* * *
В свои без малого два года она еще почти не ходила, но была спокойная и улыбчивая. Ее улыбка открывала короткий ряд острых зубов. А на щеках прорезались ямочки. Волосики пахли кипяченым молоком.
На ней было не по размеру большое, застиранное, ситцевое сиротское платье. Она сразу протянула мне руки, и я прижала ее к себе, теплую, легкую.
А старенькая ее бабушка утирала глаза концом головного платка и говорила:
- Ну вот и мамка приехала. Леночка, скажи:
"Мама".
И дочка, перебирая пальчиками мои дешевенькие бусы из искусственного янтаря, пролепетала:
- Мама!
История рождения моей девочки трагична и одновременно банальна.
Двое молодых людей встретились в чужой деревне, в чужом доме, у чужих людей. Их толкнула друг к другу не любовь и даже не влечение - потребность в человеческом тепле, боязнь одиночества.
Сережа был близок с племянницей своей квартирной хозяйки несколько раз, о браке не думал, ничего ей не обещал. Закончив работу, уехал, через некоторое время получил письмо от старой женщины. Девушка не сразу решилась открыть свою беду, что-то делать было поздно. Ляльке суждено было явиться на свет.
Сережа расписался с матерью своего будущего ребенка и стал посылать ей деньги.
Он приехал, когда Лялька родилась, сразу ее полюбил и почти каждую неделю приезжал навещать свою дочку.
Может быть, между молодыми людьми со временем зародилось бы чувство, но когда ребенку исполнилось три месяца, ее мать заболела крупозным воспалением легких и умерла.
Девочку отдали в Дом малютки. Ровно через год Сережина мама поехала навестить внучку и сразу забрала ее оттуда. К этому времени девочка весила десять килограммов, не говорила и не ходила.
Не знаю, что чувствуют женщины, обнимая рожденных ими детей. Я всегда чувствовала страх. Страх за жизнь, здоровье, благополучие маленького, доверчивого человека.
Так Лялька вошла в мою жизнь. Слишком молодая и слишком влюбленная, я не задавалась вопросом, как мог Сережа решать мою судьбу, не спросив меня. Напротив, его поступок казался мне свидетельством веры в меня. Я гордилась этой верой и была готова оправдать ее.
Поглощенные друг другом и своими переживаниями, мы с Сережей не подумали, что будет дальше.
Проведя месяц, отпуска в родной Сережиной деревне, где для всех я была наконец-то приехавшей легкомысленной Лялькиной матерью, мы вернулись домой. Здесь нас ждало первое испытание. Славик, сурово насупив брови, неприязненно смотрел на ребенка.
Со временем он убедился, что я счастлива, но так никогда и не простил Сережу и не принял его дочь. Мой брат молчал, а дочка сторонилась своего хмурого дяди.
С Танькой же проблем не возникло. Она досиживала последние декретные месяцы, оформляла Пашку в ясли и во всем помогала нам. Пока я бегала, оформляя документы на удочерение, добиваясь места в яслях и ставя дочку на учет в детской поликлинике (на это ушла чертова уйма времени). Танька сидела в няньках с племянницей и легко управлялась с двумя погодками.
Это она на вопросы бабок во дворе: "Чьяй-то у вас девочка такая?" - дерзко вскидывала голову с высоко взбитыми черными кудрями:
- Наша. Ленкина дочь!
По нашему поселку поползли слухи, но со временем, не имея подпитки, они утихли. Милка, работавшая секретарем у начальника районного отделения милиции, помогла быстро и предельно секретно выправить чистые метрики, и зажили мы с Лялькой тихо и счастливо.
Сережа оказался не семейным человеком. Большую часть времени он проводил в экспедициях, а дома, несмотря на всю любовь к нам, томился и рвался на простор.
Первый звоночек прозвучал примерно лет через десять. Однажды Лялька спросила:
- Мам, что значит "привенчанный"?
Лялька была великой мастерицей задавать самые удивительные вопросы, я же взяла за правило на все отвечать.
- Раньше, если ребенок рождался до брака, родители при венчании ставили его рядом, и он считался законным. Обе дочери Петра Первого были привенчаны. А где ты слышала это слово?
Я спросила просто так, но ответ лишил меня покоя на долгое время.
- Мы с девчонками после школы пошли к гастроному за мороженым, и там какая-то бабушка показала на нас другой и сказала: "Вишь, девочка-то привенчанная". Только не знаю про кого. Нас много было.
Прошло еще три года, и Лялька, прямо с порога. спросила, глядя на нас с Сережей:
- Правда, что папа мне не родной?
А потом, после разговора с Сережей, она пробежала мимо меня с залитым слезами лицом, слепо ударилась о дверь и выбежала из квартиры.
Я помню ее потерянное, помертвевшее лицо, помню, как раскачивалась дверь, как я бежала за ней, потом ехала на электричке, сидела на крылечке, моля Бога оставить мне дочку.
Она вышла из дома и упала мне на руки, и долгие годы мы не говорили ни о чем и были близки, как только могут быть близки мать и дочь.
А потом, в пылу ссоры, не помня себя. Лялька выкрикнула:
- Если бы ты была мне родной матерью…
И осеклась, испугавшись…
* * *
Наша машина уже давно ехала по Москве.
Я достала косметичку и привела в порядок лицо.
Мне казалось, я ни о чем таком не думаю, просто перед внутренним взором стояли синие глаза в щеточках черных ресниц. Серьезные и доверчивые. Чьи? Костины? Но какого Кости? И сладкий лепет: "Мама".
* * *
Случилось так, что Лялька осталась моим единственным ребенком.
Сережа не хотел других детей. Может, боялся, что буду меньше любить Ляльку. Он очень тщательно предохранялся, но, когда Ляльке было пять лет, я все-таки забеременела.
Мы с дочкой были счастливы. Ждали. Иногда мечтали о девочке, иногда о мальчике. Придумывали имена.
Я была на четвертом месяце, когда Лялька принесла из детского сада краснуху и заразила меня.
Врачи настаивали на аборте, пугали, что ребенок родится слепым идиотом. Сережа присоединился к ним:
- Как ты будешь жить, видя его муки?
Я согласилась. Пережила весь физический и душевный кошмар. Операция прошла неудачно, после нее я не чувствовала себя здоровой ни одного дня в течение двадцати лет.
Больше я не беременела. Странно, когда угроза беременности миновала, наша постельная жизнь иссякла.
Постаревший Сережа, выпивая с друзьями на кухне, слезливо жаловался:
- Знали бы вы, что такое прожить жизнь с женщиной, не способной стать матерью.
Но я не чувствовала себя несчастной. У меня была моя дочка. Она мне всегда очень нравилась. Я любила ее и знала, что она любит меня и предпочитает всем другим людям на белом свете.
И Сережу я любила. Он был хорошим мужем.
Заботливым и надежным. Меня устраивало в нем все, даже то, что он не слишком ласков и любящ.
Я любила Сережу за тот подарок, который он сделал мне, - за мою дочку.
* * *
Юра по-прежнему молчал. Позже, когда я буду вспоминать эту поездку, мне покажется что-то необычное в его молчании. Я вспомню, как, глядя сзади в его спину, обратила внимание, что он чаще обычного передергивает плечами и гнет вперед шею, словно от внутреннего беспокойства.
Потом он откроет мне дверцу машины, и я увижу огонек тревоги в его глазах. А может быть, все это я просто напридумывала, копаясь в воспоминаниях, пытаясь что-то понять, вернуть?
Нет, тогда я ничего не почувствовала. Вышла из машины и пошла к нашему офису. Я шла не спеша, давая Юре возможность закрыть машину и занять свое место за моим правым плечом.
Я не смотрела по сторонам и успела сделать всего пару шагов, когда большое Юрино тело выросло передо мной. Я ткнулась в каменную спину носом, невольно ухватилась за него рукой.
- Какого черта… - начала я гневно и вдруг почувствовала, что Юра валится на меня, и я, не понимая происходящего, просто испугавшись, что он упадет, попыталась поддержать его.
Он был тяжелый и становился все тяжелее, и я не могла удержать его и старалась только как можно мягче опустить на асфальт.
Это длилось секунды. Я сидела, чувствуя, как по моим рукам течет горячее и липкое. Поверх распростертого на моих коленях Юры я видела его. Убийцу.
Он был в голубом джемпере и в белых джинсах. В обеих руках, опущенных вниз, он держал пистолет с глушителем.
В наше время благодаря американскому кино каждая домохозяйка узнает этот предмет. Я тоже узнала.
Я не почувствовала испуга. Просто смотрела в знакомое лицо. Наши глаза встретились. Его были белыми от безумного страха. Он пошатнулся, сделал шаг назад и, отбросив пистолет, бросился бежать.
Выстрела на шумной улице с оживленным движением никто не слышал. Все произошло мгновенно. Люди на улице не видели или не поняли. Или испугались.
Никто не мешал убийце убегать.
Я сидела на тротуаре, прижав к себе Юру, и смотрела на удаляющееся голубое пятно.