- Это старый трюк, - сказал я. - Помнишь историю с "Титусом"? Она произошла примерно в то же время или чуть раньше. Один тип из Флоренции заказал с этого полотна копию, заставил художника замазать подпись автора темперой и поставить свою, а потом написал анонимное письмо, в котором говорилось, что картина ввезена в страну нелегально. От таможни требовалось только одно - соскрести подпись копииста и обрести полотно одного из Старых Мастеров! Держу пари, этот флорентиец охотно заплатил нью-йоркской таможне штраф в пятнадцать тысяч долларов и тут же побежал на аукцион!
- Ага, - сказал Джордж. - Но то был Рембрандт! Портрет сына художника!
Он был доволен собой так, словно привел неоспоримый аргумент.
- Ты хочешь сказать, что картина была дороже и стоила риска? Я не знаю ни Дюбуа, ни Кеттлмена, но все относительно: смотря что и для кого. Может быть, они не были ни великими мошенниками, ни скупердяями. Просто услышали историю с "Титусом" и тоже решили попытать счастья. - Внезапно я с удовольствием вспомнил аферу своего отца. - Послушай, Кеттлмена никто не мог обвинить в мошенничестве. Он должен был сделать только одно: согласиться с мнением таможни и заплатить или отказаться: тогда им пришлось бы конфисковать картину или отправить ее обратно во Францию. Не знаю, как они поступают в таких случаях. Но ведь никаких доказательств того, что он договорился с Дюбуа, не было, правда?
Джордж угрюмо покачал головой и стал еще сильнее похож на Шалтая-Болтая.
Я сказал:
- Поэтому Кеттлмен в любом случае оставался чист.
- Формально - да. И мы тоже. Эта картина отправится в Штаты со справкой нью-йоркской таможни. Не сомневаюсь, документы оформлены по всем правилам. - Внезапно он улыбнулся. - Самое смешное, что это единственная картина, вызвавшая сомнения в Совете по культурному наследию. Национальная галерея покупает Гейнсборо, и поэтому я думал, что они не станут возражать против выдачи разрешения на экспорт остальных картин. Пора бы им уже поднять плату за экспертизу, восемь тысяч в наше время сумма смешная. Насколько мне известно, этот вопрос сейчас в стадии обсуждения, и такой прекрасный экземпляр станет прецедентом. Тем более, что, по твоим словам, он находится в необычайно хорошем состоянии.
Я сказал:
- Согласен. Очень забавно.
- А тебя это не волнует?
- Ты знаешь мое мнение. Все хорошо, пока картина не заперта в банковском сейфе или подвале. Если на полотно стоит смотреть, мне все равно, оригинал это или копия. А в данном случае копия очень хорошая.
- Ты ведь не можешь доказать это, правда? - равнодушно спросил Джордж, глядя в сторону.
Я решил его утешить.
- И никто не сможет. Можно проверять ее сколько угодно: просвечивать рентгеном, втыкать в нее булавки, делать анализ краски и все прочее. В конце концов ты все равно получишь только мнение эксперта.
Он явно почувствовал себя лучше.
- А твое мнение основано главным образом на интуиции, верно? В самом деле, ты внимательно смотришь на это полотно всего второй или третий раз. А мода на лица - твой пунктик.
- Да, и этот принцип меня еще ни разу не подвел. Но я всего лишь художник, как выразилась твоя подруга Гермиона Оруэлл.
Джордж хихикнул.
- Неужели она действительно так сказала? Черт бы побрал эту старую курицу! Нет, какова наглость!
И тут я вспомнил, за что люблю его. Джордж всегда уважал работяг и был образцовым заказчиком. Я сказал:
- И все же ты мог бы намекнуть в соответствующем кабинете, что кое у кого есть небольшие сомнения в подлинности этого полотна - нет, не у тебя самого, упаси Господь, или у какого-нибудь авторитетного эксперта. Просто один знакомый…
- Но это нужно сделать очень деликатно, - обеспокоенно произнес он.
- Я полагаюсь на тебя. Ведь это твоя епархия, не так ли? Заставить клиента мыслить в нужном направлении. Но я не думаю, что это будет очень трудно. Такие люди не любят оказываться в дураках.
Я вдруг подумал, что тут можно было бы использовать Илайну. Достаточно одного слова, случайно оброненного в постели… Какая жалость, что совесть проснулась в Генри именно сейчас. Просто комедия…
- Почему ты улыбаешься? - спросил Джордж.
- Просто так. Забавный у нас получился разговор. Да и сама история этой картины забавна. Мы оба знаем, что это отличная работа. Но сейчас речь не о том, не правда ли?
Он с досадой ответил:
- Мы с тобой зарабатываем себе на хлеб. Я не заставляю покупать картины вдов и сирот. Никто не выманивает у них последние жалкие гроши. Я считаю картину подлинной. В ней чувствуется небольшое влияние Корреджо, но для того времени это естественно. Я имею в виду время создания подлинника. Чего ты от меня хочешь?
- Чтобы ты заказал новый ящик, положил туда картину и не ругал Вдову. А теперь давай посмотрим остальное.
Он снова фыркнул, на сей раз уже весело.
- Только если ты сможешь обуздать свой профессионализм и принципиальность.
Мы по очереди ставили на соседние мольберты оригиналы и мои копии. Молча. Я вспотел. Время от времени Джордж смотрел на меня, поднимал брови и коротко кивал. Его молчание не было местью. Ему действительно не нужна была моя принципиальность, но профессионализм он ценил. Это были почти два года моей работы. Наконец он задумчиво протянул:
- Не так уж плохо… - А потом непринужденно добавил: - Если ты так же доволен, как я, можешь начинать праздновать.
Облегчение было неимоверное. Я сказал:
- О, я хорошо умею обезьянничать. Конечно, нужно еще немного поработать. Хотелось бы кое-где слегка приглушить тона, чтобы точнее передать краски фона. Я не рискнул делать это в Норфолке, чтобы Вдова не поднимала шума. Кроме того, я не уверен в той девушке с "Вязальщиц снопов". Пентименто вокруг головы. Такое впечатление, что автор начинал писать чепец. Но просвечивание ничего не дало.
Он рассеянно сказал:
- По-моему, все нормально… Черт побери, мне не следовало говорить про праздник. Ужасно бестактно с моей стороны. Я так понимаю, что о Тиме не слышно ничего нового?
- В полиции нам сказали, что его данные в компьютере. Не думаю, что они ведут активный поиск.
- Ну да. Вряд ли они носятся в патрульных машинах, боясь за свою задницу… Черт, мне очень жаль. И ужасно обидно за тебя!
- Ко всему привыкаешь. Это что-то вроде преддверия ада. - Тоннель во тьме; черная дыра в горе; исчезающий в ней Тим; его уменьшающаяся тень… Я засмеялся, пытаясь побороть боль, от которой сжалось горло. - Как всегда, спасает работа. Я пытаюсь убедить себя, что он вступил в Иностранный легион.
- Тим? Это был бы впечатляющий поступок, да? Но лично я думаю, что он примкнул к какой-нибудь коммуне. - Он поставил моих "Вязальщиц снопов" на один мольберт, оригинал на другой, сделал шаг назад и сказал: - Очень неплохо.
- Думаю, я правильно передал цвет зелени. Это была тонкая работа. Автор добивается нужного эффекта простым наложением красок. Всего два слоя. Кое-где у него даже просвечивает грунтовка. Тут нужна легкая рука, иначе получится грязь. Пришлось потрудиться. Честно говоря, это моя вторая попытка. Поначалу я не сумел достаточно раскрепоститься.
Джордж равнодушно кивнул. Мог бы хотя бы из вежливости притвориться, что ему это интересно, обиженно подумал я. Он сказал:
- Видимо, первая жена Оруэлла чистила "Вязальщиц" в компании "Гамильтон и Керр". Это большая удача. Ее свекровь могла приказать своей домработнице поскрести картину щеткой. Думаю, именно это полотно мы и выставим, а рядом повесим твою копию в такой же раме. Она тебе нравится, правда? Ты еще не пометил ее, нет? Я имею в виду не твою подпись. - Раньше Джордж не подавал виду, что знает о моем тайном увлечении. Он хитро улыбнулся мне и сказал: - Кажется, тут чего-то не хватает.
- Ты возражаешь?
- С какой стати? Это просто маленькая месть, которая доставляет тебе удовольствие, не мешает мне получать прибыль, а через пятьдесят лет заставит художественных критиков поломать голову. К твоему сведению, тут нужен более острый глаз, чем у нынешних искусствоведов. Сколько времени тебе потребуется, чтобы все закончить?
- Дней десять. Две недели.
- Значит, две недели. За это время нужно будет вставить картины в рамы, напечатать объявления, разослать приглашения. Прибрать в магазине и выставить только двух "Вязальщиц снопов". Черт побери, мне бы хотелось выставить все, но страховка такая, что волосы встают дыбом. Мне пришлось бы превратить это место в Форт-Нокс: круглосуточная охрана, новые замки и все прочее. Один Бог знает, чего они потребовали бы, если бы мы вытащили из запасников все, что там есть. - Он пыхтел и в шутливом отчаянии надувал пухлые щеки. - Клянусь тебе, я не буду жалеть, когда все кончится. Только не думай, что я не испытываю благодарности к твоей доброй тетушке Мод. Просто я прыгнул выше головы. Мне по душе тихая жизнь… Думаю, это Илайна виновата. Она вконец меня измучила. Конечно, мне жаль девочку, но я устал. Я догадывался, что у нее кто-то есть. Она всегда слишком тщательно выспрашивала, на сколько я уезжаю, когда вернусь и так далее. Ну и что? В конце концов, почему бы ей не иметь любовника? Она не девочка и ничего не обязана мне рассказывать. Это не мое дело!
И все же Джорджу было больно. Он слишком гордился, что ладит со своей обожаемой красавицей-дочерью. Может быть, теперь он излечился от своей любви? Или просто бичевал себя за глупость? Я никогда не видел его таким возбужденным. Он шумно вздохнул и сказал:
- Самое ужасное в молодых женщинах - то, что они думают только о своих чувствах. Впрочем, это свойственно всем женщинам. Просто с возрастом они слегка успокаиваются.
Я ответил:
- Мой опыт этого не подтверждает.