- Клин клином вышибают, глядишь и поможет. А если и нет, так хотя бы прочувствуешь на себе все прелести адских мук грешников, что лижут раскалённые сковородки. Весьма поучительно, кстати.
Наивный, считает, что лизанием сковородок и вытягиванием жил всё и заканчивается. Была я однажды пролётом, в одном из адских колец, насмотрелась всякой жути, потом спать не могла недели две. Брр! Наши умники такого навыдумывали: глаза на заднице и уши на затылке - самые невинные шутки.
Обречённо зажмурилась, ненавистная жидкость расплавленным оловом влилась в горло, я закашлялась, но этот небесный поганец почувствовал, что решимость моя тает, и прижал стакан к губам. Пока я отплёвывалась, Агат сходил на кухню и вернулся уже с чистой посудиной, тут же и использованной мной по назначению.
Потом были долгие часы лихорадки, занудных лекций и тяжёлая реабилитация после сильнейшего отравления этим самым кагором.
Силы хаоса, когда же это прекратится? И почему именно он должен спасать мою шкуру?
Сдать отчёт я смогла лишь через полторы недели, когда Агат наконец решил, что я полностью восстановилась и в конце концов оставил меня в покое. Прощанье вышло как всегда душевным - он пожелал мне всех благ и всего самого-самого, я традиционно послала его к чертям. После чего мы разлетелись в разные стороны: он вверх, я вниз.
Контора, к которой была прикреплена моя сущность, была вмурована в средние пласты Земли, поэтому жар ядра до неё почти не доходил и посещать её было бы сплошное удовольствие. "Бы" - это потому что наш начальник портил всю малину и большинство сотрудников предпочитало любоваться прелестями Тринадцатого отделения ровно столько, сколько необходимо, чтоб поздороваться с боссом, сдать доклад и, прихватив следующее задание, поскорей утащить свой чахлый хвост.
Я пользовалась некоторыми привилегиями, соответственно могла себе позволить задержаться, а иногда и покрутить хвостом перед начальственной шишкой. Но дальше плоских шуточек или намёков дело никогда не заходило, здесь с этим было строго: хочешь развлечений - подымись наверх или найди суккуба, а моя фигура, хоть с хвостом и рогами, принадлежала к более высокому рангу. "Соблазнить - это вам не чихнуть, здесь мозги нужны, - говаривала когда-то одна старая хрычовка, учившая меня искусству обольщения. - Тут бёдрами не так пошевелишь и вся работу насмарку. На шестой размер любой тупица поведётся, а вот поди заставь этого придурка скакать под твою дудочку, да ещё и внушить ему, что ты его самая большая заветная мечта".
Любовь… В нашем провонявшем серой мире это слово было всего лишь пустым звуком. Но оно двигало горы в мире наземном, а потому стало ключом к податливым человеческим сердцам. Но вот освоить эту науку нашему собрату оказалось не под силу: как научится тому, чего не понимаешь и не чувствуешь? Нам были доступны лишь простейшие чувства, основанные на болевых ощущениях и физических желаниях или искажения светлых, которые проповедовали наши белокрылые оппоненты - ненависть, похоть, боль, страсть, презрение. Таких, как я, сумевших постичь столь тяжёлую науку (но всё равно ничего в ней не понявших - нам, скорей, удавалось удачно имитировать) было очень немного и ценились такие имитаторы на вес человеческих душ.
- Но почему мы не можем любить? - соплячка, едва разменявшая второй десяток лет в рогатой шкуре, никак не могла вникнуть в сложную систему человеческих взаимоотношений. Ей было невдомёк, что вникать, в общем-то и не обязательно, главное - запомнить, что человек обычно привязан к своим кровным сородичам и тем больше, чем сильней эта кровная связь.
- Да потому, детка, - сквозь зубы процедила страшная как смертный грех демоница (даже не верилось, что когда-то она считалась лучшей в своей области), - что любовь разъедает нашу сущность, как серная кислота человеческую плоть. Ни наши тела, ни наш разум не предназначены для такого испытания. Это всё равно, что человека засунуть в жерло нашего центрального вулкана и искренне надеяться, что он там приживётся.
- Но ведь бывают же исключения?
Карга смачно прожевала обвислыми, как у обезьяны губами, одарила приставучую девицу мрачным взглядом. Дискуссия длилась не первый час, а глупая ученица всё никак не могла поверить, что чудес на свете не бывает.
- Были дураки, которые к моему искреннему изумлению всё-таки смогли полюбить. На моей памяти таких оказалось двое и каждый из них сдох, как собака, наивно пологая, что улетает на небеса вкушать нектар и амброзию. Один из них влюбился в человеческую девку, но чего-то там переборщил с пылкой страстью и от девицы осталась лишь горстка пепла да клок волос в его медальоне. Собственно, медальон - это всё, что осталось от самого, хе-хе, любовничка. Он сгорел с первыми лучами солнца, решил просветлиться напоследок. Их всех почему-то тянет просветлиться. А второй со своим заданием подружился. Вместо того, чтоб вынуть из человека душу, он стал с ним общаться, дурак. И наивно полагал, что всё так и должно быть, что ему за это ничего не будет. Этот испарился чуть позже. Видно, любовь всё-таки более заразная дрянь…
Потом я подняла архивы и накопала ещё штук десять подобных случаев: любовь, сострадание, дружба и, как неизбежное, доброта разъедали наши сущности. Сначала незаметно, но всё же с одним и тем же результатом.
Начальство их замалчивало, предпочитая делать вид, что ничего не происходит. А зря, я бы выбрала открыть согражданам правду, тем самым оградив их от возможной опасности. Хотя, с другой стороны: меньше знаешь - крепче спишь, а забота о ближнем это вообще не к нам.
Шеф встретил меня несколько раздражённо, недовольно щуря малиновые глаза. Кроме них ничего демонического в облике достопочтимого господина Молоха уже не было, хотя ещё лет двести назад он мало чем отличался от того же сатира - такой же мохнозадый и с поганым характером. Впрочем, характер остался прежним, а бывшие любовницы все до одной трепались, что задница у него тоже весьма пушистая. С маленьким козлиным хвостом. Сейчас же это был обычный человеческий мужчина средних лет и неопределённой наружности, с жёсткими чертами и жёлчным выражением лица.
Когда-то давно он был тёмным божеством, требующим непомерные человеческие жертвы. Особенно уважал сожжённых детей во славу себе, любимому. Но постепенно христианство вытеснило его кровожадную натуру с пьедестала и чуть не выбило его заносчивый дух подальше в Хаос, откуда он потом вырвался ещё более раздражённый и раздосадованный на новую веру. Так в Геенне и прижился. Поначалу был мелким служкой у Вельзевула, его бешеный энтузиазм заметили, оценили и на всякий случай сослали в срединный мир к людям, где он удачно насшибал душ с праведников и вернулся ещё более заносчивый, чем раньше. Теперь же его поставили начальником Тринадцатого Отделения - то ли отметили за верную службу, то ли спихнули от греха подальше в наше затишье, чтоб не мозолил глаза и не нервировал присутствием.
- Ты задержалась, - начальник сурово кивнул на кресло, бывшее некогда пыточным в застенках какой-то человеческой тюрьмы.
Обстановка в кабинете вообще соответствовала мрачному юмору его обладателя, чего только стоила коллекция пыточных клещей, с особой трепетностью протираемая секретаршей каждое утро. Или заспиртованная туша самоубийцы, прострелившего себе мозги дробовиком, но волею случая (и прихоти всё того же Молоха) прожившего ещё несколько часов. Потом наша контора его ещё несколько раз оживляла забавы ради. Всегда интересно посмотреть на реакцию оживленца, вдруг обнаружившего, что он - сушёная мумия.
- Были проблемы?
- Никаких. Я отсыпалась.
Я честно захлопала ресницами. Что бы там ни было, к крайнему сроку я не опоздала, а устраивать себе небольшой отгул мне нравилось, и Молох это знал. Пробежав глазами доклад и выдав поощрительное "м-мэ", начальник запустил его в ближайшее мусорное ведро, откуда потом заботливая секретарша его вынет и подошьёт в папку.
- Хорошо потрудилась. Душу сдала?
- Никак нет. Я договорилась с ребятами из аналитического отдела, пускай помучается ещё месяцок - второй, сопьётся, на иглу подсядет. Я к нему ещё и на проповедь загляну, чтоб добить.
Молох задумчиво размял шею, потянулся в кресле, словно блудливый кот, и закинул руки за голову.
- С каких это пор ты начала проявлять инициативу, моя дорогая?
- С тех самых, когда вы стали посылать меня к церковникам, достопочтимый Мелькарт.
Шеф осуждающе приоткрыл левый глаз - наши не слишком любят, чтоб их истинные имена кочевали на устах у подчинённых. Если честно, то в идеале подчинённым их вообще знать не полагается. Моё, например, знали лишь вышестоящие, причём даже не Молох, а Вельзевул, Люцифер и ещё парочка столь же непроглядно тёмных и опасных. Хотя ни с кем из этих товарищей лично я не встречалась и, не приведи Тьма, встречусь. А вот светленькие разбрасывались ими направо и налево, если судить по Агату - он представился в тот же день, когда впервые ступил на порог моего дома. Я потом для достоверности, ну и по вредности, конечно, опробовала на его истинном имени парочку заклинаний. Несчастного паренька скрутило в тугой узел да так, что я вообще зареклась продолжать подобную практику и сократила слишком кричащее имя до белого камешка. Тоже вполне сносное и завидное имечко вышло, да и сам крылатик не возражал. Особенно после того, как пришёл в себя.
А вот начальник панибратства не любил так же, как и ехидных выскочек, делая для меня небольшую скидочку. Опять же в силу моей ценности. И давнего знакомства.
- Иисус сказал: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки.