– Может быть, О’Флаэрти и персонифицированное зло, но я просто дрянь! – Голос Маргарет поднялся высоко, она почти кричала. – Я не должна была так вести себя с ним. Он ведь чуть не овладел мной в ту ночь, а я… я желала его.
– Я все сказал. И давай не будем больше возвращаться к этой болезненной теме… И для тебя, и для меня, – глухо произнес Ларс. – Ведь я же мужчина, который тебя любит. А поэтому ревнует.
В палате повисла тишина. Наконец Маргарет прошептала:
– Пожалуйста, больше не говори мне о своей любви. Не проси выйти за тебя замуж. Ты настоящий рыцарь, защитник, а я дрянная девчонка, которая чуть не отдалась негодяю. Я тебя недостойна. Действительно недостойна. Забудь меня и больше не приходи. – Она лежала бледная, ни кровинки в лице. Последние слова совершенно лишили ее сил.
В палату вошла медсестра и набросилась на Ларса.
– Что вы с ней сделали?! Пациентке стало гораздо хуже! Я вызываю доктора, а вы немедленно уходите!
Ларс выбежал из палаты. Покинув больницу, он запрыгнул в машину и помчался куда глаза глядят.
Он пришел в себя только в Хорнбеке. В тот день пляж знаменитого курорта был безлюден, как пустыня Сахара. На море, судя по всему, начинался шторм. Свинцовые волны были покрыты крупными барашками, ветер свистел и под его напором поскрипывали сосны.
Ларс опустился на деревянную скамейку и затих. На душе его было пусто и мрачно. Вот и вся любовь, молоточками стучало в его мозгу. Маргарет отказалась выйти за меня замуж. А я большой, взрослый, вроде бы не урод, с хорошей работой, друзьями, а на самом деле просто неудачник.
Ларс почувствовал, что постарел на десять лет. Он встал и, ссутулившись и шаркая ногами, как старик, направился в ближайший бар, вывеска которого ярко светила в полумраке.
В тот вечер Ларс напился так, что Свен Ольсен, разыскивавший его повсюду, с трудом вызволил своего полубесчувственного друга из далекого Хорнбека.
Ларс открыл глаза. Он лежал в своей постели. Из кухни доносились аппетитные запахи свежесваренного кофе и сдобной выпечки.
– Вставай, сынок. – В комнату вошла мать. – Тебе звонили из Розенборга, завтра – на дежурство.
Конечно, что ж это я валяюсь, подумал Ларс. Отпуск в связи с похоронами уже кончился, пора на службу.
Он принял душ, оделся и пошел на кухню. Пока он завтракал, мать сидела с ним рядом за столом и ни о чем не спрашивала. А потом предложила:
– Давай вместе составим сообщение Одри Маккейн и отправим на Тасманию.
– Давай, – согласился Ларс. – Только знаешь, мама, Маргарет не хочет, чтобы я говорил ей о любви и о замужестве.
– А может, она права? – Мать обняла его за плечи. – Постарайся ее понять, сынок. Судя по всему, Маргарет человек с обостренным чувством долга и вины. Вспомни, ей казалось, что именно она виновата в гибели своего отца. И она долго казнила себя за это. Стоило огромных усилий успокоить ее и убедить в обратном. А теперь – гибель Улле на ее глазах. Наш дед стал для Маргарет действительно родным человеком. Мы же не знаем, за что конкретно этот мерзавец убил Улле. Может, дед догадался, что О’Флаэрти глава и мозговой центр подпольного наркокартеля… А ведь все, кто связан с этим грязным бизнесом, самые жестокие люди на свете. А может, дед понял, что ирландец хочет соблазнить и опорочить Маргарет. Сказал негодяю об этом, а может, даже потребовал его отъезда, и тот отомстил деду. Мы же не все пока знаем, сын. И почему он сказал Маргарет, что отослал ирландца на аукцион в Лондон? Загадок больше, чем ответов на них.
– Откуда ты знаешь, что ирландец хотел соблазнить Маргарет? – Ларсу было неловко задавать этот вопрос, но он так ревновал ее!
– Да она сама мне все рассказала, – ответила мать. – Если б ты видел, как девочка в эти минуты страдала. Она пекла яблочный пай и все рассказывала, рассказывала… И как он к ней приставал, и как она чуть не отдалась ему. А потом зарыдала и забыла про пирог. Он чуть не подгорел. Вот почему она считает себя вдвойне виноватой в гибели Улле. И ты не дави на нее. На самом деле она знает, что ты любишь ее и, мне кажется, уже не может жить без твоей любви. Но ей стыдно, по-настоящему стыдно за свою слабость. Тебя она считает человеком безупречным, а себя грешницей. Хотя какая она грешница?! Один поцелуй – больше ведь ничего не было. Ты понимаешь – ни-че-го! А она считает, что недостойна твоей любви. Ах, сынок, как мне хочется, чтобы все это скорее закончилось! Я считаю, что самое главное то, что Маргарет победила смерть. Она жива, но еще очень слаба. И все терзания и волнения могут только ухудшить ее состояние. А вот если ты выберешь правильную линию поведения, если она почувствует, что ей нечего стыдиться, то начнет поправляться. Она должна чувствовать в тебе в первую очередь друга, а не человека, который терзает ее вопросами типа: "Когда ты выйдешь за меня замуж?". Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу тебе сказать?
– Кажется, понимаю.
– Кажется или понимаешь? – рассердилась Виви.
– Конечно, понимаю, что ее не надо терзать. И не замужество для Маргарет сейчас главное. Но, мама, если б ты знала, у меня кровь буквально закипает в жилах, когда я представляю, что она могла стонать в объятиях О’Флаэрти!
– Ну и богатое же у тебя воображение, Ларс. Ведь не было ничего. Она не отдалась ему. А ты лучше представь себе, что он мог ее убить. Тогда о чем бы ты горевал? О гипотетических объятиях или о потере любимой женщины? А ведь твоя любимая женщина жива, она рядом, ты можешь держать ее руку в своей, гладить ее темно-рыжие волосы, наблюдать, как румянец возвращается на ее щеки, как она делает первые шаги по палате, улыбается, смеется… Разве это не счастье? Человек целых три дня был в коме, у нее сильнейшее сотрясение мозга, перелом нескольких ребер, правой ноги, ожоги на теле, ей предстоит еще масса медицинских обследований и процедур, а возможно, и серьезных операций… Только вчера ты боялся ее навсегда потерять, а сегодня твердишь об объятиях с другим. Я тебя не понимаю, Ларс. Ты, всегда такой хладнокровный, спокойный, стал пошлым ревнивцем. Извини, но ты ведешь себя как самый настоящий эгоист! Говоришь о любви, а сам не хочешь помочь любимому человеку. Ей нужна опора, надежное плечо. Подставь Маргарет свое плечо, и потом она сама тебе скажет, что любит. Вот что я думаю о ваших отношениях на сегодняшний день.
Длинный монолог утомил Виви. Вообще-то она не любила резонеров и сама не принадлежала к их числу, но поведение Ларса показалось ей таким эгоистичным, даже детским, что она решилась прочитать ему целую лекцию об отношениях между мужчиной и женщиной. Глядя на смущенное лицо Ларса, на его взъерошенные волосы, она прониклась к нему жалостью. Не слишком ли я строга к сыну? – подумала Виви. Нет, пожалуй, этот разговор должен пойти ему на пользу, безусловно должен. Как же трудно с детьми! Особенно со взрослыми.
Рано утром Ларс отправился в казарму, а Виви чуть позже – в госпиталь. Она рассказала Маргарет, что вместе с Ларсом они отправили миссис Маккейн подробный отчет о последних событиях и получили от нее ответ. Одри, естественно, была счастлива, что дочь осталась жива. Но ее очень волновало состояние здоровья Маргарет, и вызванный Виви лечащий врач Кристенсен осторожно, но детально описал по просьбе Виви предполагаемые обследования и операции, которые ожидают Маргарет.
Тем же вечером Виви, которая записала все, что сказал доктор, отправила новое сообщение на Тасманию.
На следующий день она вновь посетила Маргарет и сообщила, что миссис Маккейн готова все бросить и прилететь ухаживать за дочерью.
– Передайте, пожалуйста, что мама не должна это делать, – взмолилась Маргарет. – Длительный перелет может быть для нее опасен. Врачи госпиталя делают все необходимое, а медсестры – просто чудо: они заботятся обо мне и днем и ночью. К тому же вы приходите каждый день. – Она замялась и смущенно спросила: – А почему Ларс не приходит? Он обиделся на меня? Но разве он не понял, что я просто погорячилась, когда просила его не навещать меня? Недаром говорят, что капризы тяжелобольного – это свидетельство того, что он идет на поправку.
– Хорошо, если это так и ты действительно идешь на поправку. Просто Ларс на дежурстве, завтра у него какие-то обязательные тренировки и учения в казарме, а послезавтра – снова дежурство… Боюсь, ты его не скоро увидишь, – вздохнула Виви.
Маргарет закрыла глаза и, вжавшись в подушку, прошептала:
– Значит, он больше не придет… Так я его обидела. – Она тяжело вздохнула. – Знаешь, Виви, я продолжаю считать себя виноватой, и он вправе отказаться от меня. – Но мне, – она закусила губу, – его не хватает.
– Скажи ему об этом сама, девочка. Сделай первый шаг, не жди.
– Но как?! Я же не могу даже встать с кровати!
– А пальцы у тебя двигаются?
Маргарет в ответ кивнула.
– Я оставлю тебе свой мобильник, а ты позвони Ларсу завтра утром. Согласна?
Маргарет слабо улыбнулась.
– Пожалуй, это правильное решение. Хватит мне разыгрывать из себя гордячку. Да, Виви, я сделаю первый шаг сама. – И она с благодарностью взяла протянутый телефон.
Утром после завтрака в палату Маргарет заглянул лечащий врач. Вид у него был торжественный и взволнованный одновременно.
– К вам гость, мисс Маккейн. – В комнату вошла высокая стройная женщина, одетая в костюм из тонкой серой шерсти, отделанный по рукавам лиловой шелковой тесьмой. На голове у нее была изящная лиловая шляпка. Ее лицо было так хорошо знакомо Маргарет, как и тысячам тасманийцев, что она потеряла дар речи.
– Здравствуйте, Маргарет Маккейн, – приветливо произнесла молодая женщина и протянула ей небольшой букет из синих ирисов и белых тюльпанов.