- Не по-плохому. Как будто что-то обдумывал. Но не совсем. Так, словно должен был принять решение, но не хотел. Словно еще не был готов к нему. - Клио бросила на меня воинственный взгляд. - Я понимаю, что ты хочешь сказать. Если я видела, что что-то не так, то должна была расспросить его. А я думаю, он не хотел, чтобы ему лезли в душу. Тим был по горло сыт вопросами типа "где ты живешь" и "куда собираешься". Как будто он не мог сам позаботиться о себе! В его жизни и так хватало шпионов!
Я от души надеялся, что это было не так.
- Он попрощался?
- Сказал: "Присматривай за отцом вместо меня". - Клио покраснела. - Я скрыла это от тебя потому, что знаю: ты не хочешь, чтобы я заботилась о тебе.
Внезапно она встала, неуклюже задела бедром за угол стола и сунула свою тарелку в посудомоечную машину. Я следил за тем, как она засыпает в машину порошок, закрывает дверцу, нажимает на выключатель. Казалось, она пытается отвлечься. Маленькая девочка, играющая в "дочки-матери".
Может быть, она должна была рассказать мне еще что-то? Я промолвил:
- Ты действительно заботишься обо мне. Хоть я этого не заслуживаю.
Она не сдвинулась с места, продолжая смотреть в окно. Машина начала работать: внутри что-то застучало, потом послышалось журчание воды, и стук смолк. Я неохотно встал и положил руку на плечо Клио. Она со слабым стоном повернулась ко мне, уткнулась лицом мне в грудь и обвила руками талию. Я ждал от себя судороги отвращения, но этого не случилось. Я ничего не чувствовал. Что ж, уже неплохо.
- Я не хотел обижать тебя, - сказал я.
Не поднимая головы, она пробормотала:
- Дело не только в Тиме. Если ты сердишься на меня из-за Барнаби, то я постараюсь лучше заботиться о нем. Нам не нужна няня. Если она уйдет, я пойму, что ты доверяешь мне. Даже если не можешь меня любить.
- Но я люблю тебя, - ответил я. - Глупышка. - Я отстранил Клио и обнял ладонями ее лицо. - Ты ведь не хочешь избавиться от Фионы, правда?
- Этого не хочешь ты. Ты боишься оставлять Барнаби наедине со мной.
- Было бы глупо увольнять ее только ради того, чтобы что-то доказать. Существует масса вещей, которыми ты не сможешь заниматься, если будешь все время присматривать за ребенком. Например, ходить в атлетический клуб. Или помогать мне. А когда Джордж выставит картины в своей галерее, ему тоже понадобится помощница.
Круглое лицо Клио, зажатое в моих ладонях, было мрачным.
- Что бы ты ни говорил, ты мне не доверяешь.
Вместо ответа я поцеловал ее. Губы у нее были очень полные и влажные. Я почему-то подумал, что они напоминают какой-то подгнивший фрукт. Я поцеловал ее в кончик носа и бережно отстранил. Она спросила:
- Значит, все будет хорошо? Ты любишь меня? Хотя бы немножко?
- Ты в самом деле думаешь, что это не так?
Ее лоб покрылся морщинами.
- Нет. Это просто… ох, ну ты сам понимаешь…
Я почувствовал себя очень усталым и ответил:
- Это не имеет отношения к тому, что ты сделала или не сделала. Просто физиология. - Тут на меня снизошло вдохновение. - Такое иногда случается, когда я работаю. Как будто мне нужно собрать все свои силы. А в данный момент их не так уж много.
Я широко раскрыл глаза и огорченно улыбнулся. Внезапно Клио смиренно кивнула и серьезно сказала:
- Прости, я об этом не подумала. Хотя должна была, правда? Конечно, я не творец, но думаю, что это похоже на ощущения спортсмена перед финишем, когда нужно собрать последние силы и побить свой личный рекорд.
Я задумчиво кивнул.
- Может быть. Не знаю. Я ведь не спортсмен.
Она с жаром ответила:
- Мне было бы легче, если бы я ощущала себя полезной. Или хотя бы не бесполезной. Я понимаю, это звучит немного эгоистично. На самом деле я просто хочу быть с тобой. Но я могла бы читать тебе, пока ты работаешь. Или не читать, если это тебя раздражает. Прекращать, когда ты пожелаешь…
Лично я хотел только одного, причем отчаянно - как можно скорее подняться наверх и оказаться в своей уютной мастерской. Ради этого я пошел бы на что угодно.
- Черт бы побрал всех женщин! - сказал Джордж.
Когда я приехал в галерею и увидел Илайну, мне показалось, что она больна. Она была бледна, молчалива, не улыбалась и едва поздоровалась со мной. Похоже, это длилось весь уик-энд: потоки слез без видимой причины, хлопанье дверьми и надутый вид.
- Страдает и молчит, - промолвил Джордж. - Наверняка какой-то мужчина. Знал бы мерзавца, свернул бы ему шею. Сам понимаешь, она ничего не говорит, а я не спрашиваю. Может быть, Клио в курсе дела? - Я покачал головой и пожал плечами. - Ну ладно, - огорченно пробормотал он. - Как-нибудь справится. Либо он в чем-то провинился, либо она его спровоцировала. Нет, я не боюсь, что ее уведет какой-нибудь молодой жеребец. В последние сорок восемь часов я готов сбыть ее с рук кому угодно. Хоть дворнику. О Боже! Я впервые понял, как мне не хватает Лили, и сообразил, что девочке нужна мать! Друг мой, тебе крупно повезло. У тебя нет дочери.
Но Илайна была не единственной причиной его гнева. Картины, прибывшие из Норфолка сегодня утром, по настоянию матери Неда упаковал в ящики местный плотник. Джордж сказал:
- Знаешь, я хотел послать туда своего человека, но эта глупая старуха - черт его знает, в чем она меня подозревает, в злостном хулиганстве или просто в желании сделать ей гадость - взяла дело в свои руки. Сначала говорила об охране, а потом наняла какого-то бандита, чтобы сэкономить несколько фунтов!
Впрочем, пять ящиков доехали достаточно благополучно, хотя никто не удосужился завернуть картины и проложить их чем-нибудь мягким; лишь рамы немного пострадали, от них отлетело несколько щепок. Шестой ящик оказался слишком маленьким: картину, видимо, пытались запихнуть туда силой и сломали верхнюю и боковую часть рамы, а потом сколотили ее двухдюймовыми гвоздями, которые в двух местах оцарапали полотно. К сожалению, этот ящик Джордж открыл первым.
- Я подумал, что меня хватит удар. А когда я начал вскрывать остальные ящики, у меня, похоже, подскочило давление. Ничего страшнее я не видел за всю свою жизнь. И не желаю. Сыт по горло. Слава Богу, что в таком состоянии оказалась всего одна картина. Ее можно отреставрировать. Но один из гвоздей мог проткнуть холст. Господи, подумать только, речь идет о четверти миллиона фунтов, а она…
- Думаю, это копия, - прервал его я.
У Джорджа отвисла челюсть. В буквальном смысле слова. Его рот раскрылся, как ставня, повисшая на сломанной петле.
- Что? Которая…
- Та самая, которую ты поставил на мольберт.
Джордж сделал поворот налево кругом и устремился к картине. После долгой паузы он спросил:
- Как по-твоему, кто это? Зоффани? Хеймен?
Я ответил:
- Если торгуешь подержанными автомобилями, то, как минимум, улавливаешь разницу между "фордом" и "кадиллаком". Нет. Это не современник художника. Копия сделана намного позже, на пару сотен лет. Думаю, в пятидесятые годы нашего века. - Джордж обернулся и посмотрел на меня. Овальное лицо, обтянутое гладкой кожей; темные глаза, острые, как булавки; лысина, блестящая на свету; безнадежно раскинутые короткие ручки, под странным углом торчащие из короткого яйцевидного тела… Он был похож на Шалтая-Болтая из детской книжки. Я сказал: - Конечно, это только мое мнение.
Джордж возмущенно фыркнул.
- Не морочь мне голову!
- Я не морочу. Просто вижу характерные детали: например, написано бледновато. Но дело не в этом. В лице женщины есть нечто странное. Я давно ломал себе над этим голову. Думал, что это смутное сходство с братом. Тогда я не был в этом уверен. Ни просвечивание, ни фотографии не давали возможности сказать что-то определенное. Но теперь мне кажется, что я уловил нечто другое.
Лицо Шалтая-Болтая помрачнело. И вдруг я все понял. Когда я заметил сходство между моей теткой и матерью, радость этого маленького открытия затмила то, что действительно привлекло мое внимание. Презрительное выражение, внезапно появившееся на лице моей матери, напомнило мне не Мод, а Графиню с портрета!
Я сказал:
- В пятидесятые годы нашего века у женщин был в моде "взгляд египтянки": они подводили глаза, удлиняя и приподнимая внешний уголок. Как Элизабет Тейлор. Моя мать старше, но если хочешь, я могу показать тебе ее фотографии того времени. Взгляд тот же самый.
Джордж задумчиво сказал:
- Согласен. К тому же у оригинала должны были быть более сильные повреждения поверхности. Больше трещин и пузырей. Странно, ведь подлинность этого полотна вполне достоверна. Во всяком случае, по сравнению с другими. Оно не является частью первоначальной коллекции. Отец Оруэлла купил его в пятидесятые годы у Кеттлмена в Нью-Йорке. А тот приобрел у Дюбуа в Париже…
- Это не…
- Подожди минутку. Есть еще кое-что. Когда картина прибыла в Штаты, возникли проблемы. Не помню подробностей, но Дюбуа оценил ее слишком низко, и американская таможня заподозрила, что он сделал это нарочно с целью уменьшить пошлину. Сам знаешь, тогда все так делали. Я забыл, какие аргументы приводил Кеттлмен - я не был с ним знаком; знаю только, что у него была солидная репутация - но в результате таможня настояла, что картина подлинная, и содрала с Кеттлмена неслыханный штраф, не помню точно, какой. Конечно, он не стал бы платить, если бы знал, что это подделка.
Я сказал:
- Брось, Джордж, не строй из себя невинную овечку. Посмотри на это с другой стороны. Оплатив штраф, Кеттлмен получил квитанцию - документ, который официально подтверждал стоимость картины. Что может быть лучше такого доказательства подлинности? Оставалось только найти покупателя.
Джордж вздохнул.