- Вовсе нет, мадемуазель Керон была красивой, несколько бледной, с тонкой талией. Она всегда была одета в черное. Она была очень набожна…
- А вы, Элизабет, вы очень набожны?
- Я была такой в десять-одиннадцать лет… Теперь нет… Ну, я не думаю… Я больше не хожу в церковь… Но в Сент-Коломбе мы ходили в часовню три-четыре раза в день. Это было так далеко! Ну вот теперь вы знаете все.
Он сел на диван напротив нее и сказал:
- Нет, я не знаю всего, Элизабет. Продолжайте.
Она никогда бы не поверила, что кто-нибудь заинтересуется ее скудными воспоминаниями о детстве. Поначалу вопросы Кристиана забавляли ее, но потом даже взволновали. Воспоминания, нахлынувшие на нее, приобретали новую окраску, потому что ему хотелось слушать их.
- Что я могу сказать вам еще? - прошептала Элизабет. - После пансиона в Сент-Коломбе родители отправили меня к своим кузенам, работающим учителями в Коррезе. Затем в пансион в Кламару.
- Какой вы были девочкой? - спросил он.
- Думаю, очень ленивой в учебе, очень недисциплинированной, своенравной. Грустно маленькой девочке жить отдельно от своих родителей. Но если они не могли меня держать при себе из-за этого кафе.
- А вы были счастливы, учась в школе в Коррезе?
- Да. Я чувствовала там себя хорошо.
Поощряемая им, она рассказала ему о кузине Женевьеве, о дяде Жюльене, говорившем о грамматике и арифметике даже во время еды, о тете Терезе, маленькой женщине, трепетавшей от восхищения перед своим мужем, такой смешной в ночном хлопчатобумажном чепчике, о ее приступах астмы, о ее пирогах и о ее веселой снисходительности, о ребятах из школы, о Мартенс Байссе, рыжем мальчике, который украл коллекцию минералов из застекленного шкафа в классе. Щеки Элизабет горели от возбуждения, а Кристиан смотрел на нее, слушал с очаровательным вниманием, словно она рассказывала о сотворении мира. Синеватые сумерки окутали комнату. Элизабет посмотрела на часы, циферблат которых был едва различим:
- Без десяти пять! Мне надо идти…
Он встал одновременно с ней и сказал:
- Нет, побудьте еще немного, Элизабет.
- Это невозможно, Кристиан. Невозможно!
Она повторяла это слово, и зрачки ее глаз расширялись, а в груди бешено колотилось сердце. Все ее поле зрения было заполнено лицом Кристиана. Призыв невероятной нежности исходил от этого человека с зелеными глазами, стоявшего молча и неподвижно. Вдруг она бросилась в его объятия и простонала, словно избавившись от какой-то тяжести.
- Я люблю вас, Кристиан!
Их губы встретились, и Элизабет закрыла глаза. Руки Кристиана ласкали плечи, бедра девушки, поворачивали ее слегка и касались ее груди. Элизабет чувствовала пробегающие от живота к голове темные волны. Наконец она оторвалась от него и, задыхаясь, прошептала:
- Позвольте мне уйти, Кристиан!
Он нежно поцеловал ее в лоб и тихо спросил:
- Вы придете завтра?
- Куда? Сюда?
- Конечно.
Готовая уступить, она сжалась, словно увидев ловушку:
- Нет, Кристиан… Я не смогу…
Зубы Кристиана заблестели на его загорелом лице. В тот момент, когда Элизабет этого менее всего ожидала, он рассмеялся. Она вздрогнула, нервы ее напряглись.
- Вы не сможете? - спросил он. - Тогда не будем больше говорить об этом!
Удивившись, она отступила. Он заметил ее волнение и продолжал более мягким тоном:
- Встретимся завтра у канатной дороги на Рошебрюн, в три часа. Покатаемся на лыжах вместе. В этом-то вы не можете отказать мне, Элизабет?
- А если я буду не одна?
- А вы устройте так, чтобы оторваться от ваших друзей.
- Хорошо, - сказала девушка.
Он взял ее руки, осмотрел их, словно это были драгоценные предметы, поцеловал их и проводил ее, полную восхищения, до самой двери.
На улице темнота и сильный мороз отрезвили ее. На небе сверкали звезды, снег на крышах казался голубым и золотистым перед освещенными окнами домов. Элизабет пересекла деревню, неся лыжи на плечах. Окна кондитерской сковало морозным узором. Было невозможно увидеть, что происходит внутри. Девушка встряхнула волосами, приставила лыжи к стене и прямо из ледяной мглы шагнула в тепло, наполненное запахами миндального крема, шумом разговоров и звоном ложечек. Сесиль сидела одна за круглым столиком.
- Вы давно меня ждете? - спросила Элизабет.
- Нет, мы только что вошли, - сказала Сесиль.
И добавила с заговорщической улыбкой:
- Мы тоже немного побегали.
Рядом с ней на столе валялись газеты и журналы.
- А где Глория? - спросила Элизабет.
- Она наводит красоту в туалете. Сегодня на горе было так здорово, и мы пожалели, что вас не было с нами.
Царственной походкой из туалета вышла Глория. Она села, подозвала официантку и заказала три чашки чая с лимоном.
- Нам надо торопиться, - сказала Элизабет. - Иначе мама начнет беспокоиться.
- Мадемуазель Пьелевен тоже будет беспокоиться, - сказала Глория с озабоченным видом.
- Сейчас мы им позвоним. Мне так хорошо здесь, - вздохнула Сесиль.
- Во всяком случае, тебе надо пойти причесаться. Если бы ты сейчас видела себя!
Не слушая сестру, Сесиль дернула Элизабет за рукав и прошептала:
- Осторожно оглянитесь!
- А кто там?
- Этот серьезный парень, который недавно приехал с матерью! Мадемуазель Пьелевен сказала мне, что его зовут Патрис Монастье.
- Я знаю, - ответила Элизабет.
- Да, но вы не знаете, что он пианист.
- Неужели?
- Очень талантливый пианист. Конечно, еще не знаменитый, но он уже давал концерты. Мадемуазель Пьелевен уверяет, что он приехал в Межев, чтобы отдохнуть после болезни. У него было что-то легочное… Я нахожу, что он просто великолепен!
Элизабет повернула голову и за соседним столиком увидела бледного брюнета с лихорадочным блеском глаз и слегка оттопыренными ушами. Его мать, худощавая женщина маленького роста, с обесцвеченными волосами и накрашенным ртом, говорила с ним вполголоса, надавливая вилкой на слоеное пирожное с сахарной пудрой. Заметив Элизабет, оба вежливо улыбнулись ей. Она ответила им улыбкой и сказала шепотом сестрам:
- Не понимаю, что вы нашли в нем великолепного?
- Я тоже, - сказала Глория.
- Значит, вы плохо рассмотрели его, - сказала Сесиль. - У него глаза… горят как угли! А его лоб. Вот это лоб! Большой, открытый.
- Настолько открытый, что скоро у него не останется волос, - сказала Глория.
- Кто бы говорил! - воскликнула Сесиль. - Я думаю, что через три года у твоего жениха тоже будет лысина!
Глория покраснела, задетая за живое, и проговорила:
- Прошу тебя, Сесиль. Не станешь же ты сравнивать Паскаля с этим несчастным!
Элизабет никак не могла заставить себя заинтересоваться этим разговором. Счастье переполняло ее. Она оживляла в памяти встречу с Кристианом, представляла, как он сидит один в своей комнате, спрашивала себя, что он думает о ней после ее ухода. В своей задумчивости Элизабет не заметила официантку, подошедшую с подносом, на котором стояли чашки. Сесиль вскочила и сказала:
- Я пойду за пирожными.
- Мне так хотелось бы познакомиться с вашим женихом, Глория! - сказала Элизабет, делая некоторое усилие, чтобы показаться искренней. - Может быть, мы увидим его когда-нибудь в Межеве?
- Да. Он очень надеется, что сможет провести с нами сорок восемь часов в феврале месяце. Но в каждом письме он говорит, что увольнительную ему дадут, вероятно, позже. Вы не находите, что эта военная служба какая-то глупость?
Сесиль вернулась с кусочками разных тортов и ромовыми бабами на тарелке.
- Ромовые бабы для вас, Элизабет, - сказала она. - Я знаю, что вы их любите.
Элизабет смотрела как завороженная на два маленьких пирожных, пропитанных сиропом, сверху которых лежали засахаренные вишни. Перед ее мысленным взором все еще стояла скворчащая маслом яичница, желтая с белым на черном фоне сковородки. Элизабет благодарно улыбнулась и ответила:
- Спасибо. Я не голодна.
ГЛАВА IX
Элизабет сбежала по лестнице в лыжных ботинках, чуть не упав из-за Фрикетты, путающейся у нее под ногами, быстрым шагом направилась в холл и, увидев своих родителей в комнате администратора, спросила:
- Сесиль и Глория уже ушли?
- Да, - ответила Амелия, - вместе со всеми Греви. Они подождали тебя, а потом ушли, сказав, что ты найдешь их на Рошебрюне.
Именно этого ей и было надо.
- Какая досада! - сказала она, притворно вздыхая. - Теперь мне надо поспешить, чтобы встретиться с ними там.
- Почему же ты опоздала?
- Мне надо бы пришить пуговицы к лыжным брюкам.
- Раз уж так поздно, ты не пойдешь кататься после обеда, - сказал Пьер. - Можно подумать, что ты без лыж просто не можешь жить.
- А что ей делать в гостинице? - сказала Амелия. - Я предпочитаю, чтобы она была с клиентами на горе.
- Ой! уже без двадцати три, - воскликнула Элизабет. - У кабины теперь соберется целая толпа. Пока, папа! Пока, мама!
Она поцеловала обоих и, забежав за лыжами в кладовку Антуана, направилась с легким сердцем к станции канатной дороги.
Переполненная кабина поднималась на гору, и Элизабет повторяла про себя как заклинание: "Хоть бы он пришел на встречу, как обещал мне вчера! Лишь бы Сесиль, Глория и Греви уже начали спуск!" Когда она добралась наконец до вершины, первое лицо, которое она увидела, было лицо Кристиана.
- Я опоздала, - проговорила она виновато. - Но мне надо было кое-что предпринять, чтобы прийти одной.
- Да, - ответил он. - Я видел ваших друзей, они только что приехали.
- Они ушли?
- Десять минут тому назад.