— А что — не разучился? По-старому не разучился?
Степан Иваныч шлепнул ладонью по столу:
— Голова! Я и по-новому могу!
— Да ну? А я думала, ты и про лапти с лыками забыл.
Степан Иваныч улыбнулся и быстро заговорил:
— Как во красном во кремле хуй женился на пизде. Обои — Герои Труда, хуй стар, а пизда молода. Леонид Ильич их поздравил, в Грановитой палате оставил. Запер дверь и пошел почивать. А хуй пизду стал миловать. Опосля я в той палате был, от расстройства душевного выл, на подушки мятые глядел, да в потолок пердел, простыни нюхал, да в унитаз ухал, залупу мочил, да на Валентину Николаеву-Терешкову дрочил!
Лидия Петровна расхохоталась:
— Ха-ха-ха! Ой, не могу! Ой, лихо мне!
Степан Иваныч тоже смеялся:
— Во как. А ты говоришь — разучился.
— Ой, мамушка моя, ой не могу! Держи меня, Степ!
— Ты б заместо ржачки, лучше б рюмашку мне налила, за смекалку-то!
Лидия Петровна вытерла слезы, подошла к буфету:
— Да. За это надо. Заслужил… ой, не могу! Ну и Степа!
Деловое предложение
— Понимаете, ребята, мы романы с продолжением не печатаем, — Авотин сунул окурок в банку с водой, помахал рукой, разгоняя повисший возле лица дым. — У нас не ежемесячный журнал, а всего лишь институтская многотиражка.
Савушкин усмехнулся:
— Да это ясно, конечно. Но все-таки это же не роман какой-нибудь, а беллетризованный дневник геологической экспедиции. Это разные вещи.
— Но объем-то чудовищный, Витя! — Авотин встал и, сунув руки подмышки, заходил по узкой редакционной комнате. — Почти два печатных листа! У нас подвал — десять машинописных страниц. Растягивать ваш дневник на пять номеров, что ли?
— А почему бы и нет? — вмешался Кершенбаум, — Действительно, это ведь не Агата Кристи, а нужный актуальный материал. Работа геологов.
— И написано, по-моему, нормально, — пожал плечами Коломиец.
— Длинно, длинно написано, — пробормотал Авотин, прохаживаясь, — длинно и многословно.
— Почему длинно? Разве это длинно?
— Там ведь все по делу, четко!
— А о природе как хорошо! Саша постарался.
Авотин подошел к столу и крепко оперся на него ладонями:
— Ну, вот что. Если хотите, чтоб мы это напечатали — сокращайте вдвое. Тогда в двух номерах, так и быть, попробуем уместить. Иначе не выйдет ничего.
Сидящие напротив студенты удивленно переглянулись:
— Вдвое? Да ты что?
— Как — вдвое? А что останется?
— Что там сокращать-то, а?
Авотин сел за стол, зевнул, посмотрел на часы:
— Девятый… прозаседались опять…
Кершенбаум подошел к столу:
— Сереж, но это же невозможно. Как мы сократим? Там столько фактов, находок. А местный фольклор какой? А описание Урала? Что же — все это выкидывать?!
— Не выкидывать, а сокращать. Выкидывать я вас ничего не призываю. Сократите. Вы же литераторы. Вот и сократите так, чтоб остался и фольклор, и Урал, и все прочее…
— Но ты пойми, что у нас чрезвычайно плотный материал. Там пустот нет почти. Одни факты.
— Факты тоже надо уметь излагать коротко и ясно.
— Сереж, но ты сам себе противоречишь. Ты прошлый раз говорил, что ради хорошего актуального материала не пожалеешь и полосы. А теперь? Сразу сокращать? Это легче всего.
— Нет. Это труднее всего, дорогуша. Написать коротко и ясно — труднее всего. Да и в конце концов, что ты предлагаешь? Печатать в десяти номерах?
— А почему бы и нет? — встал Савушкин. — Такой материал не стыдно и растянуть.
— Конечно. И читать будут с удовольствием.
Авотин нетерпеливо вздохнул:
— Послушайте! Вы понимаете, что такое институтская многотиражка? Это две полосы! Две! Если б у меня было четыре, я б конечно без всяких пустил ваш материал в пяти номерах. Но сейчас это невозможно. Невозможно. И вообще, давайте закругляться, сколько можно сидеть…
— Как — закругляться? А материал?
— Сокращать. Другого не дано.
— Это невозможно, Сергей.
— Возможно.