Меншиков трепался, а Пётру время пошло на пользу, он отошёл, стал мягче, иронически приподнял одну бровь. Улыбнулся загадочно. Хлопнул мельтешащего Алексашку по плечу. Отвёл в дальний угол. И поджав губы, довольно-таки скупо процедил:
- Ты… с кем говоришь? Забываешься?! - для устрашения вдруг вспыхнул он как порох и отходя:- Безусловно, - ответил односложно на заданный Меншиковым последний вопрос, но расщедрившись расширил платформу и произнёс:- Уверен, как в себе. Несёшь ровно с похмелья. Это только мой интерес. Заруби у себя на носу - она моя. Идею в голову влетевшую выкинь. Я разгадал её. Глаза не пяль и мечтать не смей. Этого я тебе не прощу. Язык болтать будет, вырву.
"Боже милостивый, ну и перспектива из-за такой пичужки", - закатил тот глаза. Так ещё с ним царь не говорил никогда.
Не давая Алексашке переступить с ноги на ногу, он подтолкнул его в спину. - Иди.
Светлейший с перепугу держался скромно. Движения его, как и слова были мягки. В ложбинке между бровей застряла какая-то важная мысль. Он никак не мог её поймать и вытащить на свет божий. Был в слишком большом унынии. Пётр без смеху не мог на друга своего смотреть.
- Дойдёшь, аль провожатого послать?
- Мин херц!.. Я не подозревал, - тянул перемежая унылые нотки с обиженными Алексашка, надеясь с достоинством выпутаться из сей истории. - Да я…
Пётр оборвав его продолжил разговор и свои наблюдения.
- Вот-вот, я знаю кто я. И поэтому слушай внимательно. Пойдёшь к себе и Шереметьева возьмёшь, а она переночует тут.
- А ты? - излишне поспешно спросил он. Не подумать не мог: "К некоторым судьба уж чересчур благосклонна, почему не ко мне… Хотя что плетёт мой поганый язык: кем был и кем стал. Но такая бабёнка и не моя…"
Но царь не склонен был в этот день на пыл и ссоры. Сказал просто:
- И я тоже…
Светлейший ждал продолжения. Пётр же помалкивал, не продолжая разговор, ожидая его реакции, чтоб поставить точку ответствуя как нужно. Алексашка был повергнут в смятение и обиженно засопел:
- Мин херц, вы же не хотите… Как прикажешь, - путался он.
Пётр обрубил рыкнув:
- Я уже приказал!..
Умеющий влезать без мыла Алексашка, но буксовавший теперь, стонал:
- Можешь не сомневаться во мне, мин херц. Я могу тебя понять!
Но на сей раз проверенная песня не прошла. Пётр рычал точно бешенный:
- Убирайся, пока окончательно не вывел меня из терпения!
Так закончился тот бестолковый разговор. Меншиков знал, что Пётр предательство Анны перенёс тяжело. Сам лично пытался не раз подсунуть женщину, но царь будто и не слышал его слов. А ведь нуждался в бабьей ласке, нет слов как. Такое напряжение, с каким жил он, надо было куда-то сбрасывать. Зная Петра предполагал, что абы кто на эту роль не подойдёт. Нужна не просто женщина, а подруга, соратница, и потом без любви он не подпустит её к себе. Голову сломал, где такую взять и вдруг, как гром среди ясного неба. Оказывается, возле Государя давно находится утешение. Женщина, вместившая в себя все эти пункты. Женщина, обладающая всем этим с лихвой. Нашёл он её сам, а никто ни сном, ни духом. Но она молода, справится ли с такой нелёгкой задачей? А они-то все зациклились на Анне и просмотрели, что делается под носом. Кто бы знал, как его эта ситуация раздражала.
Над всем этим он ломал голову, вышагивая с Петром в царский шатёр. Там уже ломились столы и гремела роговая музыка. Царя встретили приветствиями. Крики, шум продолжались почти до утра. Меншикова царь за проявленную храбрость назначил комендантом захваченной крепости. Алексашка цвёл. Пётр довольный и захмелевший несколько раз выходил из шатра. Пьяные офицеры думали по нужде и только Меншиков, щуря враз отрезвевшие глаза, догадывался куда тот ходил на самом деле. Пётр действительно навещал Кэт. Время действия морфия кончилось, и она пришла в себя. Он поил её оставленными лекарем порошками, проверял нет ли жара и выносил, закутав в свой плащ, по нужде. Касаясь хмельными губами её горячей щеки, спрашивал:
- Есть хочешь?
Она отрицательно качала головой, а он не слушая рокотал:
- Приду совсем, принесу. Поешь. И водки немного надо выпить…
Не удержавшись, поцеловал.
- Я не пью, государь, - прошептала она, сложив руки в мольбе.
- Катя, Питер! - пряча улыбку в уголке губ, настаивал он. - Да, ещё одно! Выпить надо, трясёт тебя всю.
- Питер, - колыхнулись её охваченные огнём маленькие губки. - Вы так любезны, но… я б не хотела, чтоб обо мне кто-то знал.
Брови Петра взлетели вверх.
- Почему?
- Тогда я не смогу быть около Ва… тебя.
Он, улыбаясь счастьем, нашёл её губы. Целовал долго, жадно… Задохнулся сам. Задушил её. Отлепив губы, обещал:
- Завтра я найду тебе новый мундир. До времени поостережемся. Все кто при этом деле был, будут молчать. А ты… Поверишь ли, яко люблю тебя никого не любил. Не сомневайся. Вот те крест, свет Катенька!
Его рука взметнулась над грудью и челом.
Она, обрадовавшись, поцеловала ему руку. Он поцеловал ей обе ладошки. Ему не хотелось вставать и уходить от неё, но он должен ещё хотя бы на пару часов пойти к офицерам, выигравшим ему сражение. Почти дойдя до выхода, он вернулся. Постояв в раздумье, опять присел. Наклонился и, собравшись с духом, спросил:
- Ты девица?
Она пунцово покраснела, мотнула головой и натянула на голову одеяло. Пётр откинул его. Нежно прикоснувшись к лепесткам губ, спросил опять:
- Любишь меня?
Девушка вновь кивнула.
- Быть со мной до конца хочешь? - смотрел он на неё просящими глазами.
Ответила без раздумий:
- Хочу! Очень, очень…
На его лице появилась довольная улыбка.
Кэт всегда была благодарна богу за малый дар - быть рядом с ним. Она не ждала большего и не готова к нему. Но от такого бесценного подарка судьбы свалившегося на неё, она тоже не в силах отказаться. Он вот взял и внёс в её жизнь любовь и надежду. Ей нравилось просто смотреть на него сильного, смелого и целеустремлённого, а сейчас он предлагает совершенно иное. Сердце от радости готово было выпрыгнуть… И она с покорностью ожидала того поворота судьбы, который должен был выпасть сейчас на её долю. А он заверял:
- Значит, так оно и будет. Дай срок обвенчаюсь. Царицей сделаю. А пока просто поверь. Я люблю тебя, лапонька, и очень хочу, чтоб ты мне поверила.
Он почти хрипел. А она, ничего не зная о том деликатном предмете, боялась. С отцом не поговоришь, женщин рядом нет… Правда, она читала индийские книги с картинками, спрашивать продажных женщин побоялась. Заподозрят ещё, у баб нюх иной нежели у мужчин… Кэт взяла его обе руки и, прижав к щекам, произнесла:
- Пётр, не волнуйся, это не важно. Главное - быть рядом с тобой. Только я…
Она не знала, как это сказать поутончённее. К счастью он всё понял, ободряюще улыбнулся.
- Не надо ломать головку. Тебе это ни к чему. Я мужик. Предоставь это мне. Мои проблемы.
Необычное состояние, состояние кружения долго не отпускало. Но когда первые восторги притупились, Кэт, разрываемая безумным волнением, тронула его за плечо. Еле слышно прошептала слова предупреждение:
- Моя вера и национальность может навредить твоим устремлениям и делам. - Произнесла их она серьёзно, оттенок беспокойства скрыть тоже не удалось. Только он отреагировал по-своему бурно. Вновь и вновь целуя её, повторял:
- Ерунда. Теперь я силён. Меня не так просто сковырнуть. Примешь православие, русское имя Катерина. Крёстным Алексей мой будет. Разберёмся. Отдыхай. Я солдату накажу, чтоб присмотрел за тобой. Сон твой и покой поберёг. Правда, боюсь здесь не вполне удобно тебе, но лучшего ничего я предложить на сегодня не могу. В моём шатре сама знаешь, скудно всё, по - солдатски.
Она начала горячо уверять его, что ей очень хорошо и благополучно, а он великодушен и любезен, но сил не было и получилось это у обессиленного тела не совсем понятно и членораздельно. Он притушил её старания горячим поцелуем, но она вновь выдавила из себя:
- Питер…
- Я скоро, ангел мой! Не гневайся, лежи, почивай.
Она взглянула на него очень серьёзно. На сей раз сил хватило сказать:
- Пожалуйста, не меняй свой расклад из-за меня. У тебя много дел. Я не хотела мешать.
Он белозубо улыбнулся:
- У меня появилось не менее важное дело - ты. Ты, это определённо самое лучшее моё приобретение из того, что я когда - либо имел. Катерина, поверь, ты изменила мою жизнь.
Ну конечно, конечно она ему верила… Ведь в той любви к нему, она готова стать даже его собственностью. У неё нет опыта поведения с мужчинами, но всем своим внутренним чувством она знает, что ему можно довериться и быть откровенной. Ведь после того, что он испытал от женщин, ему нужно понимание его дел, женская верность, преданность и безумная, но добрая любовь к нему.
Пётр вернулся к своим офицерам, сидел за столом, поднимал тосты и ждал момента, когда сможет уйти. Менялись свечи, блюда, а народ всё пировал. Кое - кто уже лежал носом на столе, кое-кого вытаскивали под мышки волоча шпорами по примятой траве и складывали на солому. Притворяющийся пьяным Меншиков заметил, как Пётр, набрав еды и захватив штоф с водкой, исчез. Он вышел следом и видел, как его высокая статная фигура, лавируя между шатрами, вынырнула у палатки Шереметьева. Алексашка сдвинул на затылок треуголку: "Втрескался, причём по уши! Вот это да!"