Я трясся от злости, когда взбирался на самую высокую дюну и опускался, чтобы сесть на пике. Я лег на спину и уставился в серое небо, представляя жизнь в Норвегии без нее. Меня затошнило. Затошнило только от мысли, что ее не будет рядом со мной, я не смогу держать ее за руку, целовать ее губы...
Я едва мог дышать.
Мой разум усиленно работал, обдумывая идеи, которые помогут мне остаться. Я обдумывал каждую возможность, но знал своего отца. Когда он решил что-то, ничего не могло изменить его мнения. Взгляд на его лице ясно дал мне понять, что не было иного выхода. Они забирали меня от моей девочки, от моей души. И я не мог сделать ни одной гребаной вещи, чтобы изменить это.
Я слышал, как кто-то забрался на дюну позади меня, и знал, что это был мой папа. Он сел рядом со мной. Я отвернулся, уставившись на океан. Я не хотел признавать его присутствия.
Мы сидели в тишине, пока я, наконец, не нарушил ее и спросил.
- Когда мы уезжаем?
Я ощущал, что папа застыл рядом со мной, вынуждая меня посмотреть в его сторону. Он уже смотрел мне в лицо, в его взгляде было сочувствие. Мой желудок ухнул дальше.
- Когда? - выдавил я.
Папа опустил голову.
- Завтра.
Все затихло.
- Что? - шокировано прошептал я. - Как это возможно?
- Мы с мамой узнали около месяца назад. Мы решили не говорить тебе до последней минуты, потому что знали, как ты воспримешь это. Я нужен им в офисе в понедельник, Рун. Мы уладили все с твоей школой, переводом твоих оценок. Твой дядя готовит наш дом в Осло к нашему возвращению. Моя компания наняла грузчиков, которые упакуют все в доме в Блоссом Гроув и перевезут наши вещи в Норвегию. Они отправятся завтра сразу после нашего отъезда.
Я сердито зыркнул на папу. В первый раз в своей жизни я ненавидел его. Я стиснул зубы и отвернулся. Меня тошнило от всей той злости, что бурлила в моих венах.
- Рун, - папа сказал тихо, положив руку мне на плечо.
Я сбросил его руку.
- Нет, - зашипел я. - Не смей прикасаться ко мне или говорить со мной снова, - выплюнул я, отвернув голову. - Я никогда не прощу тебя, - заверил я. - Я никогда не прощу тебя за то, что увез меня от нее.
- Рун, я понимаю... - он пытался сказать, но я перебил его.
- Ты не понимаешь. Ты понятия не имеешь, что я чувствую, что Поппи значит для меня. Никакого гребаного понятия. Потому что если бы понимал, то не забирал бы меня от нее. Ты бы сказал компании, что не можешь переехать. Что мы должны остаться.
Папа вздохнул.
- Рун, я организатор производства, я должен ехать туда, где нужен, и прямо сейчас - это Осло.
Я ничего не сказал. Мне было плевать, что он был долбаным организатором производства, какой-то разваливающейся компании. Я был взбешен, что он сказал мне только сейчас. Я был взбешен тем, что мы уезжаем и точка.
Когда я не заговорил, папа сказал:
- Я соберу наши вещи, сынок. Будь в машине через пять минут. Я хочу, чтобы сегодняшний день ты провел с Поппи. Я хочу дать тебе, по крайней мере, это время.
Горячие слезы стояли в глазах. Я отвернул голову, чтобы он не видел их. Я был так зол, так зол, что не мог остановить гребаные слезы. Я никогда не плакал, когда мне было грустно, только когда был зол. И прямо сейчас я был так взбешен, что едва мог дышать.
- Это не навсегда, Рун. Через пару лет мы вернемся. Я обещаю. Моя работа и вся наша жизнь здесь, в Джорджии. Но я должен ехать туда, где нужен компании, - сказал папа. - В Осло не так плохо, это наша родина. Я знаю, что твоя мама будет счастлива снова находиться рядом со своей семьей. Я думал, что ты, может, тоже.
Я не ответил. Потому что несколько лет вдали от Поппи были целой жизнью. Мне было плевать на свою семью.
Я был потерян, смотря за наплывами волн, и ждал так долго, как мог, прежде чем встал на ноги и направился к машине. Я хотел добраться до Поппи, но в то же самое время, не знал, как сказать ей, что уезжаю. Я не мог вынести мысль, что разобью ее сердце.
Сработал гудок машины, и я побежал к ней, где меня ждала семья. Мама пыталась улыбнуться, но я проигнорировал ее и скользнул на заднее сиденье. Когда мы отъехали от побережья, я уставился в окно.
Почувствовав руку на своей, я повернулся и увидел, что Алтон вцепился в рукав моей футболки. Его голова наклонилась в сторону.
Я взъерошил его непослушные светлые волосы. Алтон рассмеялся, но его улыбка увяла, и он продолжал смотреть в моем направлении всю дорогу до дома. Я находил это ироничным, как мой младший брат, казалось, понимал, как сильно мне больно, и делал это лучше моих родителей.
Поездка, казалось, длилась вечность. Когда мы подъехали на подъездную дорожку, я практически выпрыгнул из машины и побежал к дому Личфилдов.
Я постучал в переднюю дверь. Миссис Личфилд ответила через несколько секунд. Минуту она смотрела в мое лицо, я видел сочувствие в ее взгляде. Она посмотрела через двор на моих маму и папу, что выходили из машины, и слабо помахала им.
Она тоже знала.
- Поппи здесь? - смог выдавить из себя я, выталкивая слова из сжатого горла.
Миссис Личфилд притянула меня в объятия.
- Она в вишневой роще, милый. Она провела там весь день, читая. - Миссис Личфилд поцеловала меня в макушку. - Мне жаль, Рун. Сердце моей дочери разобьется, когда ты уедешь. Ты - вся ее жизнь.
А она - моя жизнь, хотел я добавить, но не мог вымолвить ни слова.
Миссис Личфилд отпустила меня, я попятился назад, спрыгнул с крыльца и бежал всю дорогу до рощи.
Я был там через три минуты и сразу же заметил Поппи под нашим любимым вишневым деревом. Я остановился, не попадаясь на глаза, и наблюдал, как она читала свою книгу, а ее фиолетовые наушники были на голове. Ветки, отяжелевшие от розовых вишневых лепестков, накренились вокруг нее как защитный щит, отгораживая ее от яркого солнца. На ней было надето белое платье с коротким рукавом, белый бант был прицеплен с боку ее длинных каштановых волос. Я чувствовал себя как во сне.
Мое сердце сжалось. Я видел Поппи каждый день с того времени, как мне исполнилось пять. Спал рядом с ней почти каждую ночь с двенадцати лет. Целовал ее каждый день с восьми лет, и любил ее всей душой так много дней, что сбился со счета.
Я понятия не имел, как прожить и дня без нее. Как дышать без нее.
Как будто почувствовав мое присутствие, она оторвалась от страниц своей книги. Когда я ступил на траву, она одарила меня своей самой широкой улыбкой. Это была улыбка, предназначенная только мне.
Я пытался улыбнуться в ответ, но не мог.
Я шел по опавшим вишневым цветочкам, дорожка была так завалена их лепестками, что выглядела как бело-розовая лужа под моими ногами. Чем ближе я подходил, тем быстрее увядала улыбка Поппи. Я не мог ничего скрыть от нее. Она знала меня так же, как я знал самого себя. Она видела, что я расстроен.
Я говорил ей прежде, что во мне не было загадочности. Ни для нее. Она была единственным человеком, который знал меня вдоль и поперек.
Поппи замерла, сдвинувшись только, чтобы снять наушники с головы. Она положила книгу рядом с собой на землю, обернула руки вокруг согнутых ног и просто ждала.
Сглотнув, я упал на колени перед ней, и, пораженно, моя голова упала вперед. Я боролся с тяжестью в груди. В конце концов, поднял голову. Взгляд Поппи был настороженный, как будто она знала, что бы ни вылетело из моего рта, это изменит все.
Изменит нас.
Изменит наши жизни.
Приведет к краху нашего мира.
- Мы уезжаем, - наконец, смог выдохнуть я.
Я видел, как ее лицо побледнело.
Отведя взгляд, мне удалось сделать еще один короткий вдох, и я добавил:
- Завтра, Поппимин. Возвращаемся в Осло. Папа отрывает меня от тебя. Он даже не пытался остаться.
- Нет, - прошептала она в ответ. Она наклонилась вперед. - Мы можем что-нибудь сделать? - дыхание Поппи ускорилось. - Может, ты можешь остаться с нами? Переехать к нам? Мы можем что-нибудь придумать. Мы можем...
- Нет, - перебил ее я.- Ты знаешь, что мой папа не позволит это. Они знали об этом неделями, они уже договорились о моем переводе из школы. Родители не сказали мне, потому что знали, как я отреагирую. Я должен уехать, Поппимин. У меня нет выбора. Мне придется.
Я уставился на одинокий вишневый цветок, когда он оторвался от низко висящей ветки. Он как перышко опустился на землю. Я знал, что с этого момента, когда увижу вишневое дерево, буду думать о Поппи. Она проводила все свое время здесь в роще со мной рядом. Это было одно из самых любимых ее мест.
Я зажмурил глаза, представляя ее совершенно одну в этой роще завтра - никто не будет отправляться на поиски приключений с ней, никто не услышит ее смех... никто не подарит ей поцелуй для ее банки, от которого сердце почти взорвется.
Чувствуя, как мою грудь пронзает острая боль, я повернулся к Поппи, и мое сердце разбилось надвое. Она все еще не сдвинулась со своего места под деревом, а по ее лицу тихо текли дорожки соленых слез, ее маленькие ручки были сжаты в кулачки и лежали на дрожащих коленях.
- Поппимин, - прохрипел я, наконец, выпуская свою боль на свободу. Я бросился к ней и сгреб ее в объятия. Поппи растворилась во мне, плача у меня на груди. Я закрыл глаза, чувствуя каждую частичку ее боли.
Это боль была и моей.
Мы на какое-то время замерли в такой позе, пока, наконец, Поппи не подняла голову и прижала свою дрожащую ладонь к моей щеке.
- Рун, - сказала она, ее голос надломился, - что... что я буду делать без тебя?
Я покачал головой, без слов говоря ей, что не знаю. Я не мог говорить, мои слова были заперты в сжавшемся горле. Поппи уткнулась в мою грудь, ее руки как тиски сжались вокруг моей талии.