- Он противный, неуравновешенный, жестокий тип, без стыда и совести, грубый?
- Тоже нет.
Он рассмеялся.
- Послушай, Жозе, но ведь я привел два самых характерных случая. Я не удивлен, что ты отыскала себе редкую птицу, сделай милость, расскажи о нем.
И она вдруг разрыдалась. Она долго плакала, прижавшись к плечу потрясенного и сконфуженного Бернара. Она плакала об Алане, о себе, о том, что они друг для друга значили, чего уже не вернешь и чему скоро придет конец. Ибо благодаря этой встрече она поняла то, что вот уже полгода отказывалась понимать: она ошиблась. И она слишком уважала себя, была слишком горда, чтобы еще долго терпеть последствия этой ошибки. Чересчур нежный кошмар был близок к завершению.
Тем временем Бернар беспорядочно водил по ее лицу своим носовым платком и невнятно шептал угрозы подлому мерзавцу.
- Я от него уйду, - наконец сказала она.
- Ты его любишь?
- Нет.
- Тогда не плачь. Хватит слов. Выпей что-нибудь, иначе твой организм будет окончательно обезвожен. А знаешь, ты похорошела.
Она засмеялась, потом обеими руками сжала его ладонь.
- Когда ты уезжаешь?
- Через неделю с небольшим. Ты поедешь со мной?
- Да, не оставляй меня в эти дни, ну хотя бы не оставляй слишком часто.
- Я должен выступить по радио между двумя рекламными сюжетами, посвященными обуви, - вот, пожалуй, и все мои дела. Я как раз хотел побольше побродить пешком. Ты мне покажешь Нью-Йорк.
- Да, конечно. Приходи ко мне сегодня вечером. Увидишь Алана. Ты ему скажешь, что так продолжаться больше не может. Он, наверное, тебя послушает и…
Бернар привскочил.
- Ты как была сумасшедшей, так и осталась. Это ты должна все ему сказать, а не я. Неужели не понятно?
- Я не смогу.
- Послушай, развестись в Америке не проблема.
Она попыталась подробнее рассказать об Алане. Но Бернар превратился в осмотрительного француза, он говорил о здравом смысле, о том, что надо беречь нервы, о немедленном разводе.
- Но у него же никого, кроме меня, нет, - сказала она в отчаянии.
- Подумай, какую чушь ты несешь, - начал было Бернар. Однако, не договорив того, что хотел, продолжал: - Извини. Во мне заговорила былая ревность. Я приду вечером. Не волнуйся, я рядом.
Еще два года назад эти слова рассмешили бы ее. Теперь же они ее ободрили. Что ни говори, успех, верил он в него или нет, остепенил Бернара. Жозе, не потерявшая прежнего очарования, попросила у него защиты; они расстались, весьма довольные друг другом.
Алан стоял перед зеркалом и завязывал галстук. В темном костюме он был необыкновенно хорош собой. Жозе уже завершила свой туалет и ждала его. Это была одна из причуд Алана: он смотрел, как она одевается, подкрашивается, путался под ногами, мешал, якобы желая помочь, потом сам начинал медленно, как бы красуясь перед ней, переодеваться. И всякий раз она любовалась его обнаженным торсом, узкими бедрами, мощной шеей. Скоро, очень скоро она уже не будет ему принадлежать. С каким-то затаенным стыдом она думала, что ей, наверное, будет особенно не хватать этой мужской красоты.
- Где мы обедаем?
- Где хочешь.
- Да, я совсем забыла тебе сказать. Я встретила старого друга, француза Бернара Палига. Он пишет романы, и здесь выходит его книга. Я пригласила его на обед.
На минуту воцарилось молчание. Она задумалась, почему ей так необходимо было знать, как отнесется к ее затее Алан, ведь через десять дней она его покинет. Но теперь, когда он был рядом, отъезд казался ей столь же невозможным, сколь неизбежным представлялся всего два часа назад.
- Почему ты не сказала об этом раньше?
- Я забыла.
- Это твой любовник?
- Нет.
- У тебя с ним ничего не было? Он что, кривой?
У Жозе перехватило дыхание. Она чувствовала, как ее душит ярость, и вдруг ощутила на своей шее биение артерии. Она собралась спокойно и решительно сказать: "Я развожусь с тобой". Потом подумала, что так покинуть человека нельзя, ибо это будет похоже на месть, и что она причинит ему боль.
- Нет, он не кривой, - сказала она. - Он очень милый, и я уверена, что он тебе понравится.
Алан на мгновение замер, не успев завязать галстук, который вился у него между пальцев. Удивленный мягкостью ее голоса, он взглянул на отражавшуюся в зеркале Жозе.
- Извини, - сказал он. - От ревности я дурею, становлюсь грубым, а это уже грустно и этому нет прощения.
"Только не добрей, - подумала Жозе, - не меняйся, не лишай меня моего оружия, причины для ухода. Только не это". У нее могло не хватить духу бросить его, но это было необходимо сделать. Теперь, когда она уже решилась, когда ясно представила жизнь без него, у нее постоянно кружилась голова от тех слов, которые ей предстояло сказать мужу. Ведь пока она их не скажет, ничего не изменится.
- Вообще-то у меня была с ним связь, она длилась дня три, не больше.
- А, - сказал Алан, - так это тот самый писатель из провинции, как так его зовут?
- Бернар Палиг.
- Как-то вечером ты мне об этом рассказывала. Ты приехала к нему сообщить, что его жене плохо, и осталась у него в гостинице.
- Да, - сказала она, - именно так.
Перед ней вдруг вновь предстала серая городская площадь в Пуатье, выцветшие обои гостиничного номера. Она вдохнула неизвестно откуда взявшийся запах провинциальных улочек и улыбнулась. Скоро она вновь все это обретет, отлогие холмы Иль-де-Франса, воздух парижских бульваров, золотое Средиземноморье - все, что до сих пор оставалось позади.
- Не помню, чтобы я тебе об этом говорила.
- Ты мне много о чем говорила. Если мне что и не известно, так это то, что ты сама забыла. Я из тебя все вытянул.
Он повернулся к ней лицом. Давно она не видела его в отлично скроенном темно-синем костюме. Этот безукоризненно одетый человек с детским лицом и жесткими глазами показался ей вдруг чужим.
"Алан", - услышала она свой внутренний голос, но не шелохнулась.
- Если человек не хочет, из него ничего не вытянешь, - сказала она. - Не нервничай и попытайся быть вежливым, чтобы не оскорбить Бернара.
- Твои друзья - это мои друзья.
Они не отрывали друг от друга глаз. Она рассмеялась.
"Вражда… Вот к чему мы пришли, мы стали враждовать", - подумала она.
- Да, но я-то тебя люблю, - подчеркнуто вежливо сказал Алан, как бы угадав ее мысли. - Пойдем подождем твоего друга в библиотеке.
Он поднял согнутую в локте руку, и она машинально на нее оперлась. Как долго эта рука служила ей опорой? Год, два? Она уже точно не помнила, и вдруг ей стало страшно потерять эту опору. А если ей уже никто больше не подаст руки? Чувство безопасности… Этот мужчина-неврастеник олицетворял для нее безопасность! Нарочно не придумаешь.
Бернар явился в назначенный час, они выпили по коктейлю, вежливо поговорили о Нью-Йорке. Жозе казалось, что она будет присутствовать на встрече двух миров, ее миров, но все оказалось куда обыденнее - она пила неразбавленное виски в компании хорошо воспитанных мужчин одного роста, которые когда-то были или оставались к ней неравнодушны. Алан улыбался, и в глазах Бернара, которые поначалу были полны снисхождения, быстро загорелись злые искорки. Жозе уже не замечала красоты Алана, и это ее как-то по-особому радовало. Она не видела, что стаканы давно опустели, и лишь отчаянная мимика Бернара заставила ее обратить внимание на мужа. Тому никак не удавалось извлечь сигарету из полупустой пачки.
- Наверное, пора ужинать, - сказала она.
- Еще стаканчик, - любезно предложил Алан, обратившись к Бернару, но тот отказался.
- Мне бы хотелось выпить с вами еще, - настаивал Алан, - очень хотелось.
Тучи сразу сгустились. Бернар поднялся.
- Спасибо, не хочу. Я и вправду голоден.
- Я прошу вас выпить со мной, у меня есть тост, - сказал Алан. - Вы не можете мне отказать.
- Но если Бернар не хочет больше пить… - начала было Жозе, но Алан не дал ей договорить.
- Ну что, Бернар?
Они стояли друг против друга.
"Алан сильнее, но он пьян, - пронеслось в голове Жозе. - Впрочем, я не помню, как сложен Бернар… Самое время заняться сравнительной анатомией". Она взяла бокал из рук Алана.
- Я выпью с тобой. А Бернар нас поддержит. За что пьем?
- За Пуатье, - сказал Алан и залпом выпил свой коктейль.
Бернар тоже поднял свой почти пустой бокал.
- За Ки-Вест, - сказал он. - Отвечу любезностью на любезность.
- За этот милый вечер, - сказала Жозе и рассмеялась.
Они ужинали в Гарлеме и возвратились лишь на рассвете. От Централ-парка шел туман, из которого возникали громады небоскребов, и казалось, что утренняя прохлада дарит пожелтевшим листьям вторую молодость.
"До чего красивый город", - тихо произнес Бернар.
Жозе согласно кивнула головой. Весь вечер она находилась между двумя мужчинами. Они сами ее так посадили за столик, по очереди с ней танцевали, совсем как механические куклы. Алан пил умеренно и не возобновлял своих намеков. Бернар чувствовал себя несколько раскованней, но она не могла припомнить, чтобы они хоть раз что-либо сказали друг другу. "Собачья жизнь, - подумала она, - собачья, да и только. Но, наверное, многие бы мне позавидовали". Алан опустил стекло, чтобы выбросить окурок, и в салон такси хлынул осенний воздух.
- Холодно, - сказал он. - Везде холодно.
- Только не во Флориде, - сказала Жозе.
- Даже во Флориде. Бернар, дорогой мой, - вдруг произнес Алан, и тот даже вздрогнул, - дорогой Бернар, давай забудем, что рядом с нами эта молодая женщина. Забудем, что в вас сидит самодовольный французик, а во мне - маменькин сынок.