Были в Киеве, в Тбилиси, совершили автобусный тур по Кавказским горам. Путешествие оказалось утомительным и не всегда комфортным, ведь очень много времени они проводили в автобусе, но Грузия красивая страна: горы со снежными шапками, плодородные долины, вечнозеленые деревья. Колхозы кого угодно могли бы привести в уныние, зато на крошечных личных участках чего только не было - и виноград, и помидоры, и фруктовые деревья, и домашний скот; коровы, гуси, свиньи гуляли на свободе, словно в райском саду. Особенно покорили Малышку грузинские свиньи: на удивление веселые и дружелюбные, они не боялись приближаться к туристам и забавно крутили своими поразительно длинными закрученными хвостиками, как прелестные собачки. Но самым замечательным, чего она никогда не забудет, были старые грузинские бани в Тбилиси, о которых писал Пушкин и в которых Лермонтов (как сказал Джеймс, не забыла отдать ему должное Малышка) лечил больное колено. Найти эти бани оказалось делом непростым, потому что интуристовский гид не хотел вести их в старую полуразрушенную часть города, ибо считал ее позором для Советского Союза, но Джеймсу удалось отыскать таксиста, который понял его примитивный русский язык и отвез, куда им было нужно. Малышка даже вымылась в сводчатом подвале с помощью крупной женщины в белой нейлоновой юбке, которая усадила ее на выщербленную мраморную плиту и, вылив на нее несколько ушатов горячей, пахнувшей серой воды, стала ее тереть жесткой намыленной простым мылом варежкой - даже за ушами и между пальцами на ногах!
- Я как будто опять стала маленькой и меня мыла мама, - смеясь, сказала Малышка и обрадовалась, что Филип тоже засмеялся.
Еще она обрадовалась тому, что не только спокойно и без напряжения говорила о Джеймсе, но и думала о нем спокойно, без злости в душе. Ей было приятно обнаружить, что их совместная жизнь не была совершенно черной, что в этой пустыне все-таки есть оазисы…
Малышка ласково улыбалась Филипу и официанту, который принес главное блюдо: маленькие розовые отбивные из молодого барашка с бледными картофельными завитушками и зеленым салатом с чесноком.
- Не налегай на картошку, - сказал Филип. - Оставь место для сыра. Я тебе говорил, что сыры здесь особенные?
- Да. Я помню. Я помню все, что ты говорил мне.
- Все?
Она кивнула.
- Боже мой!
Они обменялись улыбками.
- Знаешь, это удивительно, но в прошлом году я тоже был в Грузии! Только в американской, а не советской. У меня тетя живет в Атланте, сестра моей матери. Она заболела… была при смерти, поэтому мы с мамой и поехали туда. Мне не удалось много повидать, а сама Атланта оказалась большим богатым современным городом. Ничего себе совпадение!
- Это как раз то, что я хотела сказать: жизнь бывает куда интереснее романов, - со страстью проговорила Малышка. - Чего только не случается! Мы оба были в Грузии! А как мы встретились в аэропорту!
- Ну, это-то не совпадение. Люди все время встречаются в аэропортах. Я хочу сказать, что, как правило, этого просто не замечаешь. Если это неважно. Предположим, ты кого-то долго не видел, а там встретил, ну и говоришь себе: "Да это же старушка Финиас Бленкинсоп!" - после чего напрочь о ней забываешь.
Филип воткнул вилку в баранью отбивную и вздохнул.
- Знаешь, как ни странно, но я не так уж и голоден.
- Из-за лукового супа. Он очень сытный.
- М-м-м. Предположим, хотя я думаю, что не из-за него!
Он коснулся ладонью руки Малышки и опять взялся за вилку. Неожиданно Малышке стало неспокойно.
- Все же что ты делал в Хитроу?
- Провожал родителей. Я привез их в выходные из Шропшира. Они улетели в Рим.
- Отдохнуть? В ноябре в Риме холодновато, ты не находишь? Хотя летом им, верно, несподручно. Я имею в виду ферму.
- Да нет, дело не в ферме. Мой брат отлично справляется. Они всегда летают туда в ноябре, потому что в ноябре день рождения моей бабушки. Она у нас матриарх, и в день ее рождения собирается вся семья. Я тоже обычно бываю, но в этом году не получилось. Один из наших партнеров заболел. Но я рад. Нет, не тому, что он болен, а тому, что остался. Правда, рад.
Филип говорил тихо, четко произнося каждое слово, как будто вкладывая в него особый смысл, и Малышке стало не по себе. Она бесцельно водила вилкой по тарелке.
- Твоя семья разбрелась по всему миру. Тетя в Америке. Давно она живет в Риме? Твоя бабушка?
- Моя тетя после войны вышла замуж за американского солдата. Она была солдатской невестой. А моя бабушка почти всю жизнь прожила в Риме. Но родилась в Вероне.
- Правда?
- А почему ты так удивилась?
- Ну, Ньюхауз не итальянская фамилия, разве не так? Это фамилия твоего отца? Ньюхауз. Джон Ньюхауз.
Филип рассмеялся.
- Извини, глупо получилось. Мне почему-то казалось, что я тебе рассказал. Отец поменял фамилию, когда осел в Англии. Полагаю, он решил, что не сможет фермерствовать в Шропшире, если его зовут Джованни Марио Казанова!
Малышка подняла на Филипа глаза.
- Особенно сразу после войны. Да еще в его положении. Он ведь был пленным, и его отправили работать на ферму. После войны он остался здесь, как многие итальянцы, и женился на фермерской дочке.
- Ты не похож на итальянца.
- Я пошел в маму.
- Она валлийка?
- Нет. Англичанка. Шропширская девица Элизабет Добсон.
- А!
Филип лучезарно улыбнулся Малышке, и она заставила себя улыбнуться в ответ, хотя сердце у нее билось так часто, что она едва не теряла сознание.
- Так что я тоже в некотором роде дитя войны! Если бы не война, мои мама и папа не встретились бы. И мы не сидели бы тут.
- Не сидели бы, - повторила Малышка.
- Может быть, и сидели бы, но тогда все было бы иначе. И мы были бы другими.
- Да.
- О чем ты задумалась? - спросил Филип. По какой-то причине, видимо из-за односложных ответов Малышки, он вдруг заговорил на густом кокни, но тут же вернулся к своему привычному произношению. - Если бы не семья отца, мне бы никогда не пришло в голову идти на юридический факультет. Мой дедушка был юристом. И довольно известным антифашистом. Почти всю войну он отсидел в тюрьме. На меня это произвело очень сильное впечатление, когда я был маленьким. Ну и поэтому мой отец не мог быть офицером в итальянской армии, к счастью для меня, потому что, будь он офицером, ему бы ни за что не разрешили жить на ферме.
Малышка слабо улыбнулась, понимая, что должка что-то сказать.
- Забавно. По Шропширу я каталась отчасти потому, что во время войны там жила моя мама со своей старенькой тетей. Недалеко от вашей фермы. Наверняка она помнит людей по фамилии Добсон…
Нарочно не придумаешь, думала Малышка, мысленно заглядывая в будущее и представляя, как она знакомит Филипа с мафочкой: "Это Филип, мафочка, сын одной из дочерей Добсонов с фермы".
- Потрясающе! - воскликнул Филип.
- Да уж! - И Малышка услыхала свой резкий попугаичий смех, до того фальшивый, что Филип не мог этого не заметить. Но он лишь с любопытством посмотрел на нее. - У ее тети было много собак. Что-то вроде питомника. У той тети, с которой во время войны жила моя мама. Я не знала ее. Она умерла в 1943 году, еще до моего рождения. А твои дедушка с бабушкой, я имею в виду английских дедушку с бабушкой, наверное, ее помнят.
- Они умерли. Может быть, мама помнит, но она была молоденькой тогда. В семнадцать лет она вышла замуж за отца. Может и не помнить.
Зато мафочка ее помнит! Элизабет Добсон, иногда присматривавшую за детьми Гермионы.
- Мне бы хотелось познакомить тебя с моими родителями, - сказал Филип. - Может быть, приедешь в Шропшир на выходные, когда они вернутся из Италии? Думаю, они понравятся тебе.
- Не сомневаюсь.
- А пока…
Филип протянул руку, и она взяла ее. Малышка глядела на их руки, соединенные на белой, усыпанной хлебными крошками скатерти, и никак не могла остановить сотрясавшую ее дрожь.
Малышка не видела выхода. Разве только теперь же обо всем рассказать. Что рассказать? Моя мама, моя приемная мама будет считать тебя моим братом из-за лжи, которую она услыхала от моей настоящей матери!
Все так запуталось, подумала Малышка. Нельзя быть такой самонадеянной - ведь она уже решила, что Филип сделает ей предложение. Что ж, решила и решила, но пока еще рано решать. А совсем скоро станет поздно. Он честный и открытый. Он осудит ее за то, что она скрыла от него свою запутанную историю, что была нечестной и неискренней… Но ведь это не ее тайна…
Филип сжал ей руку, потом отпустил ее и принялся за отбивные. А она, глядя, как он ест, ни о чем не догадываясь, сцепила на коленях дрожавшие пальцы. Тем не менее ее голос прозвучал почти спокойно, когда она сказала:
- Ты тоже должен познакомиться с моими родителями. Правда, мама не очень хорошо себя чувствует. От всех этих приездов и отъездов она ужасно устала, ведь у нее больное сердце.
Только когда мафочка умрет, исчезнут все проблемы. Но ради мафочки она должна держать рот на замке, как всю жизнь делал отец. Но я же люблю мафочку, в ужасе подумала Малышка. Как я могла даже подумать о ее смерти? Может быть, умрут родители Филипа? Скажем, в авиакатастрофе по пути домой. Только этого не хватало - мечтать о смерти совершенно незнакомых людей! Тем более для Филипа они не чужие. И это не поможет. Если она выйдет замуж за Филипа, мафочка захочет узнать о его родителях…
- Сочувствую тебе. Рад буду познакомиться с ней, когда ей станет лучше. И со всей твоей семьей тоже. С отцом и дочерью. Тебе не хочется есть? - с тревогой спросил он, заглянув в ее тарелку.