Он взглянул на нее и усмехнулся, но губы оставались плотно сжатыми, и усмешка вышла странная, одновременно виноватая и вызывающая, потому что они оба знали: платить за ланч придется ей. У Натаниэля почти никогда не водилось денег. В такой прекрасный день улицы Оксфорда были полны студентов и горожан. Служанки, вышедшие из дому за покупками, нежились в теплых лучах солнца. Мальчишки на велосипедах искусно лавировали, пробираясь между ручными тележками, легкими кабриолетами и большими тяжеловесными подводами. Отовсюду доносились свежие запахи зелени, цветущих плодовых деревьев и густые ароматы лиловых глициний. Деревья оделись молодыми листочками, причем некоторые из них были по-прежнему мягкими и слабыми, словно крылья бабочки, только что выпорхнувшей из кокона. Они шли вдоль берега реки, где приятный ветерок трепал их одежду и волосы. В такой день, как этот, Мод была готова пройти множество миль. Прогуливаясь под деревьями, сквозь зеленую листву которых проникали лучики солнца, опираясь на руку Натаниэля, она была совершенно счастлива. Натаниэль со скрипом окончил Кембридж, где изучал философию, фактически не получив ученой степени. Когда ему исполнился двадцать один год, Элиас Викери дал понять, вежливо, но твердо, что неофициальное спонсорство, которым молодой человек пользовался после смерти отца, теперь прекратится. Отец Мод и так оплатил образование юноши, который иначе не смог бы учиться в столь престижном университете. Мать Натаниэля все еще жила на юге Франции. Эта стареющая женщина с отсутствующим взглядом и дрожащими руками, превратившаяся почти в инвалида, жила то в номерах гостиниц, то в меблированных комнатах, полагаясь на доброту своих друзей-джентльменов, ибо давно промотала и свое состояние, и наследство сына. Отсутствие успехов в учебе Натаниэля вызвало трения между ним и Элиасом, продемонстрировав непрочность квазисемейных отношений, в основе которых не лежат ни кровные узы, ни какие-либо обязательства. Мод была рада, что прежние связи порваны и Натаниэль больше не находится на попечении их семьи, хотя предполагалось, что он всегда будет питать к ее родным любовь и благодарность. Так или иначе, это было для нее облегчением. Она толком не решила, что именно стало проще. Девушка понимала, что ей еще предстоит выяснить, в чем это "проще" заключается. Более того, Мод не готова была признаться даже самой себе, что вообще собирается копаться в своих чувствах.
После окончания университета Натаниэль провел немало времени в африканских колониях. Он путешествовал, охотился на крупную дичь с многочисленными друзьями, а вернувшись в Англию, нащупывал различные пути для дальнейшей карьеры. Создавалось впечатление, что лишь крайняя нужда может заставить его избрать ту или иную дорогу, но, по всей видимости, это время приближалось.
– Я слышала от отца, что ты наконец получил должность, – сказала Мод во время прогулки.
Дорожка сузилась, и какое-то время Натаниэль и Мод шагали гуськом, чтобы освободить проход людям, шедшим навстречу. Потом они снова пошли рядом, но Натаниэль на сей раз не подставил локоть, и девушка сцепила руки перед собой: они вдруг показались ей лишними.
– Да. И я уверен, что он был рад это слышать, – ответил Натаниэль с легким оттенком горечи.
– Главное, чтобы ты сам был устроен и счастлив. Только этого отец и желает. Он хочет, чтобы у тебя все было хорошо.
– Ты ведь по-прежнему не хочешь слышать никаких нелестных замечаний в адрес отца? Нет-нет, не отвечай. Да и я тоже. Во всяком случае, от других. Но по мне… Иногда бывает трудно оправдать его ожидания. Я имею в виду его завышенные требования.
– Отец хочет, чтобы мы показали все, на что способны. Каждый из нас четверых. Он верит, что мы можем, и потому расстраивается, если мы этого не делаем, – твердо сказала Мод.
Сама она считала долгом чести не только соответствовать ожиданиям отца, но и превосходить их. Из всех четверых она одна еще не успела доставить никаких разочарований. А их набралось в избытке. К ним относились и череда подружек Джона, ни одна из которых не могла составить ему достойную партию, и решение Фрэнсиса не оканчивать университетский курс, а согласиться на карьеру клерка в юридической конторе.
– Ах, Мод, подожди. Настанет день, и ты увидишь сама, – проговорил Натаниэль, засовывая руки в карманы так, что его локоть коснулся ее тела. Но она не позволила этому отвлечь себя от разговора. – Может, пока все и складывается для тебя благоприятно, – продолжил Натаниэль. – Но это лишь до первого случая, пока тебе не захочется сделать то, чего он не одобрит.
– Ты собираешься мне рассказать про свою должность или я должна угадать? – ответила Мод.
Она не придавала значения обострявшейся время от времени досаде мальчиков на Элиаса, объясняя ее врожденной потребностью всех мужских особей вступать в схватку или самоутверждаться при помощи упрямства.
– Ну ладно, слушай. Работа сама по себе скучная. Но она открывает возможности для путешествий. Для исследований.
Они дошли до отеля "Рэндольф", сели за столик, и Натаниэль поведал о своей должности младшего резидента Политической службы в Англо-Египетском Судане, куда ему надлежало отбыть через четыре дня. Его направили на небольшой форпост, расположенный в Кутуме, вдали от более цивилизованного Хартума. Когда он говорил о неизведанной территории к югу от места, куда назначен, в его глазах светилась страсть. Такое сияние она видела прежде множество раз.
– Там не будет сплошных чаепитий и охоты на львов, как в Кении, Мод, или чаепитий и пирамид, как в Египте. Это наконец откроет для меня новые горизонты. Это мое призвание.
– И ты уезжаешь так скоро, – пробормотала Мод, глядя на поданные им почки по-дьявольски. – Не могу поверить!
Она положила в рот кусочек почки, и перец обжег ей язык. Ее охватило непривычное смешанное чувство ревности, радости и разочарования. Она обожала этот свет в его глазах и была счастлива, что Натан сможет исполнить свою давнишнюю мечту. Но он будет так далеко. По существу, до сих пор они встречались лишь время от времени, но не знать, когда она увидит его в следующий раз, было совсем не то же, что знать, что она не увидит его никогда.
– Что ж, это новое поприще для белого человека, где он может испытать себя. У суданских племен тоже есть охотники за головами, ты не знала? Только, как я слышал, их трофеи – не головы, а мужские яички.
– Натан! Прошу тебя, не за столом, – рассмеялась Мод, поглядывая вокруг. Только не хватало, чтобы их кто-нибудь услышал.
– Но ведь это так и есть! Человек всегда должен говорить правду, как любит повторять твой дорогой Элиас.
– Но мы всегда можем выбрать, какую правду говорить, а какую нет, – поправила его Мод и тихо кашлянула. – Как долго ты там пробудешь?
– Не знаю. Сколько виться веревочке? Пока это будет доставлять мне удовольствие. – Он пожал плечами. – Послушай, у меня такое впечатление, будто ты за меня не очень-то рада, Мод.
– Я… конечно рада. Мне просто немного завидно, вот и все. И мне будет тебя не хватать. Как и нам всем.
– Я тоже буду по тебе скучать, – сказал он небрежно. Но похоже, услышал, как холодно это прозвучало, и его лицо смягчилось. – Конечно я буду скучать. И часто писать. Но ты скоро умчишься навстречу собственным приключениям. Я в этом ни капли не сомневаюсь. Куда ты отправишься теперь?
– В Палестину и Сирию.
– Этой осенью, не так ли? Там нужные друзья твоего отца похлопочут, чтобы тебя доставили из консульства в местное представительство, а потом опять в консульство.
– Это несправедливо, Натаниэль. Как еще я смогу туда попасть?
– Это верно. И я тебя не виню. Будь у меня такие связи, я тоже ими пользовался бы.
– Девушке они куда нужней, чем мужчине.
– Возможно. Я вообще иногда забываю, что ты девушка, Мод.
Она так и не нашлась что ответить. От обиды на лице опять вспыхнул предательский румянец.
– Вот как, – пробормотала Мод.
– Понимаешь, девушки – преглупые создания. Ну в основном. Похоже, они не могут удерживать одну мысль в голове дольше минуты. И думают все время только о платьях, волосах, танцах и тому подобном. Но ты ведь не такая, Мод, правда? Ты думаешь о куда большем, чем… – он взмахнул вилкой, – о фасонах.