сказала Люша.