- Друг мой, что за муха укусила тебя? - поинтересовался, кстати, фон Мерк в экипаже, удивленно поглядывая на меня. - Со времени последнего визита к Кашиным на тебе лица нет. Если Полина Матвеевна отказала тебе, за каким дьяволом ты снова едешь к ней? Не легче ли воздержаться от свиданий с нею?
- Это не имеет до нее никакого касательства, - сухо отвечал я.
- Разумеется, - усмехнулся Август. - А только я позволю дать тебе один совет: либо не езди к ним более, либо застрелись, а являться везде с видом буйнопомешанного, да еще срываться на подчиненных - дело последнее. Ты - не школяр!
- Слушайте, барон, оставьте меня в покое с вашими советами, - взорвался я. - А что до Мазурина, то я принесу ему свои извинения!
Наверное, мне не стоило так отвечать фон Мерку, но что сделано - то сделано. Далее, до самой Мойки мы ехали молча.
В гостиной собралось все семейство в полном составе, включая нашего доброго знакомого Владимира, встретившего нас как всегда с распростертыми объятиями и с неизменными шуточками, и давешнюю пару пожилых дам в чепцах, благосклонно почему-то закивавших фон Мерку, - очевидно, за время моего отсутствия он сумел завоевать и их расположение. Было там и семейство некоего г-на Кубацкого - как выяснилось, соседа генерала по имению: сам Кубацкий - пожилой сухощавый аскет с редкими седыми кудряшками на плешивой голове, его супруга - в противоположность мужу на редкость дородная и жизнерадостная дама, и их дочь Наталья - из тех девиц, которых именуют "вечными невестами", с плоской грудью, мелкими птичьими чертами лица и, кажется, близорукая, потому как беспрестанно щурилась то на стоявшие перед нею блюда, то на сидящих вокруг, отчего казалось, будто она еще с утра славно подкрепилась, а теперь усердно борется с дремотою, не решаясь покинуть столь приятное общество. Последним гостем был некто Алексей Иванович Волков - человек необычайно сурьезный, с "Владимиром" в петлице, член правления какого-то банка и, как я узнал позднее, кредитор Матвея Ильича.
Полина старалась избегать моего взгляда, но по ее виду я и сам догадался, что последние дни ей дались нелегко. Только единожды она выразительно посмотрела не меня, я же, стараясь сохранять спокойствие, с по возможности безмятежным видом смежил веки, всячески пытаясь дать ей понять, что она все делает правильно и я не позабыл об истинной цели своего приезда.
Обед, несмотря на тщетные усилия, отчаянно балагурившего Матвея Ильича и пикантные bone-motes Владимира, проходил вяловато, общая тема для разговора как-то не находилась, пока последний не поинтересовался у отчаянно щурившейся на лежащую перед нею стерлядь дочери г-на Кубацкого:
- А кстати, вы не слыхали еще игру этого новомодного пианиста - Анджелини?
- Ах, Анджелини! - взвизгнула та, порядочно напугав старушек в чепцах. Очевидно, ввиду отсутствия былого сослуживца Кашина - полковника Семена Егоровича, она должна была за обедом играть его роль "комического гостя", подозреваю даже, что Матвей Ильич специально приглашал к столу подобных людей, вроде того, как наши императрицы держали подле себя титулованных шутов… Хотя, возможно, я ошибался, и у князя это получалось нечаянно, само собою. - Говорят, он просто душечка!
- Ничего особенного, - поспешил успокоить ее Владимир. - Я видел его у Голицыных. Да, разумеется, он экзотичен - темные кудри до плеч, жгучие италианские глаза, оливковая кожа, но, уверяю вас, как музыкант - довольно посредствен, по мне, так наш mr. Raily вполне способен составить ему самую серьезную конкуренцию.
Mr. Raily при сих словах с невозмутимою физиономией английского сфинкса оглядел всех за столом, зачем-то привстал, коротко кивнул князю и продолжил свою трапезу, вызвав приступ смеха у Матвея Ильича.
- Я, господа, вообще с предубеждением отношусь к подобным гастролерам, - внезапно несколько раздраженным голосом обиженного всеми великовозрастного ребенка вступил в разговор г-н Кубацкий. - У нас всегда так - наведут переполоха, нашумят, даже не вникнув в суть предмета: ах, красавец! ах, талант! А что в нем хорошего-то? Зачем это нелепое преклонение перед заграницею, ежели у нас любая провинциальная девица из Пензы сыграет не хуже? А вот, помнится, я был свидетелем того, как, шутя, между переменою блюд, играл вальс собственного сочинения покойный наш посол в Персии г-н Грибоедов. Вот это, я вам скажу, музыкант! Да ваш Анджелини недостоин был бы даже листать ему ноты!
- Господин Кубацкий, еще с тех времен, когда я была девочкой в розовом платьице и в кружевных панталончиках, я не помню ни единого случая, когда бы вы похвалили что-нибудь заграничное, - несколько деланно улыбаясь, молвила Полина. - Бортнянский у вас лучше Баха, заграничные моды нарочно придуманы для введения мужчин в убытки, а курение табаку так и вовсе губительно для употребляющего его…
- Так что же делать, Полина Матвеевна, - аскетично поджал и без того сухие губы Кубацкий, - если оно и правда так! Да вы хоть возьмите эти их коньяки - попил я их в Париже предостаточно! Ну, ведь гадость же, гадость! У меня в имении старуха Милентьевна в девяносто лет такую рябиновую настоечку делает - Матвей Ильич, ты же знаешь! - что никакой коньяк с нею и рядом не стоял!
- Викентий Сергеевич - большой патриот России, - чокнулся с ним рюмкою генерал. - Сие - только уважения достойно и весьма поучительно для молодежи.
- Ну, что же всех одним веником-то мести? - низким голосом возразил отмалчивавшийся до сих пор г-н Волков. - Еще одна русская болезнь - впадение в крайности: либо Россия - родина слонов, либо до какой-нибудь Голландии нам аки до Луны. Я же человек деловой, господа, и привык судить о людях по делам их, а о вещах - по мере их полезности для меня. А что до иностранцев, то вот вам пример: давеча я был в Олимпическом цирке Турниера, что возле Симеоновского моста…
- Я там бывал - ничего интересного, одни лошади, как будто Манеж посетил, - вставил неутомимый Владимир, кажется, с несколько излишним рвением налегавший до того на содержимое разноцветных графинчиков.
- Господин Беклемишев, я, кажется, не перебивал вас, - сухо сказал Волков, утирая губы салфеткою.
- Да уж, Владимир, ты уж… не того… - с некоторою суетливостью вступился за кредитора Матвей Ильич. - Так что, там, в цирке, было-то, Алексей Иваныч?
- Ну, так вот, - несколько недовольным тоном продолжал Волков, - выступал там в конце - на сладкое - некий маг и гипнотизер Мариус. Я, признаться, начал смотреть его выступление, с некоторым предубеждением, ибо, будучи, как я уже сказал, человеком практическим, не верю ни в магию, ни в чудеса гипноза. Но то, что я там увидел, господа, признаюсь, несколько изменило мои представления о подобных фокусниках.
- Уж не летал ли ваш Мариус по воздуху, размахивая цилиндром? - недоверчиво проворчал г-н Кубацкий.
- Увы, по воздуху он не летал, - уже более спокойно продолжал Алексей Иванович, - но проделывал гораздо более интересные вещи. Например, одному купцу из Гостиного - я с ним знаком, покупаю у него хороший чай, поэтому могу верить виденному, - внушил, что он плывет по реке саженками, и тот в течение пяти минут сидючи загребал руками, пока Мариус его не вывел из транса. Другого - какого-то чиновника - за минуту усыпил так, что тот стоя проспал до конца представления. Но самое поразительное он проделал с полковником Мефодьевым - вы, князь, верно, помните его! Он славный солдат, но воспитания совершенно заурядного, сколь его знаю, кроме как по-русски изъясняться не может по причине полной неспособности к языкам. Так вот к концу представления наш полковник почти безукоризненно мог говорить по-немецки, правда, с каким-то баварским акцентом!
- Не верю! - твердо взмахнул вилкою с нанизанным на ней куском телятины г-н Кубацкий.
- Викентий Сергеевич, да как же ты можешь сомневаться в словах Алексея Ивановича? - возмутился, наконец, Кашин.
- Господин Кубацкий, уверен, не хотел подвергнуть мои слова сомнению, - усмехнулся Волков. - И я вполне понимаю его скептицизм, ибо сам сказал бы то же самое любому, пока не убедился бы в этом лично.
- Однако, господа, заспорились мы, а молодежь сидит, скучает, - решительно подвел итог Матвей Ильич. - Джон Иванович, дружочек, сыграй нам, - и стал подталкивать неизменно что-то жующего англичанина к пианино. Тот, впрочем, несмотря на усилия низкорослого генерала, уже стоя плеснул себе в фужер вина, не торопясь, выпил его и гордо прошествовал, подталкиваемый в спину, к инструменту, не переставая работать челюстями. Еще только заслышав первые звуки вальса я немедленно вскочил, собираясь предложить руку Полине Матвеевне, и чуть не столкнулся с фон Мерком, проделавшим то же самое. Август, надо сказать, молчал весь вечер и сидел, демонстративно не замечая меня, очевидно, задетый моими резкими словами, в сердцах произнесенными в экипаже. Сейчас же, стоя по другую сторону от Полины, он с тевтонской холодностью смотрел на меня, словно я попросил у него рубль. Полина, несколько растерявшись, встала и с улыбкою произнесла:
- Господа, я непременно стану танцевать с каждым из вас, но первый танец - вам, Август, - и, еще раз улыбнувшись мне, закружилась с бароном.