Он мгновенно схватил ее за руки, притянул к себе и поцеловал, причем его поцелуй не был нерешительным или неумелым, как она ожидала, это был искусный и многообещающий жест. Лотти ответила на него страстно, с какой-то жадностью, проводя руками по его спине и ниже, по ягодицам, прижимаясь к его затвердевшему члену, заставляя его придвинуться к ней ближе. Дев отвечал ей с удовольствием и мастерством, и она уже начала подумывать, что недооценила его, когда он поднял ее и положил на стол, опрокинув на спину среди наполовину опустошенных блюд со сладким и остатками фруктов, переходя к следующей стадии любовных игр. Она почувствовала, как клубника превратилась в месиво под тяжестью ее тела и ее густой сладкий аромат наполнил воздух.
- Мое платье! - воскликнула она.
- Вы достаточно богаты и сможете купить себе другое. - Его голос прозвучал беспечно.
Он продолжал уничтожать это произведение швейного искусства: стянул лиф до пояса, обнажив ее грудь. Лотти слышала, как рвался материал, но, не успев выразить неудовольствие, она почувствовала холодное скользкое прикосновение клубники: ягоды и сок были размазаны по ее голому телу, а затем - его губы: он слизывал, впитывал, вкушал ее вкус. Она изогнулась и почти не дышала, ощущая, как желание внутри ее становится все сильнее и сильнее, оно было похоже на спираль, раскручивающуюся где-то внизу живота. Лотти с трудом сдерживала крик, не доверяя и в то же время получая удовольствие от умелых прикосновений его губ и рук. Дверь не закрыта, мелькнула у нее мысль. Кто угодно может войти. Слуги… Вечно они подслушивают у замочных скважин, а потом сплетничают. В свое время Лотти сильно рисковала - для нее это было частью игры, - но этот мужчина был беспечен на грани безумия. Она не предполагала этого, у нее не было никаких причин подозревать… Грегори знал о ее незначительных проступках, но он разведется с ней, если скандал будет слишком громким. Она просто обязана прекратить все это сейчас. Но - о! - это так приятно! Слишком приятно, чтобы прервать…
Его рука уже была у нее под юбками, на бедре, и Лотти изогнулась, чтобы почувствовать его внутри себя. Но затем что-то прикоснулось к ее влажной горячей плоти; что-то твердое, гладкое и широкое, входящее в ее чресла, было леденяще холодным - рукоятка ледяного меча скульптуры. Шок, бесстыдство, эротическое наслаждение заставило ее подняться со стола со стоном, в котором звучали удивление, неверие и дикий восторг.
- Ты не можешь так…
- Могу.
Он снова уложил ее среди сладких блюд и разбросанной повсюду клубники и наклонился, чтобы поцеловать. Одновременно он срывал с нее белье, раздвигал ноги все шире и продвигал этот замечательный меч все глубже внутрь. От Дева пахло шампанским и клубникой. Она чувствовала, как лед тает у нее внутри, растекаясь ручейками по коже, тогда как жар внутри тела разгорался все сильнее. Ей даже пришлось зажать зубами вышитую салфетку, чтобы не закричать и не разбудить весь дом.
Когда Лотти пришла в себя, она обнаружила, что полуголая лежит на столе в луже растаявшего льда. Дев смеялся, стараясь срыть презрение. В полумраке он выглядел очень молодым, и полным жизни, и еще очень-очень порочным. Лотти почувствовала, как сильно у нее забилось сердце.
- Тебе понравилось?
- Ты… - Лотти с удивлением поняла, что более чем просто благодарна ему. Она с некоторым трудом отбросила эмоции и снова почувствовала свойственное ей безразличие. - Ну, милый, - промурлыкала она, - а ты, оказывается, находка! - Она потянулась к нему и с приятным удивлением обнаружила, что он все еще ждет ее.
- Не здесь, - сказал он, обнимая ее настолько естественно, что она не могла не почувствовать искушение. - Что, если в саду?
- В летнем домике в это время года очень мило, - промурлыкала Лотти, когда он большими шагами устремился к двери, ведущей на террасу. - Хотя, впрочем, мне кажется, что в летнем домике хорошо в любое время года.
Алекс Грант сидел в адвокатской конторе Чёрчвада на улице Хай-Холборн и всеми силами пытался сохранять спокойствие.
Ожидание не входило в его планы. Ему все еще приходилось оставаться в Лондоне, ожидая приказа из адмиралтейства о дальнейшем назначении, поэтому он принял решение не принимать больше никаких приглашений из Тона, какими бы заманчивыми они бы ни были, а вместо этого навестить своего бывшего коллегу, который находился в Морском госпитале в Гринвиче. Но когда Алекс встал сегодня утром, его камердинер Фрейзер с угрюмым видом сообщил ему, что не было никаких распоряжений из адмиралтейства, но зато пришло срочное письмо от его адвокатов. Открыв послание мистера Чёрчвада, он почувствовал, что волнение этого джентльмена прямо-таки стекает со строк его письма, в котором он призывал его немедленно прибыть в его контору для встречи.
И вот Алекс сидел теперь здесь, хотя мистер Чёрчвад не проронил ни слова о деле, поскольку леди Джоанна Уэр еще не прибыла. Это было бы, по словам мистера Чёрчвада, крайне несправедливо с его стороны - знакомить лорда Гранта с сутью проблемы до того, как прибудет ее светлость.
Алекс нетерпеливо барабанил пальцами по крышке стоящего рядом стола. Сегодня у него болела нога, несомненно, результат его упражнений в бальном зале миссис Каммингс накануне вечером. Да и вообще он отвратительно себя чувствовал. В рабочем кабинете мистера Чёрчвада царила тишина, слышались лишь шелест бумаг, приглушенный шум улицы, да раздавалось тиканье часов.
Алекс не собирался видеться с леди Джоанной Уэр до своего отъезда из Лондона, и тот факт, что он будет вынужден сделать это, - если, конечно, она соизволит прибыть, - сильно раздражал его. Он убеждал себя, что дело не в том, что леди Джоанна вчера вечером отвергла его публично и унизительно, как и обещала. Она ведь честно предупредила его об этом заранее, но он недооценил ее и был за это наказан. Но не это волновало его. То, что его так тревожило, было связано с последними словами Дэвида Уэра.
Раньше Алекс никогда не сомневался в честности своего умершего друга, и ему не давало покоя то, что сейчас он подвергает это сомнению. Бледное лицо Джоанны Уэр стояло у него перед глазами, и выражение этого лица заставило его почти физически ощутить боль, как от удара в живот. "Вы считаете, что именно я была во всем виновата… Жаль, что вы этому верите", - вспомнил он ее слова.
В тот момент он почувствовал, как ей больно. Он не хотел поддаваться чувству жалости к ней, но ничего не мог с собой поделать.
Легко обожествлять человека после его смерти, особенно такого, как Дэвид Уэр, подумал Алекс. Джоанна, должно быть, была прекрасным дополнением его славы. Но затем, видно, что-то случилось, что-то у них пошло не так. "Вы считаете, что именно я была не права …"
Да, где-то глубоко в душе Алексу было жаль Джоанну Уэр. Но вместе с тем сомнения на ее счет не исчезли полностью. Алекс помнил, как, умирая, Уэр назвал свою жену лживой стервой, манипулирующей людьми, и произнес он эти жестокие слова с горечью в голосе. Должна же была на то быть причина…
Алекс с раздражением отмел эти мысли. Ему было не совсем понятно, почему он столько времени тратит на размышления по поводу Джоанны Уэр. Он сердился на себя за то, что его притягивает к ней какая-то странная сила, полностью противоречащая желаниям их обоих. Но он никак не мог избавиться от этого чувства. Оно нарастало. Становилось просто невыносимым. Ему было неприятно влезать в личные дела Дэвида Уэра. Когда он привез письмо своего умершего друга адвокатам, он посчитал, что это все, что от него требовалось, тем не менее он сейчас здесь и против своей воли оказался вовлечен в дела Уэра. Алексу очень хотелось поскорее уйти отсюда.
За дверью послышался шум, и клерк с театральной напыщенностью распахнул ее. Леди Джоанна Уэр вошла в комнату. Алекс поднялся ей навстречу. Мистер Чёрчвад тоже встал, чтобы поприветствовать ее, но сделал это настолько поспешно, что опрокинул со стола стопку бумаг.
- Миледи!
Чёрчвад на секунду замер, и по его лицу Алекс понял, что тот почувствовал в тот момент. Появление Джоанны сопровождалось чем-то ярким и удивительно жизненным. Алекс был крайне удивлен, можно даже сказать, ослеплен, ему вдруг почудилось, что он смотрит прямо на солнце. Это показалось ему странным, потому что его главное впечатление от Джоанны с самого начала было иным - она была холодна, сдержанна и высокомерна, теперь же Джоанна излучала тепло и радушие и была само очарование. Как будто перед ним совершенно другая женщина. Она пожала руку мистера Чёрчвада и улыбалась, радуясь встрече с адвокатом, от ее надменного выражения лица не осталось и следа, наоборот, она не скрывала радости, и это, похоже, было вполне искренне.
В это утро Джоанна была одета в бледно-желтое шелковое платье, которое дополнял короткий шерстяной жакет соответствующего цвета, отороченный черным кружевом. Ее зачесанные наверх каштановые кудри украшала очаровательная шляпка. Дух захватывало от того, насколько она была хороша, молода и обманчиво невинна. Наряд был модным, дорогим, сидел на ней как с иголочки, и вместе с тем было в нем что-то искушающее. Алекс, который совершенно не интересовался модой, никак не мог понять, почему этот приличный наряд производил на него противоположное впечатление: ему он казался просто шокирующим. Платье закрывало ее тело полностью, и именно это и вызывало у него желание снять с нее все и как можно скорее. Он переступил с ноги на ногу.
- Я искренне удивлен тому, что ваша собака умеет ходить, - сказал он, когда терьер вбежал вслед за Джоанной в комнату. Его головку украшала синяя ленточка, удивительно гармонирующая по цвету с ее нарядом. - Надеюсь, что прогулка от кареты до офиса не оказалась для него слишком утомительной.