А я и не знала, что президент любит печенье. То есть я имею в виду, что в "Городских сладостях" неплохие десерты, но точно не самые лучшие в городе.
Кроме того, если уж президент так любит кондитерскую "Городские сладости", почему бы не заказать там доставку чего угодно на дом, вместо того чтобы останавливать лимузин и идти под проливным дождем.
Не сомневаюсь, однако, что владельцы "Городских сладостей" не против лишней бесплатной шумихи вокруг своего заведения.
Так я стояла, жмурясь от света фар и прокручивая в голове всю эту чушь, как вдруг мистер Соседская Девчонка распахнул дождевик, и я поняла, что он вовсе не вор! Под дождевиком был спрятан огромный пистолет, и теперь парень направил его прямо на дверь кондитерской, из которой как раз выходил президент с пакетом печенья.
Меня вряд ли можно назвать сильной и храброй. В последний раз я применяла физическую силу, когда пыталась отобрать у Люси пульт от телевизора. И уж точно я не стала бы рисковать собственной жизнью, а бегство от Сьюзен Бун следовало расценивать как высшее проявление моего мужества.
И тем не менее в следующее мгновение я совершила нечто совершенно неожиданное – словно в меня вселился кто–то другой. Только что я смотрела, как мистер Соседская Девчонка наводит пистолет на президента, и вдруг…
…Я прыгнула.
6
Оказывается, если прыгнуть на предполагаемого убийцу, можно легко выбить у него из руки пистолет. Так что пуля, предназначавшаяся президенту, отлетит в сторону.
Более того, если прыгнуть на убийцу, он испугается, потеряет равновесие и упадет прямо на тебя, а ты – в лужу.
В довершение всего парень приземляется прямо на твою правую руку, ты слышишь отвратительный хруст и спрашиваешь себя: "Это то, о чем я думаю, или нет?"
Но разлеживаться не приходится: ты держишь парня, чтобы он не попробовал выстрелить еще раз, и орешь: "Пистолет! У него пистолет!"
И хотя всем это уже известно, – ведь первая пуля с громким звуком ударилась об асфальт, – около двадцати охранников окружают тебя, лежащую на мокром асфальте, направляют дула своих пистолетов прямо тебе в голову и приказывают:
– Не двигаться!
Поверьте, я и не думала двигаться.
В следующее мгновение мистера Соседская Девчонка подняли, а потом – потом принялись за меня. Кто–то потянул меня за сломанную, по всей вероятности, руку, и я громко вскрикнула, но секьюрити не обратили на это внимания. Они переговаривались по рации, и я услышала что–то вроде: "Ястреб в безопасности. Повторяю, ястреб в безопасности".
И снова, как совсем недавно, завыли сирены, и из близлежащих баров и магазинов высыпали люди: поглазеть. Вдруг – казалось бы, ниоткуда, – появилось несметное число полицейских машин и неотложек.
Лил дождь, и все было как в пошлейшем боевике – не хватало только за душу берущего саундтрека.
Потом один из охранников принялся ощупывать мой рюкзак, другой – щиколотки, как будто у меня в носках мог быть спрятан складной ножик; третий вывернул карманы моего плаща и обнаружил там лишь пригоршню крошек от печенья. Он опять слегка крутанул мою правую руку, и я вскрикнула еще громче, чем раньше.
Наконец тот, что рылся у меня в карманах, доложил остальным:
– Похоже, она не вооружена.
– Естественно, нет! – возмутилась я. – Я же еще в десятом классе!!!
Я, конечно, сморозила глупость: у многих десятиклассников есть пистолеты. Правда, не в моей школе. Но, если честно, мне было не до логических размышлений – ужасно хотелось зареветь.
И это естественно, если учесть, что:
а) Я вся промокла.
б) Похоже, у меня была сломана рука. Даже несмотря на то, что она у меня не рабочая и теперь будет повод отказаться от соревнований по волейболу, мне было ужасно больно.
в) Вокруг кричали, но я не могла разобрать ни слова: первый выстрел прозвучал прямо у меня над ухом, отчего, по–видимому, как–то повредился мой слух.
г) На меня были наставлены двадцать пистолетов.
д) И, наконец, похоже, родители все–таки узнают, что я прогуляла художественную школу.
Уже от одного из этих пунктов заревел бы кто угодно. Мне же достались все пять.
Один из секьюрити – он выглядел не так угрожающе, как остальные, – подошел ко мне и, присев на корточки, сказал:
– Мисс, вам придется поехать с нами и ответить на несколько вопросов относительно этого вашего знакомого.
Тут я не выдержала.
Оказывается, они думают, будто мы с мистером Соседская Девчонка приятели! Будто мы вместе решили убить президента!
– Он мне не знакомый! – дико завыла я. Я уже не сдерживала желания зареветь. Шел дождь, я вся промокла, у меня зверски болела рука, в ушах стоял звон, а служба охраны президента обвиняет меня в соучастии в страшном преступлении.
Я зарыдала в голос.
– Да я его в первый раз вижу! – От возмущения, боли и обиды я начала заикаться. – Он достал пистолет и хотел убить президента, а я на него прыгнула, и он упал на мою руку, и мне больно, и я хочу домо–о–ой!
Ужасно стыдно. Я ревела как младенец. Нет, хуже, чем младенец: я рыдала, как Люси в тот день, когда дантист велел ей оставить брекеты еще на две недели.
И тут случилось нечто странное: телохранитель обнял меня за плечи. Он крикнул что–то своим напарникам, и они покорно отошли в сторону, к машинам скорой помощи. Телохранитель открыл дверь одной из них и подсадил меня внутрь. Я была спасена от холода и дождя, звуки сирен почти не были слышны, санитары завернули меня в теплое полотенце. Все это было так неожиданно, что я перестала плакать.
"Ну вот, – сказала я себе. – Все не так уж плохо. Жизнь налаживается".
И она наладится целиком и полностью, если родители не узнают, что я пропустила художественную школу.
А может, все обойдется? Может, служба охраны быстренько меня расспросит, поймет, что я не принадлежу ни к какой террористической организации, и отпустит? Тереза наверняка застряла в пробке, и вот, когда она приедет и поинтересуется: "Что вы сегодня делали на уроке?", я отвечу: "Да ничего". И это будет чистой правдой.
Санитары спросили, не ранена ли я. И, несмотря на то, что мне было стыдно за весь этот переполох и мои рыдания, я гордо протянула им правую руку: если я и пострадала, то потому, что спасала жизнь президента.
Пока санитары осматривали руку, телохранитель переписывал со школьного удостоверения мое имя и адрес. Я не хотела ему мешать, но тем не менее не выдержала и решила быстро спросить.
– Простите, сэр! Он поднял взгляд.
– Что, детка? – Если честно, меня никто так не называл. Даже мама. Вернее, назвала всего один раз, когда в Марокко я хотела спустить в унитаз папины кредитки (в качестве
мести за та, что он притащил нас в чужую страну).
Так вот, обращение "детка" поразило меня до глубины души. Я подумала, что будет крайне невежливо спрашивать, когда это все закончится. В конце концов, он делает свою работу. И, немного поколебавшись, я спросила:
– С президентом все в порядке? Телохранитель улыбнулся:
– Да, солнышко. За это спасибо тебе.
– Здорово! А как вы думаете, мне… э–э–э… скоро можно будет уйти?
Санитары многозначительно переглянулись.
– Боюсь, что нет, – ответил один из них. – У тебя, девочка, сломано запястье. Надо сделать рентген, но десять к одному, что тебе наденут гипсовую повязку, на которой потом распишутся твои поклонники.
Поклонники? Какие еще поклонники? И мне нельзя, совсем нельзя ставить гипс! Тогда уж родители точно узнают, что я пропустила занятия.
Хотя… можно будет что–нибудь соврать. Например, сказать, что я поскользнулась на лестнице, ведущей в студию. А вдруг они спросят про меня Сьюзен Бун?
Боже, до чего убогая у меня фантазия.
– А может, – промямлила я, – может, я все–таки пойду? А завтра схожу ко врачу. Мне уже намного лучше.
Санитары и телохранитель посмотрели на меня как на ненормальную. Я только сейчас увидела, что рука у меня распухла до невероятных размеров и дергалась, как дергаются сердца, приготовленные для имплантации, в научных телепередачах. Но она почти не болела. Если я не шевелилась.
– Просто за мной вот–вот должны заехать. Так что я, наверное, все–таки пойду, – предложила я довольно–таки неуклюжий аргумент.
Телохранитель не прерывал меня, а затем ласково произнес:
– Солнышко, скажи номер телефона, по которому я смогу связаться с твоими родителями! В любом случае им надо позвонить насчет твоей медицинской страховки.
Боже! Все, теперь они точно узнают правду. Итак, выбора у меня не было.
– Послушайте, – быстро и сбивчиво забормотала я. – Не надо им об этом рассказывать. То есть, об этом, конечно, надо, но не о том, что я прогуляла художественную школу и все это время проторчала в "Статике". Ведь эту часть можно опустить? Иначе у меня будут еще большие неприятности.
Телохранитель сморгнул: он явно не понял, к чему сводилась моя патетическая речь. Хотя это и очевидно: какая художественная школа? Какой "Статик"?
Наконец он, по–видимому, решил, что со мной надо быть осторожнее. А вдруг я повредила еще и голову?
– Ты, главное, не волнуйся, – еще более ласково сказал он.
Ну что же, пусть хоть так. Я дала ему мамин и папин рабочие телефоны, закрыла глаза и прислонилась к спинке сидения. Ведь все могло быть намного хуже. Скажем, вдруг мне бы имплантировали в нос куриную кость?
Вот перечень обстоятельств, которые свидетельствуют о том, что спасение жизни президента США полностью изменило твою жизнь: