- Уж чего-чего, - возразила она, - а целеустремленности у меня хоть отбавляй. Только я вот все думаю, даст мне это что-нибудь в конце концов или нет.
- Можешь говорить все что хочешь, - заметил Эпаминондас, у него явно стали появляться навязчивые идеи, - но только в Константинополе все и вправду висело на волоске.
Он совсем разнервничался.
- Тебе что, правда, так уж важно, чтобы она его нашла? - поинтересовался я.
- По крайней мере хоть успокоюсь, - ответил Эпаминондас. - Я ведь был совсем молодой, тут является она, вытаскивает меня из семейства, хоп, сажает к себе на яхту, и вот с тех пор…
- На волоске, - проговорила Анна, ей явно не улыбалось продолжать разговор на эту тему, - можно подумать, после трех лет меня может смутить какой-то волосок. Ладно, если уж ты начал, давай поговорим про Константинополь. Сам знаешь, не будь там тебя, я бы сейчас шлялась где угодно, только не по морям и океанам…
- Пока она его не найдет, - пояснил мне Эпаминондас, - не будет мне покоя на этом свете.
- Даже не в борделе дело, - заметила она, - просто там дышать было нечем…
Лицо у Эпаминондаса сразу прямо засветилось.
- Точно, - подтвердил он, - стоило мне рассказать ему эту историю, а он мне и говорит, да, это я и есть, давай, сообщи ей, пусть едет. По правде сказать, мне это сразу как-то не понравилось, даже насторожило, из-за дела, которым он занимался. Когда ты вернулась на яхту, я ведь тебе еще не говорил, я все же набил ему морду. Даже шрам организовал что надо.
- Ну, ты и прохвост, - со смехом сказала она, - это чтоб еще больше все запутать.
- Ладно, - проговорил Эпаминондас, - раз так, теперь я тебе вообще больше ничего не буду рассказывать. - Потом разочарованно добавил: - Хотя можешь не сомневаться, я все равно буду их тебе посылать, свои депеши.
- Ах, - отозвалась она, - единственное, чего бы тебе не следовало делать, так это посылать мне свои депеши.
Но у Эпаминондаса, похоже, была какая-то своя задумка. Это сразу бросалось в глаза. Правда, пока он не торопился ее выдавать, видно, чтобы получше подготовить почву.
- Что ни говори, - сказал он, - а по-моему, этот Пьеро с семнадцатого километра стоил нам хлопот.
Она глянула на меня и тихонько рассмеялась, будто удачно пошутила.
- Во всяком случае, - не унимался Эпаминондас, - это единственное, что мне удалось отыскать в этом хреновом департаменте. - И едва слышно добавил: - При нынешних ценах на бензин никто не смог бы добиться большего.
Анна наклонилась к нему и с большой нежностью в голосе проговорила:
- Похоже, ты не очень-то доволен результатами. Ну, давай выкладывай, что там у тебя на сердце.
- Конечно, давай говори, - подхватил я. - Если уж ты ей не скажешь, то кому же тогда вообще рассказывать?
- Да нет, не стоит, - возразил он, - настроения нет.
Однако тут же все выложил, и в наилучшем виде.
- Учитывая, что это за тип, - заключил он, - я теперь уверен, что искать его надо не здесь, а где-нибудь в Африке.
Как и полагается после подобного заявления, воцарилась мертвая тишина.
- Но ведь Африка-то большая, - отозвалась Анна. - Ты бы хоть уточнил где.
Он уточнил. Это длилось не меньше получаса. Мы с ней слушали довольно рассеянно, потому что думали совсем о другом. Речь шла о том, чтобы пойти в Дагомею и найти там одного бывшего матроса с яхты, некоего Луи, родом из Марселя, - она помнила его. Так вот, как раз на прошлой неделе этот самый Луи написал Эпаминондасу, чтобы узнать его мнение насчет одного типа по имени Жеже, с которым он познакомился в Дагомее, в племени эве, неподалеку от Абомея, и который, как утверждает Луи, вне всякого сомнения, и есть тот самый матрос с Гибралтара. Эпаминондас пока что ничего не ответил Луи, потому что счел более уместным прежде поговорить с Анной. Он рассказал нам про эве. Очевидно, что уже успел неплохо просветиться. Оказывается, есть такое племя кочевников, занимаются сельским хозяйством, часть года живут на плоскогорьях Атокары. Места там очень красивые, озера и куду, хоть и мелкие, но все же. Короче говоря, он не может ручаться, есть ли у Луи веские основания, чтобы заставлять ее тащиться в такую даль. Пусть сама решает. Что и говорить, даль несусветная… Хотя, судя по тому, что он о нем знает… Говорил Эпаминондас долго и много, то и дело перескакивая с одного на другое и мешая очарование куду с магическими чарами Гибралтарского матроса. Слишком долго. А мы уже слишком долго глядели друг на друга. Полностью поглощенный своими эве, он ничего не замечал.
- А почему бы тебе, - проговорила она наконец, - не пойти вместе с нами?
- Даже не знаю, - как-то застенчиво уклонился Эпаминондас.
- Из-за своего грузовика, что ли? - уточнила она.
- Да он даже не мой, - возразил он, - у меня вообще нет ничего своего, кроме разве что шкуры.
Я отлично понял, и не без оснований, намерения Эпаминондаса. Правда, она вдруг ни с того ни с сего заявила, что ей надо немного подумать, и покинула нас. Чем не на шутку потрясла Эпаминондаса. Однако я оставил его наедине со своим недоумением, тоже отправился к себе в каюту и растянулся на койке. Так или иначе, но какой-то жребий был брошен. У меня не хватило времени уточнить, какой именно. В общем, мы отправлялись в центральную Африку. Я заснул в зеленой саванне, где кишмя кишели куду.
Проспал я долго. Должно быть, проснулся где-то перед самым ужином. И тут же поднялся в бар. Ее там не оказалось. Один только Эпаминондас спал крепким сном, растянувшись на двух креслах. Больше никого на яхте видно не было. Я зажег свет. Эпаминондас недовольно заворчал, но не проснулся. Плита для подогрева была выключена, ужина не готовили. Я бегом бросился в трюм и убедился, что обе машины на месте. Потом не спеша снова поднялся в бар, разбудил Эпаминондаса и спросил у него, где она. Он ответил, что я уже знал и без него, - у себя в каюте.
- Она, видите ли, размышляет, - пояснил он. - Если она уже начала размышлять над такими вещами, стоит идти в Дагомею или нет, этому конца-края не видать. Будто над этим надо еще размышлять, да тут и думать-то нечего.
Он сказал, что вскоре после того, как я ушел, она снова появилась из каюты и отпустила всю команду до полуночи на берег. Сказала, что снова отправляемся в путь, только не удосужилась уточнить, куда плывем.
- Я жду, когда она наконец вдоволь наразмышляется, - добавил Эпаминондас, - чтобы предупредить своего агента по перевозкам.
Я оставил Эпаминондаса и спустился к ней в каюту. Впервые я вошел не постучавшись. Зажег свет. Она лежала, одетая, заложив руки за голову, в позе, напомнившей мне, какой я увидел ее тогда, в зарослях тростника. Уселся подле нее. Судя по всему, она плакала.
- Вставай, - сказал я, - Пошли посидим где-нибудь в ресторанчике.
- Я не голодна.
- Ты же всегда голодная.
- Нет, не всегда.
- Эпаминондас, там наверху, уже весь истерзался, ждет, когда ты наконец решишь, плыть к этим эве или нет, ему ведь надо еще предупредить своего агента по перевозкам.
- Конечно, плывем, так ему и передай, нынче же ночью снимаемся с якоря.
Она попыталась что-то вспомнить.
- А куда мы плывем-то?
- Ну, это уж слишком, - заметил я. - Как куда, к дагомейскому племени эве, в район Абомея.
- Ах, да. Это ужасно далеко.
- Дней десять?
- При хорошей погоде. А если нет, то и все пятнадцать.
- У тебя что, нет желания поохотиться на куду, как в книгах Хемингуэя?
- Нет, - ответила она. - Потом добавила: - Это уже двадцать третья телеграмма, с тех пор как я ищу его. - И с улыбкой прибавила: - Мы ведь охотимся совсем не на куду.
- Но раз уж он такая редкая птица, этот матрос, можно для разнообразия пару дней поохотиться и на что-нибудь другое. Ведь надо же время от времени наполнять ягдташ хоть какой-нибудь мелкой дичью. Так почему бы нам не поохотиться на куду?
- А если он окажется у эве?
- Что ж, тогда ты сможешь поохотиться на куду вместе с ним.
Она умолкла. Я не решался смотреть на нее слишком много.
- А охота на куду - это опасно, да?
- Разве что самую малость, ровно столько, сколько нужно. А потом, в глазах мужчин все куду стоят один другого. Так что, как бы тебе сказать, это упрощает охоту.
- А во время охоты на куду разговаривают?
- Когда охотишься, нельзя поднимать ни малейшего шума и ни в коем случае нельзя разговаривать. Это же всем известно.
- Разве нельзя переговариваться совсем шепотом, на ухо? Ведь это-то разрешается, разве нет?
- Само собой, - согласился я, - но тогда можно говорить только о дичи. Тут нельзя отвлекаться ни на минуту.
- Надо же, я и не знала, что взяла на борт такого искусного охотника. Но это ведь нелегкая добыча, куду.
- Самая прекрасная на свете.
- И что же, они и в самом деле не говорят ни о чем, кроме куду?
- Нет, отчего же, по вечерам, после охоты, иногда о литературе. Но важней всего на свете для них то, что они охотники на куду.
- И никогда-никогда ни о чем другом?
- Никогда ничего нельзя утверждать наверняка, может, иногда и еще о чем-нибудь, кто знает.
- Жаль, что ты не посмотрел город, он очень красивый, - невпопад сказала она.
Я поднялся. Она удержала меня за руку.
- Ты так же разговаривал и с той женщиной? Ты и с ней так же разговаривал?
- Я вообще никогда с ней не разговаривал, берег себя до лучших времен. Я не был счастлив.
Она медленно проговорила:
- А вот я, кажется, была.
- Охотно верю, - согласился я.