– Счастливой ночи! – крикнул Этьен вдогонку; то были первые слова, сказанные им сегодня вечером по-итальянски.
Ингрид помахала зонтиком, стоя на задней площадке вагона.
«Русские желают «спокойной ночи», немцы – «хорошей ночи», итальянцы – «доброй ночи», а иногда «счастливой ночи». – Этьен все еще глядел вслед трамваю, исчезнувшему за поворотом. – В напутствии на сон грядущий тоже сказывается характер народа…»
Этьен собрался идти своей дорогой, повернулся и заметил на другом конце каменного островка мужчину без шляпы, в светло-серых брюках. Почему-то он не уехал трамваем, который так долго высматривал.
А что касается Ингрид, то Этьен весьма кстати и ко времени пожелал ей сегодня именно счастливой ночи. Разве можно что-нибудь лучшее пожелать радистке перед тем, как она потаенно выходит в зашифрованный эфир?
3
Ингрид ехала из «Ла Скала» на отдаленную виа Новаро и напряженно гадала: чем вызвана перемена в поведении Кертнера, почему он сегодня играл роль любезного кавалера?
Она не могла знать о разговоре Джаннины с кассиршей театра, который состоялся в среду. В тот день секретарша «Эврики» Джаннина ездила за билетами на «Бал-маскарад», заказанными для Кертнера.
– Простите за любопытство, – спросила кассирша, – кто эта немка, с которой ваш патрон всегда ходит в театр?
– Она тоже из Австрии.
– Студентка консерватории?
– Кажется.
Наконец кассирша нашла конверт с надписью: «Синьору Конраду Кертнеру».
– Как всегда, в шестом ряду. Два кресла, пятое и шестое… Ваш патрон не женат?
– Нет.
– Такой интересный, почти молодой мужчина – и старый холостяк?
– Да.
– Тогда все ясно. Это его невеста?
– Право, не знаю.
– А красивая эта австриячка! Правда, могла бы быть чуть пониже…
– Я никогда ее не видела, – сказала секретарша отчужденным тоном и, взяв билеты, поклонилась кассирше.
Джаннина вышла на улицу и остановилась у афишной тумбы. Двое парней обратили внимание на Джаннину и попытались с ней заговорить, но она не удостоила их ответом.
Джаннина – стройная, с хорошо очерченной грудью, на легких и длинных ногах. Матовый цвет лица, волнистый лоск волос, большие темно-серые глаза, верхнюю губу чуть-чуть оттеняет пушок.
Она ускорила шаг. За углом, к неудовольствию парней, ее поджидал Тоскано. Он сидел в маленьком открытом «фиате». Тоскано был в вечернем костюме, он то и дело зачесывал назад и приглаживал блестящие волосы, которые росли низко, закрывая лоб.
Едва Джаннина села в машину, Тоскано обнял ее, она отвела руку жениха.
– А теперь ты свободна?
– Тебе придется подождать, у меня еще дела в конторе.
Вручая билеты своему шефу, Джаннина выглядела весьма озабоченной. Она хмурилась, морщила чистый лоб и не сразу решилась пересказать свой разговор с кассиршей. Кертнер поблагодарил секретаршу и притворился беззаботным:
– Обычное женское любопытство!
Но он понимал – неспроста в кассе выспрашивают, с кем он ходит в театр.
Пожалуй, Джаннина кстати сказала кассирше, что Ингрид австриячка. И самое естественное – сыграть роль кавалера, чуть ли не жениха Ингрид, а в дальнейшем вести себя сообразно такому званию.
Этьена не встревожила бы так информация секретарши, если бы за два дня до того, в понедельник, он не получил от нее другого тревожного сигнала.
Она отправляла деловую телеграмму. Кертнер просил предупредить на телеграфе – телеграмма должна уйти немедленно. А если линия перегружена, пусть возьмут тройной тариф и отправят как срочную.
Джаннина сдала телеграмму, а вспомнила о просьбе шефа, когда уже вышла на улицу. Бегом вернулась и увидела, что телеграфист, нещадно дымя сигаретой, списывает текст сданной ею телеграммы в какую-то книжечку.