Дэниел не знал, что Трикси наблюдала за ними через окошко кабинета, где осматривали пациентов. Ей надо было знать, что у них все в порядке. И она видела, как ее племянницы доверчиво устроились на коленях Дэниела Ривертона. Она видела, как он похлопал по соседним стульям, предлагая малышкам сесть рядом, а те лишь теснее прижались к его груди.
Очевидно, девочкам не хватало отца. Молли и Полин необходимо было мужское участие в их жизни, и они не упустили ниспосланный Богом шанс устроиться возле широкой груди Дэниела.
Это была впечатляющая сценка: его неловкость и их доверие; его сопротивление и их напористый энтузиазм.
Нет, все-таки это не может быть правдой, чтобы сам Дэниел Ривертон в шесть часов утра сидел здесь, за ее обеденным столом, вместе с непривычно молчаливыми близнецами. А между ними стояла картонная коробка подтаявшего мороженого со сливочной помадкой и сиропом.
Пол в комнате был покрыт белыми волокнами, похожими на пух, который самопроизвольно перемещался по воздуху, стоило кому-нибудь из них пошевелить ногой. Все это создавало атмосферу нереальности.
Непривычное же молчание близнецов объяснялось просто – их рты были заполнены мороженым. Нельзя сказать, чтобы это был правильный завтрак, но реализованная мечта – это точно! Тогда кого волнует, правильный это завтрак или нет? Почему-то его питательная ценность сейчас не казалась Трикси столь же важной, как смысловой корень слова gobsmacked.
Может быть, наступило начало совершенно новой жизни? Той, в которой Трикси не будет слишком уж ответственной и абсолютно предсказуемой?
Иными словами, скучной. Жизни, в которой Трикси станет вести себя непосредственно и непринужденно.
– Надо сказать, – Дэниел облизал ложечку, – я никогда даже не задумывался о смысле этого термина.
– Ну, сначала надо определиться со словом gob, – сказала Трикси. – Как ты думаешь, что же оно может означать? – спросила она в несколько шутливом тоне.
– Ну-ка, подожди. – Дэниел достал свой телефон, взглянул на него и нахмурился. Затем снова, как-то незаметно, отправил его в карман, но тут же достал другой.
– Два телефона, – заметила Трикси. – Поразительно! А зачем?
– Один из них – особого назначения. – Дэниел набрал какое-то сообщение.
Особого назначения? Имеется в виду, что этот телефон предназначен только для одного человека? Скорее всего, так и есть. Вероятность того, что у Дэниела Ривертона есть женщина, почему-то больно задела Трикси. Но он хмурился, читая сообщение. Значит, в их отношениях не все хорошо.
– Ну вот! Слово gob обозначает в том числе "челюсть, которая отпадает" – в случаях невероятного удивления, потрясения, изумления.
– Ладно, принято, – отозвалась Трикси. – Это забавное толкование.
Трикси заставила себя отвести взгляд от лица Дэниела. Посмотрев на остатки трапезы, она увидела, что довольно много подтаявшего мороженого растеклось по донышку ее тарелки. Шоколадная крошка, облеплявшая ванильный пломбир, создала сейчас совершенно новую цветовую гамму.
– Это должно быть на стене, – произнесла она вслух.
– Мороженое?
– Его цвет! Такой насыщенный цвет кофе мокко. Я готова хоть сейчас купить краску и реставрировать мою спальню. Пусть она будет темной.
– Ты хочешь сделать свою спальню темной? – не веря, спросил Дэниел.
– Да. – Тон Трикси не оставлял сомнений в ее решительности. – Да-да, но с чем-то белым.
– Если хочешь знать мое мнение, тебе такая атмосфера в спальне вряд ли подойдет.
– Я сделаю это все равно! А-а, и самое главное – шкура зебры на полу.
Дэниел изумленно поднял брови, словно Трикси произнесла что-то безнравственное.
– Да нет, конечно. Не настоящая шкура, – поспешно исправилась она. – И совершенно белая кушетка, знаешь, такая с одним подлокотником и полкой, где будет стоять большая настольная лампа.
– А в чем же суть такой радикальной модернизации спальни? – спросил Дэниел.
– Мне просто хочется видоизменить ее, – ответила Трикси, и ей послышались оправдательные нотки в собственном голосе.
– Это звучит так, будто ты полна решимости вычеркнуть из памяти свое прошлое. Стереть его как ластиком. Все его следы.
– Да нет. Никакой трагедии. Пусть спальня будет немного более современной, оформленной с большим вкусом. Пусть будет видно, что здесь обитает взрослый человек. Я хочу, чтобы она отражала меня такой, какая я есть, реальную.
Дэниел выглядел так, словно вот-вот рассмеется. Но взгляд Трикси пресек это его желание.
Молли и Полин, насытившиеся мороженым, встали из-за стола и проковыляли к дивану. Свернувшись на нем, как два маленьких щенка, они мгновенно уснули.
– Я постараюсь изменить к лучшему их теперешнюю жизнь, – с грустной задумчивостью проговорила Трикси, меняя тему разговора.
– Может быть, сегодня еще не стоит браться за это?
– Они снова не будут спать ночью, а сосед снизу выразит свое недовольство.
– Я слышал, что он собирается съехать в отель.
– В самом деле? О, Дэниел! Ты не должен этого делать!
– Это не проблема.
– Точно?
– Точно.
– Мне, наверное, тоже надо было бы поспать. Я еще никогда так не уставала. И так ослабела со всем этим. Но, конечно, я не смогу этого сделать. Со мной дети. Это будет неправильный поступок.
– Не волнуйся, я присмотрю за ними.
Усталость все-таки доконала Трикси. Измученная как физически, так и напряжением, связанным с необходимостью постоянно сдерживать себя, чтобы не болтать всякую ерунду, которая приходила ей в голову, Трикси ощутила, что глаза наполняются слезами. Она порывисто смахнула их здоровой рукой, но слезы все текли и текли.
– В чем дело? – Дэниел подошел к ней, опустился на колени рядом с ее стулом и повторил:
– Эй! Ну, в чем же дело?
– Ты не поверишь, но я действительно хочу покрасить стены моей спальни в темный цвет, – плача, причитала Трикси.
– По-моему, дело вовсе не в этом. Ты плачешь не поэтому, правда?
– У тебя есть близкий человек, женщина?
– Ты что же, льешь слезы из-за этого? – Дэниел был немного ошарашен такой вероятностью.
– Нет, конечно же нет, – поспешно отозвалась Трикси. – Просто меня удивило наличие у тебя второго телефона.
– Этот телефон не имеет отношения к женщине. Вернее, имеет – он предназначен для моей матери.
– Для твоей матери? Какая внимательность с твоей стороны!
– Ты даже представления не имеешь какая, – произнес Дэниел довольно сухо. – Так почему все-таки слезы?
– Просто мне всегда приходилось во всем справляться в одиночку. – Трикси едва заставила себя замолчать, поскольку было слишком легко сейчас довериться этому мужчине, который имел специальный телефон, предназначенный только для матери. В сущности, он незнакомец. И пусть обстоятельства свели их этой ночью, это не было их обоюдным выбором. Нет, ей не следует делиться своими секретами с Дэниелом Ривертоном! Но плотину-то прорвало, и Трикси уже не могла остановиться.
– Да, я пытаюсь многое вычеркнуть из памяти, – призналась она. – Я жила здесь с моим молодым человеком, Майлсом. Мои родные погибли как раз в то время, когда я оканчивала среднюю школу. Мне хотелось поступить в университет, но это оказалось не по средствам. Потом моя сестра встретила Уоррена, этого австралийского парня, вышла за него замуж и уехала с ним.
Трикси уже не могла остановиться.
– Я работала в "Бернард Бразерс". Сначала неполный рабочий день, когда еще училась. Потом трудилась там восемь лет. Мне нравилась моя работа. Я начала шить, будучи совсем маленькой. Мама научила меня.
– Ты говоришь о фирме пошива мужской одежды?
Трикси кивнула. Потом пожаловалась:
– Меня уволили! Я не могла в это поверить. Он меня бросил, а уволили меня.
– Майлс? – тихо спросил Дэниел.
Она снова обреченно кивнула:
– Сын Максвелла Бернарда. Мы были помолвлены. Майлс был единственным бойфрендом в моей жизни. Мы были вместе с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать лет. – Трикси плакала уже не переставая, безуспешно заставляя себя прекратить.
Что такое вкололи ей в отделении скорой помощи госпиталя? Сыворотку правды?
Дэниел достал носовой платок и промокнул слезы на лице Трикси:
– Эй-эй! Все же хорошо.
– Майлс искал для себя чего-то другого. Ему наскучила наша жизнь. Я оказалась настолько ску-у-учной, что он не выдержал.
– А-а, понятно. Теперь идея с темными стенами в спальне приобретает смысл.
– На работе было очень неловко. Не потому, что он тоже там трудился. В определенном отношении Майлс был добропорядочным человеком. Но Максвелл собирался стать моим свекром и обучал меня всему, что знал и умел сам. А потом, как это бывает, все изменилось. И я еще должна была быть благодарной за то, что мне позволили уйти самой, прежде чем они выгнали бы меня. Разрешить наемному работнику уйти – это все равно что уволить его. Так мне объяснили.
– Но это не так. У тебя были права.
– Да какие там права? У меня была только гордость. Ну и что бы я делала с моими ничтожными правами? Умоляла вернуть мне любимую работу?
– Могла бы предъявить иск о несправедливом и незаконном увольнении.
– Они выдали мне выходное пособие.
– Ну да. Поспешили, чтобы помешать тебе возбудить дело против них, – сказал Дэниел, закипая негодованием.
– Я не из тех, кто жалуется и подает иски.
– Уверен, что твои работодатели на это и рассчитывали.