Она вспомнила, как в самом начале своего пути она миновала обелиск Победы, его высокая каменная стрела всегда была для Христины символом скорби и одиночества.
"Такая дорога, от одиночества до единства…" – подумала Христина и робко перекрестилась.
Наконец она дошла до своей цели – красивого жёлтого особняка с отделанным серым гранитом цокольным этажом и богато украшенным фасадом. Всё тут присутствовало: и колонны, и аркатурный пояс, и рустовка, и причудливое оформление наличников окон, на каждом этаже своё. Христине стало очень приятно, что она несколько дней будет обитательницей этого удивительно красивого дома, похожего на сказочный замок.
Войдя в холл гостиницы и оглядывая чистые, но весьма потрёпанные интерьеры, неожиданно бедные после роскошного фасада, она приободрилась, значит, пребывание в гостинице будет стоить не очень дорого.
В сумочке лежало столько денег, сколько Христина Тиханская никогда не держала в руках раньше, но тем не менее она выбрала самый простой одноместный номер с туалетом и душем на этаже.
Поднявшись по широкой лестнице с выщербленными ступенями, Христина вошла в длинный узкий коридор. Ковровая дорожка истёрлась под ногами до верёвочной основы так, что терялся её когда-то чёткий восточный рисунок, и простые деревянные двери в номера выглядели очень старыми – вероятно, они сохранились ещё с советских времён.
В комнате обстановка тоже, кажется, с тех пор не менялась. В распоряжении Христины оказалась полуторная кровать со спинками в виде сдержанных лакированных прямоугольников со скупой золотой полоской и такой же лакированный громоздкий шкаф, дверцы которого возмущённо скрипели, словно огрызаясь на то, что Христина тревожит их покой.
Она сходила в душ, немного смущаясь, что разгуливает по общему коридору с мокрыми волосами и в умопомрачительном шёлковом халате с золотыми драконами (может быть, оно и к лучшему, что Макс купит Мамсику что-то другое на Восьмое марта), взяла в автомате стаканчик капучино, вернулась в свой номер. Устроившись на подоконнике, Христина медленно пила кофе и смотрела в окно, думая, почему раньше не видела и не понимала удивительной красоты родного города?
Жила, словно в чёрной пелене…
Подключившись к местному вай-фаю, она обнаружила, что айпад просто разрывается от сообщений. Первым делом Христина открыла диалог с Максом и едва не засмеялась. Светило психиатрии, доктор наук, профессор Голлербах выражал свои мысли преимущественно с помощью восклицательных знаков и стикеров с сердечками. Христина сделала селфи в халате, постаравшись, чтобы в кадр попало побольше дракона, и отправила. Хотела написать, как сильно она любит Макса, но слова в голубом облачке выходили холодными, неискренними и глупыми, поэтому она тоже прибегла к помощи сердечек и поцелуйчиков.
Анна Спиридоновна отправила ей очень тёплое письмо, Христина прочитала его и улыбнулась. Что-то изменилось в её отношении к Мамсику. Нет, она любила старшую подругу ничуть не меньше, чем раньше, но теперь перестала бояться, что та её разлюбит, потому что само её представление о любви совершенно переменилось. Раньше будто тяжёлый шар крутился в Христининой душе, круша и ломая всё на своём пути, а теперь он спокойно встал в центре, и наступило равновесие.
Любовь это не награда, а просто связь между людьми. Её не надо заслуживать и оправдывать, только чувствовать и ценить.
Христина счастливо вздохнула и зашла в группу своей любимой писательницы, где подвизалась администратором. Решив ехать в Киев, она попросила Людмилу Ивановну подменить себя и наделила её админскими полномочиями, объяснив функции так подробно, что подруга, кажется, слегка обиделась.
Внимательно прочтя весь новый материал, Христина признала, что неофитка справляется как нельзя лучше – группа работает, люди общаются. Всё, как при прежней власти. Ещё несколько дней назад это вызвало бы у Христины приступ тоски, что её так легко оказалось заменить, а сейчас девушка ощущала только гордость за то, что создала отлично функционирующее дело.
* * *
Вспомнив педантичный порядок, обнаруженный в жилище Голлербаха во время обыска, Лиза решила до его прихода слегка прибраться в кабинете. Она выровняла на подоконнике горшки с чахлыми фиалками, поправила завернувшуюся полоску жалюзи, спрятала в стол кофейно-чайные принадлежности и подбила в стеллаже корешки книг, чтобы стояли поровнее.
Пока занималась, вспомнила о звонке Руслана Романовича. Лиза была не настолько наивна и не так самоуверенна, чтобы принять его неожиданно вспыхнувший интерес за влюблённость.
"Решил сойтись со мной покороче, чтобы выведать подробности дела или нащупать путь, чтоб подкатить со взяткой. А может быть, собирался взять только мужским обаянием", – думала она, но почему-то коварные замыслы Волчеткина вызывали у неё не возмущение, а только удовольствие от того, что она ему хорошо и с достоинством ответила.
Тут Лиза сообразила, что сегодня пришла на службу в гражданском, и расстроилась.
Она вообще любила свой мундир и чувствовала себя в нём гораздо свободнее и увереннее, чем в штатской одежде.
Ей казалось, что форма не скрадывает, конечно, недостатков фигуры, но делает их как бы несущественными, прямо давая понять людям, что перед ними не женщина, а представитель закона.
Собираясь сегодня на работу, Лиза решила освежить китель, достала из пачки губку, слегка намочила, провела по лацкану – и с ужасом обнаружила, что губка уже побывала в употреблении.
Капитан юстиции Фёдорова быстро восстановила картину преступления: вчера вечером она выбросила старую губку для мытья посуды и положила новую, а мама решила, что прежняя была ещё о-го-го – и восстановила статус-кво. Старую достала из ведра, а новую, которой Лиза уже помыла посуду, вернула в пачку, откуда капитан юстиции, торопясь, выхватила её утром.
Лиза так разозлилась, что хотела высказать маме всё, что думает, но вовремя остановилась. Ну скажет она, что мамина экономия двух рублей приведёт к дорогой химчистке любимого мундира, и что дальше? Родители, выступая единым фронтом, заявят, что Лиза сама виновата в этом конкретном случае, так же как во всём и всегда. Не посоветовалась с мамой, не спросила разрешения на такое ответственное дело, как замена губки для мытья посуды, вот и получила по заслугам!
"Слава богу, что сегодня у меня люди не вызваны, – думала утром Лиза, влезая в чёрные джинсы и простой свитер своего любимого цвета бордо. – Посижу с бумагами, а вечером видно будет, насколько пострадал мой китель".
Оказавшись в привычной и уютной атмосфере кабинета, увлечённая Васиным азартом, она и забыла, что одета по-гражданке, и хоть цвет бордо ей очень идёт, подчеркивает краски лица, для допроса погоны подходят гораздо лучше.
"Голлербах, конечно, человек с высоким интеллектом, его не возьмёшь на "дешёвые понты", – усмехнулась Лиза, – но опыт подсказывает, что никакими мелочами не следует пренебрегать. Следователь без погон – это ничтожная малость, но, возможно, именно этого микрона не хватит, чтобы выбить из него правдивые показания".
Максимилиан Максимилианович прибыл без опоздания, и когда вошёл, Лизу поразила перемена, произошедшая в этом человеке. Голлербах выглядел абсолютно, неприлично и стопроцентно расслабленно счастливым.
Он рассеянно улыбался, глаза сияли, и весь он словно расцвёл, как дуб князя Андрея из "Войны и мира".
Вежливо поздоровавшись, Голлербах сел напротив её стола, и уголки его губ словно сами расползлись в улыбке, как это бывает с глубоко задумавшимися людьми.
Лиза поняла, что опасения её напрасны. Приди она на работу в тростниковой юбке, с кольцом в носу и котелке, обвиняемый вряд ли обратил бы на это внимание.
Расстраиваясь по поводу своего легкомысленного имиджа, Лиза опять забыла продумать стратегию допроса. Быть ей подчёркнуто суровой или доброжелательной? Дать понять, что она убеждена в виновности профессора или, наоборот, сказать, что считает его жертвой обстоятельств? Страх или доверие? Какой инструмент подействует на него лучше, прикидывала Лиза, но, глядя на расплывающуюся от счастья физиономию, понимала, что никакой.
Она сухо проинформировала, что если Голлербах прежде хочет побеседовать со своим адвокатом наедине, закон в её лице предоставит ему эту возможность, а когда обвиняемый отказался, стала заполнять шапку протокола допроса.
Тут наконец появились Вася со старой адвокатессой. Ирина Эльханановна сразу достала сигареты и вязанье, а Шаларь ринулся к своему любимому подоконнику, одним движением сдвинув цветочные горшки в неаккуратную кучу.
Лиза подыскивала слова для правильного начала разговора, но Голлербах неожиданно перехватил инициативу.
– Хорошо, что вы меня вызвали, Елизавета Алексеевна, – сказал он, выпрямившись, – я уже сам хотел проситься к вам на беседу, чтобы рассказать правду. Боюсь только, в мою историю будет трудно, а то и невозможно поверить.
– Вы расскажите, а мы уж сами решим, верить или нет, – буркнул Вася с подоконника, и Лиза кинула на него укоризненный взгляд. Она позволяет ему присутствовать при допросе, но никак не встревать, ломая всю стратегию. И совершенно неважно, что стратегии этой пока нет.
– Я внимательно вас слушаю, Максимилиан Максимилианович. – Лиза посмотрела Голлербаху в глаза.
– В общем, история довольно странная. Я пошёл за замком для Христины. Не буду врать, слегка опасаясь, что этот тип захочет взять реванш, поэтому внимательно оглядывался по сторонам.
– Но тем не менее выбрали маршрут через тёмное и безлюдное место.