* * *
4 марта 1883года.
Весь сегодняшний день был для меня наполнен впечатлениями. Пока виконт разъезжал с дружескими визитами по соседям (сопровождать его я отказался, сославшись на неважное самочувствие), я был, таким образом, посвящен полностью себе и мог, наконец, всецело предаться своим размышлениям и попытаться понять, что со мной произошло, потому что случившееся вновь стало казаться мне чем-то запредельным, невозможным, нелогичным. А Судьба не спешила удовлетворить мое любопытство. Я бродил по огромному саду, наслаждался возможностью видеть прекрасные яркие цвета, слышать удивительные звуки, чувствовать тонкие ароматы; я восторгался цветами, наблюдал за птицами, прислушивался к себе, пытаясь привыкнуть к своему новому облику и состоянию. Мне даже удалось поговорить с крестьянами находящихся недалеко от замка деревень и узнать кое-что о виконте и местности, в которой я оказался. Но меня не покидало ощущение, что место и время не имеют большого значения, что то, что мне предстоит узнать или сделать, заключено в другом и не спешит пока мне открываться. Однако чем больше я привыкал к своему новому образу, тем расплывчатее становилось ощущение уверенности в том, что я правильно поступаю, не проявляя излишнего любопытства, и тем больше меня начинали интересовать вопросы о том, почему я оказался в теле человека, причем человека знатного и обладающего состоянием, почему я очутился гостем именно в доме виконта. Но было нечто, что мешало мне проникнуть в эти вопросы, найти на них ответы: оказавшись вновь заключенным в человеческое тело, я утратил возможность обладать абсолютным знанием, то есть понимать причину и предназначение всего сущего на интуитивном уровне. Это знание нельзя выразить словами, нельзя оформить в мысль, но оно дарует спокойствие и уверенность, без которых человек испытывает страх перед смертью, неизвестностью, другими людьми, даже животными. Я всего лишь второй день пребываю в мире людей в качестве равного им и уже чувствую, что схожу с ума от мыслей. Неизвестность провоцирует во мне страх, который останавливает меня каждый раз, когда я начинаю задумываться над чем-то, выходящим за рамки человеческого понимания.
Я не заметил, как солнце стало клониться к горизонту, увлекая за собой дневной свет. Все еще погруженный в свои мысли, я побрел в сторону замка. Уставший я вернулся в свою комнату. Я понимал, что мне просто необходимо то ощущение, которое я утратил, обретя человеческий разум, но я не видел возможности его вернуть. Как я мог быть раньше человеком? Но я был… Да, мне кажется, я начинаю вспоминать, что я был человеком, и каким именно человеком я был. Мне так же как сейчас не хватало какого-то высшего знания, какой-то уверенности в…собственном превосходстве, превосходстве над другими людьми – только оно могло сделать мою человеческую жизнь выносимой. Хотя нет, не только оно. Есть еще нечто, и это нечто – любовь. Но только истинная любовь, другая, не такая, о которой красиво рассуждают все люди без исключения, а такая, которая сама является чем-то возвышенным, всеобъемлющим, не имеющим точного определения; или вера в существование такой любви. Откуда я это знаю? Я не могу сказать, что я это знаю. Я это чувствую, но пока не могу понять, как именно чувствую…
Настойчивый стук в дверь отвлек меня от моих мыслей, я вздрогнул – слишком резко меня вернули из мира мысли в мир реальности; я пребывал словно в состоянии полусна: мои мысли бродили далеко от моей физической оболочки, где-то в другом мире. Слабым, каким-то неживым голосом, или скорее голосом не совсем ожившего человека, я произнес: "Войдите!". Это была горничная, посланная виконтом звать меня к ужину.
* * *
4 апреля 1883 года.
Дни сменяются днями. Прошел месяц с того дня, как я впервые записал что-то в эту тетрадь. Постепенно я привыкаю к своему облику, к обилию ощущений, к мыслям в моей голове; я стал находить радость в общении с людьми – я был лишен этого не одну сотню лет. Я начал все более отчетливо осознавать, что я человек и живу теперь среди людей. Иногда, правда, мне начинало казаться, что в моей жизни нет какого-то особого смысла, что, в силу каких-то обстоятельств, я оказался вновь рожденным, вновь существующим, и мне не надо делать ничего, кроме как наслаждаться жизнью. Иногда же наоборот, самые мрачные мысли одолевали мой разум: мне казалось, что это дьявол сыграл со мной злую шутку, что я оказался в теле человека, чтобы страдать, чтобы искать что-то и вечно мучиться невозможностью обрести искомое. Неизвестность пугала меня больше всего остального. Случается, мое состояние достигает высшей точки своего проявления, и в такие моменты я готов отдать всю свою новую жизнь, обретение которой я считаю самым драгоценным даром Провидения, лишь за одно слово, за одну мысль, в которой я могу быть абсолютно уверен. В такие моменты я бываю близок к тому, чтобы прервать свой земной путь, совершить неблагодарный бессмысленный поступок. Это сродни сумасшествию: я, как безумный, мечусь по своей комнате, рву на себе волосы, терзаю руками грудь, рыдаю, взываю о помощи и извергаю бессмысленные проклятия. Мне необходимо смириться, принять ту мысль, которая родилась в моей голове в самый первый день моего "рождения" и которая единственная была разумна: мысль о том, что мне все откроется тогда, когда я буду к этому готов. Но сомнение терзает меня. Я понял всю силу этого чувства, осознал всю его глубину, всю его власть над беспомощным человеком. Мириады догадок крутятся в моей голове: может быть, я должен испытать все эмоции и чувства человеческого мира, и поэтому я здесь? И я начинаю перечислять себе все эмоции, о которых я только могу вспомнить. Может быть, мое предназначение в том, чтобы помогать людям? Может быть, я вновь рожден, чтобы вершить судьбы мира? Может быть … Но ни одно мое предположение не было обосновано словами Того, Кто знает все. Единственная мысль, которая мне казалась навеянной извне, своего рода приказом высших сил, была мысль о том, что я должен сохранить свою жизнь.
В надежде отвлечься от смутных переживаний и сохранить свой рассудок я стал везде бывать с виконтом. Мы проводили время в компании его друзей, в соседних землях, охотились, играли в карты, ездили верхом, развлекались общением с "модными" людьми, которые становились украшением то одного, то другого вечера. Приехала племянница виконта и, кажется, с ней приехала ее приятельница по пансиону, который они обе только что окончили. Ни известие о приезде племянницы моего друга, ни известие о приезде ее подруги не вызвали у меня никакого интереса. Знакомство наше было отложено на некоторое время, поскольку образ жизни, который я вел, не позволял мне вовремя являться на завтрак, обед и ужин, а близкое знакомство с виконтом освобождало меня от элементарных и необходимых норм поведения. Пансионерки же на следующий день после приезда отправились в гости к живущей неподалеку еще одной их приятельнице, и, следовательно, я самым естественным образом был лишен возможности встречи с девицами.
Время шло. Смирение, возможно, искусственное, постепенно принесло мне долгожданное облегчение, и я на время оставил свои переживания, сосредоточившись на тех однообразных мирских радостях, которые сделались мне доступны. Я даже начал скучать. Быть человеком все-таки скучно, особенно когда уже вкусил почти от всех мыслимых развлечений. Возможно, я должен возразить себе, упомянув, что человеку открыт целый непонятый и многообразный мир – мир эмоций, переживаний, чувств, волнений…Но пробудить волнения может только что-то или кто-то извне, отличный от твоего микрокосма. Но меня сложно заставить испытывать какие-либо эмоции. Самым ярким потрясением для меня было обретение тела, обретение органов чувств. Возможно, когда впечатления моего второго рождения сгладятся, и я ощущу себя в полной мере человеком, мне захочется обратить внимание на те эмоции, переживания, которые провоцируют душевный трепет. Однако сейчас я слишком сосредоточен на себе, чтобы обратить внимание на другое существо, тем более во многом равное мне.