- У тебя в Пенклубе контакты есть? Вхож туда? - не здороваясь, хмуро спросил он Суржика. Последние годы он на полном серьезе искал способ выдвижения своих поэм на Нобелевскую премию по литературе. Собирал подписи, рекомендации, искал ходы-выходы на нужных людей, контакты, связи и все такое.
"Мне бы твои заботы!" - мелькнуло в голове у Валеры.
- Естественно, - на всякий случая, не задумываясь, ответил он.
- Естественно "да" или естественно "нет"? - раздраженно спросил Гейдар. Он всегда и со всеми разговаривал слегка раздраженным тоном. Снисходил, так сказать.
- Естественно, нет! - пожал плечами Суржик. - Не мой уровень. Где нам, дуракам, чай пить.
- Не ценят меня в России! - раздраженно поморщился Занзибаров. - Нет, не ценят!
"Этот и бровью не поведет, если у него пропадет любимая!" - подумал Валера. Но вслух сказал совершенно иное:
- Нет пророка в нашем курятнике! Не нами сказано. Не нам опровергать.
Занзибаров дернулся, явно хотел на что-то обидеться, но секунду подумав, пришел к умозаключению: ничего лично для него обидного Суржик не сказал. Он снисходительно похлопал Валеру по плечу и, заложил руки за спину, направился в ресторан. Настоящий поэт. Сталкиваясь с ним, Суржик почему-то всегда вспоминал одну и ту же фразу из Высоцкого, "Хрен ли нам Мневники? Едем в Тель-Авив!".
"Что-то я расслабился!" - подумал Валера, посмотрел на часы и направился к выходу.
В эту минуту в квартире на Кронштадтском бульваре Татьяна Котова тоже посмотрела на часы, еще раз поправила прическу и одернула белую кофту.
- Что-то я размагнитилась… - привычным, жестким тоном объявила она. - И все-таки, квартира у вас - не подарок!
- Именно, не подарок! - весело поддержал ее Леонид. - Никому и не собираюсь ее дарить. Ни тебе, ни кому-то другому.
Чуприн повернулся в кресле в сторону комнаты, с усмешкой взглянул на Татьяну.
- Тоже не вчера родился. Что почем, знаю. Прежде чем писать объявление, узнавал, приценивался… Моя квартира стоит столько сколько стоит.
- За такую цену ее никто не купит.
- Не учи меня жить, красотка! - язвительно заметил Леонид. - Все твои тайны у тебя на лбу написаны. Крупным шрифтом!
- Что это вы хотите этим сказать? - ощетинилась Татьяна.
- То самое, красотка! - улыбнулся Чуприн. - Решила меня облапошить? Думаешь, если писатель, творческая натура, значит, ни черта не понимает в реальной жизни? Ты, красотка, не на того нарвалась!
Татьяна Котова просто задохнулась от возмущения. Даже ногой топнула.
- Нет, это что вы… себе позволяете!? - неожиданно тонким и высоким голосом выкрикнула она. - Тоже мне… классик! Я честно работаю, ясно!?
- Если решила зашибить на мне огромную деньгу, ошиблась адресом! Уступать, не намерен! Ни пяди русской земли, как говорится!
Татьяна резко повернулась и пошла к двери.
- Ваше дело! - на ходу бросила она. - Только за такую цену…
- К твоему сведению, у меня уже есть покупатель. Даже два. Приезжие из Тюмени. Денег - вагон и маленькая тележка. Согласны на мои условия.
- Им можно только посочувствовать…
Татьяна подошла к входной двери, начала вертеть во все стороны собачку замка. Тот, как обычно, ни в какую не желал открываться с первого раза.
- Оставь адресок, красотка! - смеясь, крикнул ей в спину Леонид. - Продам квартиру, так и быть, подкину тебе на бедность!
Татьяна мгновенно вернулась в "кабинет", остановилась посреди него. Глаза ее сверкали, того гляди, посыпятся молнии. И испепелят все вокруг. Челкаш миролюбиво виляя хвостом, встал перед Татьяной. Но она даже не взглянула на него. Она была во гневе.
- Нет, вы что… с ума сошли!? По какому праву вы меня оскорбляете!?
- Спокойно, спокойно! Не надо корчить из себя невинную девочку! Ах! Ах! Ах! Спекуляция, она и есть - спекуляция!
- Я честно работаю!!! - в ярости выкрикнула Татьяна Котова. И опять топнула ногой.
- Брокеры, шмокеры, дилеры…. Какими новомодными ярлыками не прикрывайтесь, суть все равно - та же!
- Договаривайте! Что ж замолчали!
- До свидания… красотка! - улыбнулся Чуприн.
- Нет, вы договариваете!
- До свидания! До свидания! - весело настаивал Леонид.
- Нет уж, вы давайте договаривайте! Что вы хотите сказать… всеми этими… вашими гнусными намеками?
- Все вы - ворье!!! - не выдержав, брякнул Чуприн.
- Что-о-о!?
- То самое! И ты не глухая! Отлично слышала, что я сказал. А я всю жизнь говорил, что думал! И не намерен…
- Немедленно возьмите свои слова обратно!
- Кто ты такая? - возмутился Леонид. - Нет, кто ты такая? Кому скажи, не поверят! Скажи спасибо, что вообще… на порог тебя пустил!
- Последний раз! - угрожающе зарычала Татьяна. - Возьмите свои слова обратно!!!
- Ты что, окончательно спятила, красотка-а!? - с не меньшей угрозой в голосе, зарычал Чуприн. - Я… у себя… дома-а!!! Ясно тебе-е!?
Татьяна, трясясь от возбуждения, возмущения и еще чего-то там, оглянулась по сторонам, подошла к окну и настежь распахнула его. Подошла к столу, схватила пишущую машинку и, высоко подняв ее над головой, подбежала к раскрытому окну.
- Сто-о-оять!!! - заорал Леонид Чуприн. Голосом тренера, подопечный которого, наконец-то, поднял рекордный вес и теперь должен удержать его несколько секунд.
Татьяна, с поднятой над головой машинкой в руках, замерла у раскрытого окна.
- Слушай… ты!!! Слушай и… запоминай!!! Если ты… сейчас же… не поставишь пишущую машинку на место…. Я тебя… так отделаю… ты полтора месяца… с постели подняться не сможешь!!! Поняла-а!?
Татьяна, с ненавистью глядя прямо в глаза Чуприну, секунду помедлила и… выкинула машинку в раскрытое окно. Леонид невольно вскрикнул. Через мгновение снизу донесся глухой удар об асфальт, треск и испуганный собачий визг. Приземление "Эрики" было явно не мягким. Отнюдь не как у спускаемых аппаратов космических кораблей.
Леонид прикрыл глаза ладонью и застыл в кресле. Его фигура напоминала скульптуру сидящего драматурга Островского перед Малым театром. Правда, великий драматург лица ладонью не закрывает. Челкаш мгновенно присоединился к звонкому собачьему лаю со двора. Встал передними лапами на подоконник и возмущенно перелаивался с каким-то дворнягой. О содержании их "диалога" оставалось только догадываться.
Татьяна медленно попятилась и, прислонившись спиной к стене, тоже ладонью прикрыла глаза. Потом осторожно присела на тахту.
"ОНА, действительно, сошла с ума!" - вертелось в ее голове.
Через раскрытое окно со двора в "кабинет" доносились возмущенные крики, собачий лай и даже автомобильные гудки.
Бедная, бедная "Эрика"! Сколько чувств, эмоций, неординарных мыслей, далеких воспоминаний и фантастических мечтаний прошло через твои рычаги, клавиши и буквы. За тобой, откровенно говоря, неважно ухаживали. Редко чистили, еще реже смазывали. Но ты не бунтовала, никогда не отказывалась ни от каких текстов. Мало отдыхала и даже ни разу не побывала на профилактике в мастерской. Тебе, "иностранке", рожденной в далекой чужеземной стране, тяжело жилось в этом суровом северном климате. Ты не роптала, ты много трудилась и безотказно выполняла любые поручения. Стоило хозяину только пальцем шевельнуть, на белой бумаге, заправленной вокруг упругого черного валика, как по волшебству возникали четкие и ясные буквы. Ты складывала их в слова, предложения, формировала в абзацы…. Есть что вспомнить! Ты явно достойна лучшей участи, нежели быть выброшенной в окошко какой-то неуравновешенной женщиной! Ах, как несправедлива подчас судьба к предметам, верой и правдой служившим нам долгие годы!
Бедная, бедная, бедная "Эрика"!
6
Суржик гнал свой "Форд" на предельной скорости в сторону Волоколамска. Будто участвовал в международном ралли Париж - Дакар. Ново-Рижское шоссе и в этот раз было абсолютно пустым. Только изредка по встречной полосе, отделенной высоким бордюром, с ревом и клубами сизого дыма, как гигантские майские жуки проносились огромные крытые грузовики с прицепами. Дальнобойщики спешили насытить мегаполис товарами и продуктами из прибалтийских государств.
Быстрая езда всегда поднимала Суржику настроение. Но не в этот раз. По закону бутерброда, только выезжая за город, Валера всегда вспоминал о незавершенных делах. Вот и сейчас. Достал ненавистный мобильник, набрал номер, прижал к уху.
- Учебная часть? Будьте добры, Марину! Да, да. Спасибо. Жду, - проорал Суржик в трубку, преодолевая шум и треск. - Мариночка? Это я. Опять полный завал. Последний раз, честное слово. Сегодня никак не смогу, хоть тресни. Да плевать мне на него, он сам бездельник, каких мало. Бумажки только умеет перекладывать. Скажи моим пай-девочкам, что… мол, черт ее знает! Скажи что-нибудь, придумай сама. У меня фантазия иссякла. Да! Даже так? Это которая самая активная? Да, да, помню. Все вопросы задает. Один глупее другого. Ну и Бог с ней! Скажи, что у меня рак или инфаркт. Что меня увезли в Склифосовского, наконец. Я никак не могу. Я наверстаю. Все всё сдадут. Моя группа всегда впереди. На белом коне. Так и передай им. Целую. Естественно, естественно.
За четыре безумных дня он как-то мгновенно привык: всегда рядом Надя. Привык! Теперь, особенно в последние дни, чувствовал себя за рулем крайне некомфортно. Бесконечно одинокий, и уже совсем немолодой человек.